— Но если я сейчас не поеду, а дело окажется именно таким, каким ожидается, это будет большой ошибкой, — сказал он. — А если все закончится успехом, можно будет остановиться. Потому что тогда я смогу сказать, что все-таки сделал то, ради чего сюда приезжал. И наоборот, если я не поеду, а там что-то случится…

Он смолк. Рейчел поняла, что его мысли были о бен Зеиде.

— В общем, я бы этого себе никогда не простил, — наконец прервал он молчание.

Для последнего прощания обе пары собрались у Лабонте дома в пять утра. Пока мужчины не уедут в аэропорт, сидели на балконе, пили кофе. Слезные сцены у выхода на летное поле привлекают слишком много внимания, кроме того, на сей раз жены решили быть стойкими. В связи с этой поездкой мужей в Афганистан обе испытывали необычное беспокойство, но между собой решили всеми силами стараться его не выказывать.

Женщины знали, что их мужья преклоняются перед античной воинской традицией, строго соблюдавшейся в армиях Афин и Спарты. В Древней Греции матери спартанских воинов побуждали сыновей биться храбро, говоря им слова, которыми Фида Дауани и Рейчел Лабонте напутствовали теперь мужей: «Возвращайтесь со щитом или на щите».

Но когда двое офицеров взялись за чемоданы, Фида не смогла сдержаться. Отведя Даррена Лабонте в сторонку, устремила на него молящий взгляд темных глаз.

— Пожалуйста, береги Али, — сказала она.

Мухабарат сделал еще одну попытку удержать Али бен Зеида от встречи с Хумамом аль-Балави. Это было 5 декабря, когда капитан иорданской разведки и его партнер от ЦРУ Лабонте завершали подготовку к поездке.

В тот вечер один из старших начальников иорданской разведслужбы, позвонив старому другу, работавшему на опорном пункте ЦРУ в Аммане, заговорил о деле Балави конфиденциально.

У нас есть причины для серьезной тревоги, сказал иорданец, а затем две причины назвал.

Первая касается исторических прецедентов, сказал он. Мухабарат уже много лет имеет дело с джихадистами всех мастей и кое-что о них знает, в том числе знает, кого можно, а кого нельзя перевербовать. Всякую шушеру — бандюганов и авантюристов, прилепляющихся к террористическому движению ради собственной выгоды, — перековать действительно можно; иногда из них получаются полезные осведомители. Но радикалы идейные, а тем более идеологи, никогда реально на сторону противника не переходят. Истинно верующий может притворяться и лгать, но в глубине души никогда свою веру не предаст. А у этого Хумама аль-Балави все равно что клеймо на лбу: истинно верующий.

Это был весомый аргумент, особенно в устах ветерана иорданской разведки, через руки которого прошли десятки радикальных исламистов. Коллега из ЦРУ слушал его внимательно.

Вторую причину для тревоги иорданцу принесли наблюдения за тем, как дело развивалось в последние недели. Не странно ли, спросил он, что Балави так настаивает, чтобы встреча произошла в Мираншахе, а не в стенах укрепленной базы, где его безопасность была бы обеспечена?

Вполне может быть, что он заманивает вас в ловушку, предупредил многоопытный иорданец.

Подводя итог своим размышлениям, офицер признал, что Мухабарат ничего изобличающего Балави не нашел и не имеет конкретных оснований сомневаться в том, что агенту действительно удалось проникнуть в круги руководства «Аль-Каидой». Все это лишь смутные предположения, объяснял он, но есть опасение, что бен Зеид не тот сотрудник, который годится на роль куратора именно этого агента. Не исключено, что бен Зеид в свое время слишком сблизился с завербованным и утратил способность судить здраво и беспристрастно.

Когда иорданский разведчик закончил излагать свои опасения, коллега из ЦРУ поблагодарил его за откровенность и пожелал доброй ночи. Положив трубку и задумавшись над услышанным, он особо выделил в речи иорданца одну фразу: есть опасение, что бен Зеид не тот сотрудник.

При всем своем могуществе Мухабарат известен постоянными внутренними трениями и подковерной борьбой, которую ведут между собой различные фракции, добиваясь для своих людей преимуществ. Известно, что даже у мягкого и незлобивого бен Зеида в руководстве много врагов, которые его опасаются, полагая, что двоюродный брат короля обязательно должен, пользуясь своим положением и связями в ЦРУ, претендовать на самое высокое кресло.

Так вот в чем смысл предупреждения! Иорданцы не зря волнуются: они боятся, что Али бен Зеид в скором будущем может стать их боссом. Решив, что все понял, сотрудник ЦРУ выкинул услышанное из головы и никому вне тесного кружка подчиненных, работающих в Аммане, об этом не рассказывал.

Следующим утром бен Зеид и Лабонте приехали в Международный аэропорт имени королевы Алии, сели в самолет, и он взлетел в сланцево-серое небо, взяв курс на Афганистан.

Афганистан, Хост — декабрь 2009 г.

Едва в день Рождества зашло солнце, Дженнифер Мэтьюс уселась перед компьютером и включила маленькую веб-камеру, прикрепленную к верхней рамке экрана. День был тяжелым, и дальше должно было стать только хуже, хотя она этого еще не знала. Как раз в тот час самолет Северо-западных авиалиний, следующий из Амстердама рейсом 253, снижался, готовясь к посадке в Детройте, а в его салоне сидел молодой нигериец, спрятавший восемьдесят граммов военной взрывчатки у себя под одеждой[49]. Попытка нигерийца взорвать в небе самолет сработала как тревожная сирена на опорных пунктах ЦРУ по всему миру, так что сотрудникам подразделений антитеррора всю ночь было не до сна. Тем не менее дома, в заснеженном Фредериксберге, все было благостно и спокойно, и дети Мэтьюс только и ждали, когда можно будет распаковать рождественские подарки. А мама свяжется с ними по скайпу.

Кликнув мышью «дом», Мэтьюс стала ждать соединения. Через несколько секунд на экране развернулась маленькая видеопанель, и перед Мэтьюс засверкала огоньками елка в гостиной родного дома.

— Здравствуй, мамочка, — хором приветствовали ее трое детей.

Муж Мэтьюс присоединил к компьютеру веб-камеру, чтобы, пока мать за границей, во время регулярных сеансов связи дети могли с ней видеться. Они заранее договорились таким образом отпраздновать Рождество всем вместе; к мужу и детям в этот день должны были присоединиться и родители Мэтьюс, чтобы тоже иметь возможность видеть дочь на экране. Все будут стараться сделать этот праздник как можно более нормальным.

Мэтьюс выслушала последние семейные новости, а затем все развернули подарки — сперва дети, потом их мать, которой подарки были присланы в Афганистан заранее, за несколько недель. Потом, когда охи и ахи утихли, младший — шестилетний сынишка — вдруг спросил:

— Мамочка, а можно нам посмотреть твое ружье?

Все засмеялись, но Мэтьюс с готовностью согласилась. Поднесла к компьютеру автомат, который всегда был при ней в жилом помещении, а потом вынула из кобуры и пистолет. Мальчишка радостно заулыбался. Не у многих мам его друзей есть собственное боевое оружие.

Разговор прервался, когда в дверь постучал дневальный, объявив, что обед готов и ее ждут в столовой. Обед в этот день был особый, праздничный, и Мэтьюс, как начальница базы, должна была на нем присутствовать. После обмена прощальными словами и воздушными поцелуями Мэтьюс вернулась к работе в Афганистане. Прихватив теплую куртку и бронежилет, направилась в столовую.

Тот день в Хосте был сырым и пасмурным, что делало еще тягостнее завесу уныния, сгустившуюся над базой в последние две недели. До декабря жизнь в Хосте казалась Мэтьюс вполне сносной, предсказуемой и даже в каком-то смысле обыденной. Она привыкла работать дольше, чем обычно, и приспособилась к незнакомым ей раньше обязанностям. Почти каждый день выходила на пробежки и стала худеть. Начала даже радоваться тому, как быстро бежит время — на базе столько дел, что не заметишь, как год пройдет!