– Неплохо, – сказал Люк, глядя на вышедшую из примерочной Нину.

– Я чувствую себя в этом ужасно, – пожаловалась она. На ней было причудливое одеяние из бахромы, кружев, перьев и бисера. При всем этом платье прикрывало ее далеко не полностью.

– Ты в нем какая-то испуганная, – сказал Люк.

– Это вообще не я.

– Да, пожалуй, – согласился он. – Но мы на правильном пути, – добавил он, взглянув на ее оголенный живот и обнаженные плечи.

Часа через три они остановились на облегающем металлическом обмундировании с соответствующими перчатками и сапогами. И опять достаточно прикрыты были лишь руки и колени, остальные части тела Нины были вызывающе оголены.

– Надеюсь, ты не простудишься, – сказал Люк.

– Боюсь, что меня арестуют. Я выгляжу такой воинственной.

– Ты выглядишь прекрасно. – Он поцеловал ее.

Внезапно Нина испуганно съежилась. Его узнали. Продавщицы не отрывали от Люка глаз, а «Загадочное имя» голосом Люка гремело из приемников.

– Перестань корчиться, – поддразнил ее Люк.

– Я хочу снять это платье.

– Помочь?

– Иди плати, – сказала она сердито.

Они вышли из бутика с покупкой. Продавщицы восторженно таращились вслед рок-идолу.

– Теперь моя очередь, – сказала Нина голосом, не предвещавшим Люку ничего хорошего. – Пошли.

– О нет, нет. Нина, я не думал…

– Зато я подумала. – Она подозвала такси: – В магазин «Сакс» на Пятой авеню.

Они спорили всю дорогу.

– У меня полно одежды, – упрямо твердил Люк.

– У меня тоже. И тем не менее ты несколько часов протаскал меня по магазинам.

– Нина, я не хочу…

– Не умрешь, если у тебя будет один хорошо сшитый классический костюм. К тому же плачу за него я.

Она втащила Люка в магазин, несмотря на отчаянное сопротивление. Он воспринял предложение купить плащ в штыки.

– Зачем мне плащ? У меня есть зонтик, – настаивал он.

– Дело в моде, а не в дожде.

– Мне в такой одежде неудобно. Она длинная. – Люк счел объяснение исчерпывающим.

Нина сдалась. Не будет она его уговаривать, да и продавца стало, по-видимому, раздражать пренебрежительное отношение Люка к дорогой одежде.

Костюм он покупать тоже не хотел. Было совершенно ясно, что пока рано уговаривать его купить кожаное пальто: его еще нужно к этому осторожно подвести. Люк решительно отказался от галстука: он ему не нужен, а потом она ведь уже подарила ему один. Ему не понравилась ни одна пара ботинок. В отделе брюк ситуация несколько выправилась, но он потребовал, чтобы Нина зашла с ним в примерочную помочь снять джинсы.

– Я так привык, что ты их снимаешь с меня, – пояснил он с невинным видом, – что забыл, как это делается.

Нина изо всех сил наступила ему на ногу и вытащила из кабины. На них уже стали обращать внимание.

В конце концов они пришли к компромиссу. Нина купила Люку дорогой кашемировый свитер в светло-кремовых тонах, удивительно шедший к его темным волосам и глазам.

– По-моему, они содрали с тебя слишком много, – сказал он с подозрением.

– Люк, ради Бога, – воскликнула Нина в отчаянии. – Этот свитер прекрасного качества, он будет долго носиться и с годами не выйдет из моды. И потом, – добавила она ехидно, – не нужно было убивать беспомощных козочек, чтобы его сделать.

– Да, дорогая, – послушно сказал Люк. – Отличный свитер. Я в восторге. Спасибо.

Вечером Нина повесила свой новый туалет в шкаф. Он казался таким неуместным в ее гардеробе. Только бы хватило мужества надеть его на праздник. Нина грустно улыбнулась: месяц назад ей бы и в голову не пришло, что она может надеть такое.

Люк сделал ее во многом сговорчивее. Оставаясь одна, Нина по-прежнему часто впадала в панику. Она ведь однажды уже позволила мужчине завладеть собой, а потом очень об этом пожалела. И хотя сейчас Нина стала старше и, как надеялась, опытнее, обжегшись на молоке, она дула на воду. Люк проявил в этой песне удивительную проницательность, ведь он так мало знал Нину, когда создавал "Не бойся любви". Просто Люк – она уже в этом не раз убеждалась – неплохо знал человеческую натуру.

Дни Нины проходили в постоянных эмоциональных перепадах: она и Люк пытались приспособиться к образу жизни друг друга. К счастью, оба любили джаз и народную музыку. Это объединяло их, потому что, как бы они ни любили и ни уважали друг друга, Люку было так же трудно привыкать к опере, как Нине – к року.

– Это к тому же на иностранном языке, – жаловался Люк, когда они пошли в оперу. – Как это может увлечь меня, если я даже не понимаю, что они поют?

– Я переведу.

Когда Нина перевела, Люк сказал:

– Это они говорят друг другу? Чушь какая-то! Нет, без перевода мне нравится больше.

Нина вздохнула. Ее знакомство с роком было не намного более обещающим.

– Как я могу заинтересоваться песней, если они бормочут что-то непонятное?

Люк объяснил.

– Ерунда какая! – сказала она.

В качестве компромисса они попробовали послушать классический рок.

– Почему мне должно быть интересно, что этого человека так занимают его собственные замшевые алые ботинки?

– Голубые. Тут ритм великолепный. Ты послушай, – настаивал Люк.

– Пусть голубые, но замшевые. Подумать только. Тебе, именно тебе, нравится песня о шкуре убитого животного!…

Они спорили и о другом. Она не любила кое-кого из его необузданных друзей, он не жаловал ее самых консервативных. Люк готов был вступить в разговор с любым, кто подходил к нему даже в небезопасном Центральном парке. Она же пугалась. Ему нравились книги и фильмы, поднимающие современные социальные проблемы, заставляющие размышлять. Она предпочитала классику и изящные бестселлеры для отдыха. Он обычно ходил в скромные рестораны, где кормили простой, незамысловатой пищей; она любила элегантные, с изысканной кухней.

– Что это, черт возьми? – спросил Люк, ковыряя в тарелке с сашими.

Они сидели в любимом Ниной японском ресторане.

– По-моему, сырой осьминог.

– Хорошо, что не я, а ты заплатила за это, – сказал он, помолчав.

– Я, кажется, привязался к этой забегаловке, – весело сказал Люк, когда они, обедая в «Пресье», однажды предались ностальгическим воспоминаниям. – Сидишь, а тебе кладут салфетку на колени, наполняют бокал, разрезают все и подают серебряные приборы.

– Да уж получше твоего любимого кафе с бумажными скатертями, разрисованными мелками.

– Ну-ну, я люблю то местечко.

По дороге домой Нина спросила:

– Тебе не пришло в голову открыть сегодня передо мной дверь, пододвинуть мне стул, взять меня под руку, пока мы переходили дорогу?

– А что, – нахмурился Люк. – У тебя две руки и две ноги. Не можешь сама стул пододвинуть?

– Конечно, физически я способна это сделать. Не в этом суть. Так принято. И мне такое обращение нравится, – сказала она в отчаянии.

– Послушай, Нина, может, в том дорогущем ресторане это и уместно, но в «Роу-Дил», пододвигая тебе стул, я буду выглядеть просто глупо у столика на полдороге в дамский туалет. Тебе не кажется? Кроме того, ты весьма успешно всю свою жизнь переходила улицу без меня.

– Но послушай. Взгляни на это под другим углом, – не сдавалась она. – Это такая мелочь, она ведь не затруднит тебя, а мне приятно.

– Не заманивай меня сладким голоском и наивными глазками, – сказал Люк не совсем уверенно.

В результате они сошлись на том, что Люк будет вести себя как джентльмен в подобающих случаях, особенно когда они будут одеваться и уходить. В остальных случаях Нине придется пододвигать себе стул самой.

Многое, конечно, радовало и вознаграждало. Он учил ее готовить, водить машину… Ну а если говорить о более важном, то Люк открыл ей на многое глаза. Она стала чувствовать окружающий мир, его несправедливость, равнодушие и жестокость, бедность и вражду – то, о чем Люк пел в своих песнях. Он научил ее лучше замечать и прекрасное в мире: доброту к незнакомым; то, что ребенок или животное впервые ежедневно открывает для себя, а взрослые давно воспринимают как само собой разумеющееся; подвиг обычной, каждодневной жизни.