Хотя довольно дурная. Одно другому не мешало нисколько.

Одно время я лягал эту «закультуренность» (вот ведь слово), а сейчас — полюбил. Люблю ее нежно, да. Вот этих вот мужичков с кроссвордами из 1995 года. Когда понял, что это уходит. Новые поколения — лохи перед «словом из пяти букв».

А дурость остается.

«Интеграция в цивилизованное сообщество», так это называется. Чух-чух. Приехали с орехами.

Кажется, эта притча травилась где-то у Пятигорского. Известный буддистский учитель спрашивает ученика:

— И что нынче говорят про конец света?

— Ничего не слышно, учитель…

— Так если бы говорили — чему ему совершаться? Он и так уже, считай, присутствует…

В мире куда меньше говорят о ядерной войне, чем тридцать или пятьдесят лет назад. Тема явно выпала из мейнстрима что политологии, что кухонных посиделок.

Как будто ядерное оружие испарилось куда-то вместе с СССР. Между тем вероятность его применения — стала выше. Даже так, специально усиливая: мир сейчас идет к ядерной войне.

Но в мире это не принято обсуждать.

По сути, у бытового либерала только две ценности — отсутствие агрессии и верность договорам. Все. Ни в какие традиционные ценности он не верит, потому их не подписывал. Он не подписывал Нагорную проповедь, например. Он не подписывал, что «не бросит мать умирать с голоду», или «не продаст друга детства», или «подаст руку тонущему». Бросит и продаст, и не подаст — но можно ли сказать, что он сволочь, т. е. что он плохой человек? Строго формально?

Тест прост: можно ли представить целую цивилизацию бытовых либералов? Которая не рассыпается и в которой большинство может жить, имея от жизни какое-то удовольствие?

Ответ: можно. Лишь бы они были последовательны. То есть вот эти два условия — не агрессия и верность договорам — соблюдали четко. И жестко мочили тех, кто не соблюдает.

Такая цивилизация, конечно, была бы лево-либеральной. Потому что отсутствие «естественных» обязательств по отношению к ближнему — должно компенсироваться. Если у тонущего нет людей, готовых за него жертвовать, о тонущих заботится государство.

Последовательный либерал тут неизбежно обращается в социалиста. Именно из последовательности. Он никому ничего не должен — но и ему ведь не должны. А как же несчастный случай? Тут либо традиционные ценности, либо развитое соцобеспечение… То есть он будет не верен себе, если отрицает всеобщее страхование таким образом.

Так что «бросающие мать» — вполне себе ничего. Если в их цивилизации все логично, по матери там имеют пенсию, равную зарплате, и какие-то иные поводы для удовольствия, чем «сыновняя почтительность». А муж спокойно идет пить кофе, заставая жену с любовником, и т. д. А содержание ребенка оплачивает тебе государство в двойном размере.

Жестко? Холодно? Но кому-то — самое оно.

В чистой форме бытовой либерал — не подонок. Но вот его российская разновидность… Он тоже никому ничего не должен, может бросить супруга по экономическим мотивам, дружбу калькулировать как бизнес, и т. д. Пускай. Но они же еще позволяют себе агрессивность и игнорирование договоров — а вот этого делать строго нельзя. Это непоследовательно. И тогда ты подонок. Хотя… Они, как ни странно, берут на себя кое-что из традиционных ценностей. Самые мерзостные олигархи могут нежно заботится о своих детишках. Взяточники — помогать друзьям детства. Мафиози — тащить родственников.

В общем ни черта это ни либералы.

И в России ни черта ни капитализм.

Занесла судьба на заседание первички «Единой России». Чего вижу? Искренние, добронравные, какие-то очень советские люди. По риторике, по образу мыслей.

«Ну почему Путин не снимет Зурабова, это же вор, самый настоящий вор, неужели никто не видит, надо с этим выступить», и т. д.

«Надо проявлять инициативу на местах — давайте выйдем на конференцию с конкретными предложениями».

«Почему мы молчим?».

Там были не просто споры — там были оры. О необходимости вписать в партийную декларацию «пункт о повышении пенсий», об «ответственности партии», чего-то еще. С таким пафосом — былинные ходоки отправлялись к Ленину.

Чем выше по иерархии — тем этого меньше. Уже на уровне районного политсовета — былинность и пафосность исчезают. К чему я?

Просто прикладная антропология в рамках социологии.

Какая бы партия не собирала первички, в них будут именно такие люди. С глубоко советским культурным кодом. Никто другой в первичках и не состоит — по определению. Если бы у либеральных партий были какие-то низовые структуры, а не «отчетность», там собрался бы примерно такой же народ. С тем же, что ли, конкретным чувством абстрактной правды, только заточенного не супротив «совокупного Чубайса», а как-то еще. Низовые либералы, которых я видел — тоже были очень советские (ну или наивно-корыстная молодежь, шедшая за отоваркой — мимо реальной кассы).

Вот так. Говорят о полном отсутствии гражданского общества в СССР. Но любая общественная жизнь, и даже имитация общественной жизни — топают к советскому. К его риторике, к его образам, к его кодам.

Все другое сразу упирается в кассу.

Давайте честно признаемся: «социальный протест» в современной РФ тормозится еще и тем, что толком протестовать особо и некому. По настоящему нищих — мало. В смысле — голодных, всего лишенных, не обогретых, в заплатах. Куда как меньше, нежели сто лет назад (спасибо, конечно, большевикам — за столетие решили вопрос).

Сто лет назад — деревни периодически голодали. Всерьез. А когда семья пухнет с голоду — пиар не воспринимается. Тело само знает алгоритм: руки в боки, вилы в руки и вилы в боки. Авось лучше станет. Или подохнем с песней — хотя бы. То есть периодически возникали массы народу, которым было нечего терять абсолютно. И на эту пороховую бочку чиркни спичкой — и все. Были и спички: умники, отлученные от вертикальной мобильности.

А сейчас? Нет, мы знаем риторику: «большинство населения, брошенное на грань нищеты», и т. д. Ой ли? Был я этим большинством населения: зарплата низшего преподавательского состава + редкие гонорары в СМИ. Это явно меньше среднего дохода в РФ, особенно не номинального, а реального. И круг общения — так же. Только без редких гонораров еще. И ничего. Это было, конечно, не богато, но это ни «нищета». То есть не состояние, когда вся жизнь мучительно упирается в отсутствие денег, и это тебе самое главное. Сколько себя помню — главным было что-то еще… И не потому, что я завзятый аскет или тренированный бессребреник.

Просто на жизнеобеспечение без понтов — хватало. Какого-то качественного разрыва между нами и богатыми — не было. Количественный — был. Но! Бюджетник путинского периода пользуется той же мобильной связью, интернетом, автомобильным транспортом, алкогольными напитками, едой из тех же супермаркетов, он также носит костюмы и дубленки зимой, и читает те же СМИ — что и «элитарий». Да, это разный «автомобильный транспорт» и разные «напитки», но… Среди фанатов жизненно важной разницы между водкой за 100 рэ и виски за 100 у.е. — одна десятая тонких гурманов и девять десятых воспаленных душевно.

Наш «бюджетник» не может ничего накопить, это да. В силу чего беззащитен перед «внезапными трудностями». Ну так ведь и средний класс — в среднем ничего не копит.

И никто сейчас в городах России более-менее крупных не предлагает пролетарию меньше 200–300 у.е. Это — нижний предел для разнорабочего (вплоть до рядового нефтяника, получающего себе подчас и 2000 у.е.). Это бедновато, но это не та нищета, при которой «нечего терять кроме своих цепей». Человек может восстать, к примеру, за свое достоинство — но пойти в смертельную драку по чисто экономическим (точнее даже, потребительским) причинам он не пойдет.