Ко всему прочему и Лабонте, и бен Зеида снедала тоска по дому. Лабонте уже неделю назад должен был присоединиться к семье, наслаждающейся отдыхом в Тоскане на вилле, которую он самолично нашел и забронировал по интернету. Вместо этого он все еще тут, спит на коечке в вонючей гостинице для командированных вместе с незнакомыми мужиками. А бен Зеид тем временем начинает сходить с ума от жизни в четырех стенах. Из опасения, что иорданский принц крови может оказаться чересчур лакомой мишенью для кого-нибудь из афганских солдат, среди которых немало тайных сторонников «Талибана», ЦРУ ограничило его передвижения.

Между прочим, бен Зеид однажды повеселил служащих ЦРУ, чуть не спалив одно из банных помещений базы. Завзятый бактериофоб, он, пытаясь дезинфицировать туалет, облил сидение унитаза химическим чистящим средством. Потом зажег спичку, и горючие пары полыхнули так, что у него чуть не начисто сгорели брови.

Тем временем остальной личный состав базы изо всех сил пытался извлекать хоть какие-то крохи удовольствия из празднования Рождества. Выпивали и провозглашали тосты в баре для сотрудников ЦРУ — кстати, одном из немногих мест, где в Афганистане можно выпить пива, поскольку во всем тамошнем созвездии военных объектов США царит жесткий сухой закон. Распаковывали содержимое посылок с подарками, поедали сладости, делились с сослуживцами. Уайз, бывший «морской котик», а теперь охранник из «Блэкуотера», всем показывал присланный по электронной почте шустрым сыном по имени Итан красиво разрисованный список подарков, которые тот хотел бы получить от Санта-Клауса.

Дня через три последнее из рождественских лакомств было съедено, и все надежды на встречу с Балави испарились. Лабонте, взяв у бен Зеида мобильник, поделился этой новостью с женой: всё, наше дело в Афганистане закончено, выезжаю в Италию, как только достану билет на самолет.

Но, как вскоре выяснилось, он поторопился. Не прошло и двух-трех часов, как бен Зеид получил имейл с долгожданным сообщением. Хумам аль-Балави все-таки соглашается приехать в Хост. Он будет на базе завтра.

Перезванивать жене Лабонте не решился. Не хотелось их там огорчать, а кроме того: ну надумал Балави явиться, ну ладно, большой задержки это не вызовет. К Новому году он до Италии так и так доберется.

Объявленная дата прибытия Балави означала также и то, что Элизабет Хэнсон скоро полетит обратно в Кабул. О чем она сразу же сообщила матери в Рокфорд, Иллинойс. В общении с матерью Хэнсон всегда старалась излучать оптимизм, чтобы не давать той повода для беспокойства. О предстоящем событии она только и сказала, что предстоит важная встреча — и больше ни гу-гу.

Однако вечером, уже зная, что Балави, наконец, едет, Хэнсон лишилась обычной для нее беззаботности. Разговор закончила словами, которых мать не слыхивала со времен ее раннего детства: «Молись за меня, — сказала Хэнсон. — Помолись, чтобы все прошло нормально».

Северный Вазиристан, Датта-хель — декабрь 2009 г.

В одном из племен пуштунов Северного Вазиристана есть человек, который там известен, как «портной ‘Аль-Каиды’». Его дом находится поблизости от поселка Датта-Хель, а на жизнь он зарабатывает шитьем жилеток для шахидов, бомбистов-самоубийц. Однажды утром в середине декабря он сидел за своей старинной швейной машинкой и выполнял очередной заказ — опять жилет, но на сей раз не совсем обычный.

Этот человек славится как закройщик весьма изобретательный, а его изделия отличаются надежностью и дешевизной, то есть качествами, чрезвычайно важными для того, кто свой товар сбывает организации террористов, поставившей атаки смертников на поток. Не всегда он кроит жилетки сам, иногда за основу берет купленный на местном базаре пусть поношенный, но еще крепкий мундир от списанной военной формы, отпарывает рукава и пришивает толстые стропы, которыми можно плотно притянуть его к торсу. Пришивает к жилету матерчатые карманы, куда вставляет пакеты с пероксидом ацетона[51], белым порошком, который на Территории племен в Пакистане пользуется популярностью как взрывчатое вещество, поскольку его можно получать в домашних условиях из простых ингредиентов. Поверх карманов кладет слой шрапнели, состоящий из сотен гвоздей или других кусков металла, налепленных на листы толстой и с одной стороны липкой бумаги или ткани. И в довершение всего сует в порошок капсюли-детонаторы, снабженные проводами, идущими к маленькой девятивольтной батарейке и дешевой запальной кнопке. Эту последнюю он укрепляет внутри отдельного кармашка, закрывающегося на молнию. Как он объясняет, для того, чтобы не дать молодым и легко возбудимым будущим мученикам взорвать себя слишком рано. Лишняя секунда-другая возни с молнией даст бомбисту возможность задуматься, а не подойти ли к цели поближе, чтобы добиться максимально возможного убойного эффекта.

Тугая пригонка жилета к телу и особое расположение карманов со взрывчаткой позволяют направить энергию взрыва вовне, к тому, кто стоит непосредственно перед шахидом. Часть энергетической волны неизбежно устремляется вверх и разрывает тело бомбиста в самом слабом месте, в области шейных позвонков под нижней челюстью. Этим объясняется странное явление: голова бомбиста в момент детонации всегда начисто отрывается от тела, и ее позднее обнаруживают совершенно неповрежденную в нескольких метрах от туловища, в клочья изорванного. Когда в первые годы нового века началось повальное нашествие шахидов на израильские кафе и междугородние автобусы, полицейские обнаружили, что довольно легко можно отличить тело бомбиста от останков его жертв: надо лишь найти труп без головы.

В тот день вокруг жилетных дел мастера собралась группа молодых пакистанских рекрутов (кое-кто из них уже был назначен на роль шахида); они смотрели, как мастер работает, и восхищались. Один заснял на сотовый телефон, как тот полез в ящик с взрывчаткой и вынул не то, что ожидалось: не обычные пакетики с порошком, а брикеты похожей на пластилин гораздо более мощной военной взрывчатки, которая называется «Композиция Си-4»[52]. Он размял брикеты, чтобы они стали плоскими, и принялся набивать ими тринадцать матерчатых карманов, предварительно нашитых с внешней стороны жилета. Затем окунул малярную кисть в банку со строительным клеем и смазал густой белой жижей большой квадрат прочного холста. Потом стал терпеливо укладывать на него металлические предметы — в ряд один за другим и так ряд за рядом, перемежая стальные подшипниковые шарики размером с желудь гвоздями и обрезками. А завершил мозаику несколькими блестящими штучками, которые узнал бы каждый американец, окажись он в тот момент рядом: это были «джеки» — похожие на противотанковые ежи в миниатюре принадлежности для детской игры.

Зрители оживленно обсуждали, кому выпадет честь надеть такой необычайный жилет. Большинство склонялось к тому, что он достанется молодому иностранцу, которого рекруты звали Абу Лейла — по арабскому обыкновению взрослого мужчину следует называть именем его старшего ребенка, предваряя его словом Абу, что значит «отец». Но отец Лейлы вовсе не стремился надеть этот жилет. Уезжая в Пакистан, Хумам аль-Балави воображал себя моджахедом, воителем священной битвы, идущим сражаться и, возможно, даже умирать в справедливом сражении с врагами Господа. Но вот с чем он совершенно себя не ассоциировал, так это с жилетом смертника. Тот, что лежал перед портным в Датта-Хеле, мало-помалу напитывался, снаряжался металлом — ряд за рядом, слой за слоем, — но время еще было. В оставшиеся дни Балави постарается все силы приложить к тому, чтобы этот жилет надели на кого-нибудь другого. Только бы не на него.

Но вышло все не так, как ожидал Балави.

Смерть Байтуллы Мехсуда показалась ему концом той веревочки, которой как ни виться… А может быть, и концом его жизни. Рыхлый, болезненный Мехсуд для Балави был не просто хозяином, но и щитом, охранявшим его от других лидеров «Талибана», которые, как, впрочем, и приближенные Мехсуда, на врача смотрели косо. Теперь же, когда его не стало, их подозрительность снова вспыхнула. А вдруг это иорданец направлял ракеты на командиров «Талибана», в том числе и на Мехсуда?