— Ты говорил, рыжая. Теперь, блондинка! — вернулся к привычному подозрительному тону Чуприн. У него эти переходы всегда были внезапными. Непредсказуемыми.
— Это тебе кто-то другой говорил. Моя Мальва абсолютно рыжая. На сцене выступала в блондинистом парике. Имидж такой. Ты ее должен знать.
Чуприн, не отрывая глаз от экрана, отрицательно помотал головой.
— А я говорю, знаешь!
— Не знаю.
— Знаешь, знаешь, — твердил Валера.
— Понятия не имею!
— Вечно споришь! Все ее знают, один он не знает!
Сам того, не подозревая, Суржик был абсолютно прав. Только не в том смысле…
…Десять лет назад у Лени Чуприна, действительно, был фантастический, безумный роман с «Лолитой». Точнее, Надей Соломатиной. Ей тогда было всего четырнадцать, она в первый раз сбежала из Волоколамского детдома. Леониду было чуть больше тридцати, он пребывал в творческом кризисе. Судьба столкнула их у гаражей, где Леонид строил собственными руками катер под названием «Бармалей». То был «Бармалей 1». Его короткая биография была трагична. Он затонул при первом же спуске на воду…. Впрочем, это совсем другая история. К рыжей Мальвине, Наде Соломатиной не имеет отношения…
— Не знаю я никаких рыжих Мальвин! — раздраженно бросил Чуприн.
— Видел, видел! — настаивал Суржик. — Хоть одним глазом, да видел.
— Терпеть не могу эстраду. На дух не переношу.
— Должен был видеть по телевизору. Ее все знают! — настаивал Суржик, запихивая в рот очередную оладью.
— Я никому ничего не должен! — отчеканил Леонид. И на секунду оторвавшись от экрана, грозно посмотрел на Суржика. — И телевизора у меня нет. Во-он он… — Леонид кивнул в угол комнаты, — …все руки не доходят выбросить. Твою Мальву я не знаю.
Закадычные друзья и не подозревали, что говорят об одной и той же рыжеволосой девчонке. Просто судьба сталкивала их с ней в разные годы. В разные периоды их жизни. Если бы Суржик и Чуприн чуть подробнее обсудили эту проблему, чуть откровеннее рассказали друг другу о «своих рыжих», (каждый о своей!), наверняка, сообразили бы, речь идет об одной и той же.
И их многолетней дружбе мгновенно пришел бы конец.
Но сейчас им было не до этого. Оба с упоением и даже страстью поедали оладьи. Черноволосая Татьяна умела их печь! Даже привередливый лохматый брат Челкаш трескал их за обе щеки. Хотя не был любителем мучного.
— Тряхнешь стариной? — спросил Суржик.
Он достал из дипломата и положив на стол рукопись новой книги.
— Мое условие в издательстве, оформлять книгу должен ты.
Оба насытились и, не сговариваясь, откинулись передохнуть. Леонид на спинку кресла, Суржик на пуфик тахты. Чуприн рассеянно листал рукопись, быстро пробегал глазами страницы. Он всегда так просматривал рукописи. Чем постоянно вызывал недовольство друзей. Только двое-трое самых близких, (Суржик в их числе!), знали, это обычная манера Чуприна. Приступая к работе ему было важно ухватить первое впечатление от рукописи. У творческих людей первое впечатление, как известно, самое верное. Детали, уточнения, подробности — все потом.
— А ты изменился, — пробормотал Чуприн. Бросил на друга быстрый взгляд и опять углубился в рукопись.
— Просто очень устал, — ответил Суржик.
Валера сидел в нижнем кафе Дома литераторов в компании малоизвестных актеров из московского областного ТЮЗа. Детский драматург Ким Мешков устроил банкет по поводу премьеры своей очередной, уже сотой или двухсотой, пьесы сказки. Он перехватил Суржика в гардеробе и почти насильно затащил за стол в надежде, что тот будет тамадой, заводилой и все такое. В Доме литераторов Суржик давно превратился в некий талисман банкета. Если он будет за столом, стало быть, все пройдет на высшем уровне. Настроение у Валеры сегодня было «не банкетное», он долго отнекивался. Потом согласился с условием, что через полчаса незаметно, «по-английски», исчезнет.
Веселье актеров только-только достигло апогея, когда в зале появился гардеробщик Гриша. Протиснулся между сидящими и, наклонившись к самому уху Валеры, сообщил. В вестибюле его спрашивает женщина.
— Молодая, рыжая? — заволновался Суржик. Он мгновенно вскочил на ноги, опрокинув при этом фужер с минеральной водой прямо в «Столичный салат».
Гардеробщик Гриша отрицательно помотал головой и исчез в табачном дыму. Суржик выбрался из-за стола. В вестибюле у зеркала на банкетке сидела Вера.
В первое мгновение Суржик не узнал жену. Давно не виделись, она перекрасилась, изменила прическу и напялила какой-то совершенно незнакомый элегантный костюм. Средних лет красивая женщина с огромными бездонными глазищами. На такой женщине взгляд сам собой задерживается.
«Все-таки, вкус у меня есть!» — машинально отметил Суржик.
Вера сидела совершенно неподвижно и смотрела прямо перед собой в одну точку.
— Что стряслось? — нахмурившись, спросил Валера. Он присел рядом и оглянулся по сторонам. Вестибюль был почти пуст. Только в самом углу у кассы две девицы старательно изучали афишу мероприятий Дома литераторов.
— Ты совсем забыл свою семью! — заготовлено произнесла Вера. — Тебе абсолютно наплевать на сына. Ты — законченный эгоист!
— Каждый раз, одно и то же, одно и то же…
— Стыдись, Валера! Как мальчишка! — все больше заводилась Вера. — О твоих похождениям с рыжими девицами вся Москва судачит! На малолеток потянуло?
«Во-он где собака зарыта-а!» — уныло подумал Суржик. «Уже донесли!».
Девицы отошли от кассы и начали взад-вперед прогуливаться по вестибюлю. Бросали при этом любопытные взгляды на Суржика и Веру.
— Не сейчас и не здесь! — поспешно сказал он.
— Игоречек! Бедный сыночек мой! — неожиданно начала плакать Вера.
— Господи! Что на этот раз?
— Заболел.… Подцепил какую-то заразу! Врачи говорят, приготовьте себя к самому худшему…. Я тебе звонила весь день…
— Что-о!? — нахмурившись, переспросил Суржик. Ему почему-то показалось, что он оглох. Вера продолжала что-то говорить, губы ее беззвучно шевелились, но слов Валера разобрать не мог, как ни напрягался.
— Что-о!? — еще раз переспросил Суржик. — Какой диагноз? Что говорят врачи?
— Инфекционный гепатит… — всхлипывала Вера. — Он в Боткинской больнице…
Молнией вспыхнуло яркое воспоминание. Десять лет назад, еще при строительстве «Титаника», Суржик потащил сына в только что налаженный душ. Решил преподать урок закаливания. По собственному опыту знал, сохранить здоровье можно только холодной водой. Двенадцатилетний Игорь рос худым, болезненным ребенком.
Суржик раздел мальчика догола и сунул под ледяные струи душа. Обычно молчаливый и застенчивый ребенок, прижав к груди руки со стиснутыми кулачками, широко раскрыв рот, орал на весь писательский поселок:
— А-а-а-а-а!!!
Он кричал, словно все льды Ледовитого океана.… Все айсберги Гренландии.… Все торосы Антарктиды… навалились на его худенькие плечи, грудь и стиснули в таких судорожных объятиях, что не выжить…
Его долгие годы, в самые неподходящие моменты жизни, перед глазами Суржика будет возникать бледное лицо сына, его расширенные от ужаса глаза и его тонкий, прерывающийся голос:
— А-а-а-а-а!!!
— Бедный мой Игоречек! Это надо же, гепатит! За что!?
Вера, закусив губы и прикрыв глаза, покачивалась на банкетке из стороны в сторону.
Сын Игорь всегда без спроса брал «Ниву» и катал на ней всех своих многочисленных друзей. Таких же балбесов, как и сам. Возвращая машину, всегда умудрялся поставить ее перед подъездом своеобразно, перегораживал выезд со двора сразу всем соседям.
— Ты козел, да!? — зверея, любопытствовал Суржик. — Не можешь машину нормально поставить, да!? Нет, ты козел!?
— Сам ты, козел! — в тон ему, начинал звереть Игорь. В эти мгновения он был особенно похож на него. Только чуть моложе. Суржик это видел и злился еще больше.
Игорь взял от него и от Веры всего поровну. Ума, таланта, темперамента. Как и Суржик, мог по любому пустяку завестись в пол-оборота. Взвиться до небес. Как и Суржика, его тоже, (О, Господи!), любили женщины.
