С женой другого мужчины.

Энни увидела Ника, стоящего у озера. Она вышла из «мустанга», тихо прикрыла за собой дверцу, через лужайку направилась к Нику и встала рядом. Она ждала, что он прикоснется, обнимет ее, чтобы она могла почувствовать успокаивающее тепло его близости, но он продолжал неподвижно стоять на месте.

— Поговорили?

Лгать Нику не имело смысла.

— Да, Блейк сказал, что совершил чудовищную ошибку и что он меня любит.

— Он действительно совершил чудовищную ошибку.

В хрипловатом голосе Ника Энни услышала боль. Ник тихо спросил:

— Что ты собираешься делать?

— Я не знаю. Я провела два с половиной месяца, пытаясь его разлюбить, и теперь, когда мне это почти удалось, он хочет вернуть все обратно. Я не могу так быстро приспосабливаться.

Ник молчал, и Энни вдруг осознала, чтó она сказала. «Мне это почти удалось». Она почти разлюбила своего мужа. Это «почти» отражало печальную правду ее отношения к Блейку. Энни понимала, что ее слова причиняют боль Нику, но лгать ему она не могла.

На берегу вода тихо плескалась о гальку. В ветвях старого клена шептал ветерок. Мысль о том, чтобы вернуться, уехать отсюда, приводила Энни в смятение. Она думала о своем большом пустом доме в Калифорнии и о том, что она будет делать там в одиночестве.

— Что, если…

Ник повернулся к ней:

— Что «что, если»?

Она вздохнула.

— Что, если я вернусь, вернусь сюда после того, как все будет улажено? Я вот все думаю о книжном магазине. Ты был прав, тот дом на Мейн-стрит идеально подошел бы для этой цели. Думаю, этому городу и вправду нужен книжный…

Ник застыл неподвижно.

— Что ты хочешь сказать?

— После развода и… и после того, как Натали уедет в колледж, зачем мне оставаться в Калифорнии?…

— Энни, прошу тебя, не бросай мне надежду, как кость, которую мне придется закопать на моем заднем дворе. Я не могу провести остаток жизни, дожидаясь тебя, глядя на подъездную дорогу и думая: «Сегодня, может быть, сегодня». Это вконец разобьет мое сердце, вернее, то, что от него осталось. Не давай мне никаких обещаний, если не сможешь их сдержать. Так мне будет легче.

Ник прав, она знала, что он прав. Ее будущее — тайна, оно неопределенно и непредсказуемо. Она не представляет, что будет, когда она вернется домой. Более того, она даже не уверена, какого поворота событий она хотела бы сама.

— Ты прав, — прошептала она.

Ей хотелось добавить что-то вроде оправдания, например, напомнить, что она прожила с Блейком целую вечность, что Натали — ее дочь, что она всегда была замужней женщиной, но слова уже не имели значения. Ник ничего не сказал, он просто стоял, чуть покачиваясь, и пристально смотрел на нее с таким выражением, как если бы он уже ее потерял.

На следующее утро Энни была в таком подавленном настроении, что даже не поехала в дом Ника. Она осталась в кровати, то плакала, то просто лежала, уставившись в пространство.

У нее в голове вертелось множество мыслей, а эти неразрешимые вопросы, которые стояли перед ней, сводили ее с ума. Ее муж, мужчина, которого она любила с девятнадцати лет, просит дать ему еще один шанс спасти их брак, он просит прощения, он совершил ошибку. Не она сама ли всего несколько месяцев назад буквально умоляла его дать их браку шанс?

Возле ее кровати зазвонил телефон. Энни наклонилась и сняла трубку.

— Алло?

— Энни Колуотер? Это Медж из кабинета доктора Бартона. Я звоню напомнить, что вы записаны к доктору Бартону на сегодня на десять тридцать.

Энни совсем об этом забыла.

— Ой, я не знаю…

— Доктор Бартон сказал, что не примет отказа.

Энни вздохнула. На прошлой неделе она думала, что победила депрессию, но теперь она снова в нее впала, барахталась в унылой растерянности, не в состоянии выплыть на поверхность. Возможно, будет полезно поговорить с врачом. Даже если от этой встречи не будет никакой пользы, у нее, по крайней мере, есть повод куда-то поехать и что-то сделать. Может быть, она взбодрится, хотя бы просто встав с постели.

— Спасибо, Медж, — ответила она. — Я приеду.

Энни со вздохом поднялась с кровати и пошла в душ. В десять пятнадцать она была уже одета. Не потрудившись причесаться — впрочем, теперь это не было необходимо, — она взяла сумку и ключи от машины и вышла из комнаты.

Хэнк сидел на веранде в кресле-качалке и читал. Видя, как она поспешно уходит, он поднял глаза:

— Ты сегодня что-то припозднилась.

— Я записана на прием к врачу.

Улыбка сошла с его лица.

— Ты заболела?

— Если не считать депрессии и того обстоятельства, что мой организм задерживает жидкость в объеме океанариума, со мной все в порядке. Доктор Бартон назначил мне прием в прошлый раз, когда я у него была. Он хочет до моего отъезда убедиться, что я избавилась от меланхолии.

«Меланхолия». Это слово слишком слабо, чтобы описать пустоту, которая заполняла ее. Энни вымученно улыбнулась, наклонилась к отцу и поцеловала его в лоб.

— Пока, папа.

— Пока.

Она сбежала по лестнице и села в машину.

В центре города она поставила «мустанг» в тени большого вяза и вышла, даже не заперев дверцу. Торопливо поднялась по ступенькам и вошла в кирпичное здание, в котором так часто бывала в детстве.

Медж встретила ее улыбкой:

— Здравствуйте, милочка. Доктор вас ждет. Проходите во второй кабинет.

Энни кивнула и пошла по белому коридору. Она остановилась у двери, на которой была огромная черная двойка, и вошла в кабинет. Доктор Бартон появился минут через пять.

— Привет, Энни, как дела? Все еще грустишь?

Как, скажите на милость, она могла ответить на этот вопрос? Она то пребывала в радужном настроении, а уже в следующую минуту, особенно после звонка Блейка, в таком мрачном, что его смело можно было назвать черным. Она отложила журнал, который просматривала, и сказала:

— По-разному бывает.

— Медж говорила, что ты хотела попасть на прием, когда я был в отъезде. Что приключилось?

— Приключилась простуда. Я с ней справилась, но в последние пару дней мне снова нездоровится — немного подташнивает.

— Я тебе говорил, что в такое время надо лучше о себе заботиться. Когда случается депрессия, защитные силы организма ослабевают. Пожалуй, мы сделаем анализ крови, а потом решим, что делать.

Три часа спустя Энни вернулась домой. Ее била дрожь, она шла вперед, но ноги, казалось, не хотели ее нести, у нее было такое чувство, будто она с трудом продирается сквозь густой серый туман. Она медленно поднялась по лестнице и вошла в дом.

Хэнк сидел у камина и отгадывал кроссворд. При ее появлении он поднял голову.

— Ну наконец-то! Что так долго?

Энни вдруг расплакалась. Отец тут же оказался рядом с ней, сгреб ее в объятия и стал гладить по голове. Обнимая ее, он подвел ее к дивану, усадил и сел рядом. Позади Энни захлопнулась дверь, оставляя внешний мир за стенами дома.

— Энни, милая, что случилось?

Она громко шмыгнула носом и повернулась к отцу, но слова не приходили.

— Энни?

— Я беременна, — прошептала она и снова заплакала.

Она хотела, чтобы эта новость наполнила ее радостью — она беременна, срок — три месяца. Сколько лет она старательно мерила температуру, фанатично записывала циклы овуляции, стояла на голове после секса — все было бесполезно. И вот теперь она безо всякого труда зачала ребенка.

Ребенка Блейка.

Еще никогда в жизни Энни не была так растеряна и потрясена, такого не было, даже когда Блейк попросил развод. Сначала, когда доктор Бартон сообщил ей результаты анализа крови, она подумала, что это ошибка. Когда она поняла, что ошибки нет, на мгновение ее охватил парализующий, рвущий душу ужас. «Чей это ребенок?» — только этот вопрос в первую минуту бился в ее сознании. Но потом она вспомнила, что рассказал Ник: когда Иззи было два года, он сделал вазектомию. А потом осмотр показал, что срок беременности — три месяца. Значит, ребенок точно от Блейка.