— Любимый мой, — чуть слышно пролепетала она, склонившись над ним и накрыв шатром золотистых волос.
«Фея!» — восторженно подумал Глеб, прежде чем их бёдра соединились, заставив обоих слиться в едином, мучительно-сладостном крике, вознесшим их до самых небес.
Она отдавалась ему снова и снова. А он ласкал, ласкал, и никак не мог наласкаться! Всё ушло в сторону. Не было ни парка, ни клиники и никого вокруг. Только они! Как она была хороша! Ум удивлялся этой обескураживающей красоте, глаза восхищались, а руки и губы тянулись к ней, не в силах ничего с собой поделать. Он хотел её, он не мог без неё, она была для него всем. Разве можно прожить без этих любящих глаз, без этих ласковых нежных губ, без её счастливой улыбки, от которой всё на душе поёт. Да как он жил без этого раньше?! Как вообще без этого можно жить?!!
Он любил её. Это он сейчас знал твёрдо. Любил больше жизни. И эти маленькие изящные ушки, спрятавшиеся в золотистой гриве — целуешь их, а она начинает заливаться нежным колокольчиком. И эти сладкие тёплые губы — целуешь их, и чувствуешь, как начинает твердеть и наливаться соком её восхитительная грудь. И эти темно-розовые соски — набухающие под поцелуями на глазах. И натруженный золотистый треугольник («Надо же, у блондинок он тоже блонде!»), на который так удобно ложится рука. Он любил её голос, её ласковые пальчики, её доверчиво запрокинутую шею с пульсирующей голубой жилкой. Он любил её всю. Даже маленькую родинку на левой щеке….
— Мне никогда не было так чудесно с тобой, Рич, — благодарно потёрлась она носом о его плечо. — Но ты даже любить стал не так как раньше. Как будто ты — это не ты! — ища какой-то ответ на свои сомнения и страхи, заглянула она ему в глаза. — Меня это пугает, — тихо сказала она, опустив ресницы. — Джейн советовала мне на время прекратить с тобой всякие отношения, опасаясь, что ты не сможешь вернуться в колледж. Но я безумно тебя люблю, и мне наплевать на твою математику и на то, что будут говорить знакомые у нас за спиной, — прильнула она к нему, крепко-крепко обняв, словно хотела сказать, что никогда, никому на всём белом свете его не отдаст.
— Я тоже люблю тебя, Кэр, — искренне ответил он, коснувшись ладонью её лица. — Ты даже не представляешь как! — поцеловал он её а мгновенно налившиеся слезами глаза и бережно стал гладить по спутанным золотым волосам. А слёзы текли, и никто не вытирал. Это были счастливые слёзы….
Г л а в а 23
Как и обещали, газеты Глебу привезли на следующий день. Всё удовольствие обошлось в шестьдесят восемь долларов сорок шесть центов. Он довольно равнодушно отнёсся к этой увесистой пачке бумаги, пролистать которую собирался сразу по получении. Все его мысли были заняты Кэр. «Надо же, дурак, не догадался пригласить, чтобы она приехала в субботу или воскресенье. Наверняка у неё будет свободное время!» Глеб метался из угла в угол, переживая за свою тупость и бестолковость, а мысль позвонить, так и не пришла ему в голову. Да разве она придёт, эта мысль, если у человека сроду не было дома телефона?! Зато родилась другая: «А может в астрал выйти?» Он даже подпрыгнул от такого удачного решения: «Мать честная! Каждый день могу её видеть!»
На душе у него сразу стало легче, настроение поднялось и быстренько переодевшись в спортивную форму, Глеб побежал разминаться в парк.
Всё получалось лучше чем обычно: и удары, и связки, и блоки. «Сэнсей был бы доволен», — радовался он, колошматя ствол дерева. Даже кулаки ныли меньше обычного, то ли пообвыкли, то ли организм не замечал такой мелочи, как кулаки. «Как заново родился!» — сделав высокий прыжок, подумал он, ощущая бешеный прилив сил и энергии. Тело его то крутилось волчком, рассыпая молниеносные удары, то после яростного «Киай!» застывало в секундной задержке, чтобы через мгновенье взорваться новой чередой неуловимых движений….
За газеты сержант взялся после обеда, начав просмотр сразу с четырнадцатого числа — той даты, когда убили Хадсона, а его ранили под Ланчином. Он понимал конечно, что нужное ему сообщение могло быть и раньше. — Астральный мир штука сложная, здесь и прошедшие события, и настоящие, и будущие, порождённые не только действиями, но и помыслами людей. «Мешанина», одним словом. И не каждый сумеет разобраться и расставить эти астральные образы по временной шкале. А человек, обладающий таким даром, во все времена пользовался завидной известностью, не зависимо от того, как его называли: оракулом, прорицателем или ясновидящим. Да и те частенько ошибались, не в силах правильно осмыслить увиденное. Однако есть еще и интуиция, а та определённо подсказывала Глебу, что раньше 14-го газеты можно и не листать — зряшная работа!
Кстати, интуиция — тоже чувство дарованное и рождённое астралом. Многие люди получают жизненно важную информацию напрямую, а большинству — подсказывают. «Это ангел-хранитель меня уберёг!» — не стесняясь говаривали в старину. «Да ты в рубашке родился!» — говорят теперь счастливчику, избежавшему смертельной опасности, считая неудобным поминать каких-то ангелов. Поотвыкли уже! А они есть. Практически у каждого человека! И не один, а как правило несколько. Подсказывают, направляют, заботятся. Они знают тебя по прошлым жизням. Ты им друг, они любят тебя. Они твои спутники и советчики. Прислушайся к своему внутреннему голосу человек. Духи-наставники всегда помогут!
Глеб и прислушался. И начав просматривать «Акрон-Пресс» с пятнадцатого числа, уже через два номера наткнулся на то, что искал. «Хадсон!» — ахнул он, впившись взглядом в две фотографии, сопровождаемых небольшой заметкой. На одной топорщился искореженным металлом тот самый автомобиль, привидевшийся ему во сне, а на второй — портрет Хадсона, помещённый в траурную рамку. Портрет чуть размытый (видно увеличивали с какого-то документа), но не оставляющий никаких сомнений.
Ткач торопливо прочитал заметку:
«Семнадцатого августа, ранним утром, офицер патрульной службы Морис Кортейн в ста футах от полотна двести двадцатого федерального шоссе обнаружил тело погибшего в автомобильной катастрофе мужчины. Куда мчался прошлой ночью Джимми Хантер — частный сыщик из Иллинойса?!»
«Надо же, как похож! — еще раз недоверчиво посмотрел Глеб на снимок и даже подошёл к зеркалу, чтобы окончательно в этом убедиться: — Копия!»
Мысли тут же завертелись клубком, связывая все события воедино: «Ошибся видно кто-то с Хадсоном…. Хотели сыщика… сыщика хотели… а убили совсем другого… Судьба видно…. Бедняга Рич… А этот парень из Иллинойса — молодец! Крепко он хвост прищемил, если по всему штату за ним гоняться стали, сволочи!»
— Ну погоди… робяты, — с угрозой выдавил он по-русски, — ещё не вечер! Сочтемся!
Сержант ещё раз прочитал заметку и начал прокручивать ситуацию:
«Хантер — из соседнего штата…. Наверняка расследовал какое-то местное дело, а следы привели в Дейтон. Тут его и решили убрать…. Видно вплотную подобрался, если пулями стали потчевать. А вот на кой чёрт его понесло в Акрон? — Непонятно!… Хотя почему именно в Акрон, а скажем не в Кливленд!?»
Глеб не поленился сходить к машине и достать атлас дорог.
Двести двадцатое шоссе соединяло Колумбус — столицу штата, с Кливлендом — крупнейшим портом на Великих озёрах. Акрон находился совсем недалеко от последнего, в милях пятидесяти, не больше. А дальше дороги вели на запад — на Толидо, и на восток — в сторону Буффало, огибая изрезанное побережье озера Эри. Так что журналист из «Акрон-Пресс», надо отдать ему должное — «зрил в корень»! И вопрос: «Куда мчался Джимми Хантер — частный сыщик из Иллинойса?» был не простым. Слишком много городов и городишек прилепились к побережью озера. И каждый из них мог быть конечной целью детектива.
«Ладно, разберёмся!» — с силой ударил кулаком в подставленную ладонь сержант. Громко и зло. Многообещающе!
Г л а в а 24
Под новеньким шерстяным пледом, полученным у сестры-хозяйки, было жарко, не смотря на открытое окно и опустившуюся ночь. Глеб долго крутился, чувствуя, как необмятая шерсть покалывает кожу. Но без пледа — не обойдёшься. Психиатрическая клиника не слишком подходящее место, чтобы уходя в астрал, бросить своё тело на произвол судьбы. Такая клиника (с точки зрения оккультизма) — астральная помойка, на которой правит слабость и зло. Это скопище лярв, проникших в чужой астросом, это скопище вселившихся духов и элементёров. Глазом не успеешь моргнуть, а твоё оставленное тело захватит новый хозяин. И горе тебе, если твоя душа слаба и нет сил, чтобы выкинуть обнаглевшую тварь подальше. В лучшем случае, если уживешься с ней, на всю жизнь останешься идиотом с робкими проблесками рассудка, а в худшем… Это будешь уже не ты. Останется лишь твоё тело и лярва в нем — полновластный хозяин. И будет оно в безумстве выть на луну или метаться по комнате, стуча головой в обитые поролоном стены…. А кому этого хочется?!
