— Может, тогда оставим ее в покое? — предложила Салли.
— Давайте сходим к ней, — сказала Аманда. — Ну и что, что она не в духе? У всех Такое бывает. У меня, например.
— Вообще-то она не просто не в духе, — вынуждена была объяснить Салли. — В последнее время у нас с Тиной некоторые проблемы. Ничего серьезного, — быстро поправилась она, — но периодически на нее что-то находит, и она отказывается говорить. Ничего серьезного, — повторила она, — просто раздражает.
— На меня это не подействует, — заверила Аманда.
Идя по коридору, они услышали звуки вальса «На прекрасном голубом Дунае».
Тина стояла рядом с каруселью. При виде матери и незнакомки она быстро выбежала из комнаты.
— Тина, вернись и поздоровайся, — позвала Салли, прекрасно зная, что на ее слова не обратят никакого внимания.
Карусель продолжала играть. Повернувшись к Аманде, чтобы извиниться за Тину, Салли увидела, что та стоит, закрыв лицо руками, и дрожит.
— Что такое? — воскликнула Салли.
— Эта мерзкая вещь… Эта мерзкая вещь была моей, ее мне подарили.
— Не понимаю.
Аманда смотрела на карусель, словно парализованная.
— Да что такое? — повторила Салли. — Что случилось?
— Ничего, ничего особенного, — покачала головой Аманда. — Простите… Я просто подумала… Простите.
— Да вы нездоровы! Наверное, это неспроста. Вы пугаете меня до смерти!
— Нет-нет, забудьте. Я не хочу явиться к вам в дом и причинить неприятности.
Какое странное поведение, подумала Салли, желая, чтобы рядом был Дэн, способный справиться со своей сестрой. Она взяла Аманду за руку и мягко сказала:
— Если я смогу вам помочь, это вовсе не будет неприятностью. Но если вы, напугав меня, оставите потом в неизвестности, это и будут неприятности. Умоляю, я должна знать.
Блестящие глаза, глаза Дэна остановились на Салли.
— Я никогда, никогда в своей жизни никому об этом не рассказывала. И сомневаюсь, стоит ли рассказывать вам…
— Как угодно. Но лучше сделать это, если есть возможность, пока это знание не разорвало вас изнутри.
— Вы очень добрая, Салли.
— Спасибо. Я стараюсь.
Две большие слезы покатились по щекам Аманды.
— Я много раз думала, что должна рассказать, но когда момент наступал, я не могла.
— А сейчас можете?
Разумеется, Салли было любопытно: любому на ее месте было бы любопытно. Однако, с другой стороны, она не хотела слушать дальше. Ее слишком одолевали собственные тревоги.
Аманда глубоко вздохнула:
— Да, могу. — И добавила с кривой усмешкой: — Вам лучше сесть поудобнее, потому что это долгая история… — Я увидела эту карусель, — начала она. — Ее подарили мне, когда мне было двенадцать лет, это была взятка, плата за молчание, хотя я в ней не нуждалась. Я бы все равно ничего не сказала. И действительно молчала до сих пор.
Во время похорон родителей многие подходили ко мне и говорили, желая утешить, что я попаду в самый лучший дом, о котором только может мечтать девочка, — в «Боярышник», в хорошую семью.
Никто не понимал, почему я столько плакала весь тот год, что жила там, почему была такой непослушной, полной злобы. Но я боялась, очень боялась. Я часто сидела одна в своей комнате, иногда под деревом с книгой, но читать не могла, потому что все слова сливались…
Слова Аманды тоже сливались сейчас в медленный, монотонный поток. Завороженная зрелищем чужой боли, Салли сидела, не сводя с нее глаз.
— Люди пытались найти разумное объяснение моему поведению: страшная смерть родителей, а мне всего лишь двенадцать лет, самое начало чувствительного подросткового возраста. Тетя Люсиль была со мной необыкновенно нежна. Каждый день она целыми часами развлекала меня прогулками, уроками, маленькими путешествиями, платьями и новыми книгами. Она не знала про вечера… про вечера, когда она играла внизу на пианино или уезжала в свой клуб на еженедельную встречу…
— Заканчивай, заканчивай, — чуть слышно проговорила Салли. — Ради Бога, говори побыстрее, что должна сказать.
Но голос Аманды звучал все так же заторможенно:
— Я лежала в кровати. В первый раз он пришел и просто посидел на краю кровати, поговорил со мной. Он взял меня за руку, и я была благодарна за тепло прикосновения. «Ты одинока, — сказал он. — Я приду еще». И он пришел снова. В следующий раз он зажал мне ладонью рот, чтобы я не закричала… В двенадцать лет девочка думает, что знает все про жизнь и секс, не так ли? Но она ничего не знает. И ничего не написано про то, что это такое, когда… когда это случается.
Я помню все до мельчайших подробностей, но в особенности как лежала в темноте и прислушивалась к шагам в коридоре, они приближались, потом ручка двери поворачивалась, замка не было.
Как-то вечером он принес мне серебряную карусель. Я восторгалась ею, играла с ней, поэтому он отдал ее мне. Да, это была взятка. Были и угрозы: «Если ты расскажешь, Аманда, тебе никто не поверит. А Бог все равно накажет тебя за то, что ты сделала». Вот как это было.
Горло Салли сдавило от невыносимого гнева. Если Клайв сделал это с Амандой, почему не мог сделать с Тиной?
— Клайв, — проговорила она, — Клайв!..
Аманда подняла голову.
— Что? Клайв? Ах, бедный Клайв! Конечно, нет. Ты разве не поняла, что я говорила про Оливера?
На мгновение в голове у Салли помутилось, и она непонимающим взглядом уставилась на Аманду.
— Он был прав, — с горечью сказала та. — Он сказал, что мне никто не поверит, и я вижу, что ты не веришь. Ты думаешь, что у меня бред или «возвращение воспоминаний», вызванное каким-нибудь некомпетентным или нечестным психоаналитиком. Но это не так. Я жила с этим всю свою жизнь и клянусь тебе, что это правда.
— Но Оливер… Оливер Грей?
— Да, это похоже на то, когда ребенку в первый раз говорят, что человек в костюме Санта-Клауса совсем не Санта-Клаус.
Аманда встала и беспокойно заходила по комнате, выглядывая в окно, прикасаясь к книгам, беря их, ставя на место. Потом сказала:
— Ты должна знать, как все закончилось. Тетя Люсиль застала его выходящим из моей комнаты. Думаю, она уже до этого за ним следила, потому что в тот вечер, когда он, уходя, открыл дверь, тетя стояла тут же, в коридоре, и ждала. Потом я слышала, как они страшно ссорились в своей комнате, она была рядом с моей. Я его ненавидела и надеялась, что тетя его убьет.
Утром она позвала меня к себе. Глаза у нее были красные, но она сказала, что это от аллергии. Она обняла меня и спросила, не хочу ли я поехать в пансион. Может, в Калифорнию? К родственникам моей матери?
Как видишь, никто из нас не смог заговорить об этом при свете дня. Ты не забывай, что это были шестидесятые годы. Тогда еще не признавали, что такое случается. Она обняла меня, но в глаза не смотрела и все говорила, как она любит меня и знает, что мне будет там хорошо, потому что школа маленькая и дружная. Мне даже разрешат взять мою собаку.
Вечером накануне отъезда я принесла все эти взятки — золотые часы, браслет, а главное, серебряную карусель — в его кабинет и свалила там на пол. С собой я взяла только своего пуделя Коко. Мне не хотелось оставлять Дэна, он был еще такой маленький, но думать я могла только о том, как уехать от Оливера Грея. Поэтому я уехала. Помню округлившиеся глаза Дэна: «Аманда, ты уезжаешь?» Не помню, что я ему ответила…
«И все же — Оливер Грей! И если это правда… если… тогда он сделал то же самое и с Тиной!» Понимая, что сейчас лишится чувств, Салли схватилась за подлокотники. Потом, собравшись, отмела эту мысль. Вся эта история нелепа.
— Я не очень беспокоилась, что оставляю Дэна, потому что он хорошо ладил с двумя другими мальчиками. И тетя Люсиль была там. — Аманда немного помолчала, словно подготавливаясь для дальнейшего повествования. — Но она недолго там оставалась. Я хочу, чтобы ты знала — она была крайне осторожным водителем. Я помню, как она сказала мне как-то, замедлив движение: «Это потенциальное место для ужасной аварии — резкий поворот, а за ним дренажная канава. Автомобиль может слететь прямо в реку. Возмутительно, что ее до сих пор не завалили». Да, я прекрасно это помню.
