Онтология строит дом, в котором все и живут, через производство значения порождая и контролируя любую деятельность. И если в нем сквозняки, кирпич крошится, каплет с потолка, а сам строитель живет где-то в подвале, то можно сказать — тут замесили мало философии. Но я бы сказал иначе: тут замесили какую-то не ту философию.

В самом лучшем случае: дело стало швах как раз в период Ницше и Хайдеггера, т. е. с истощением энергии смыслов классики и модерна, и провалом исторической эстафеты. Вроде бы передали что-то марксизму, а потом и там обломилось.

Это — самый оптимистичный вариант западного сценария.

Примерно такая линейка. Как ее назвать? Онтологией антропологии?

1). Человек — это звучит гордо, и он достоин любви.

2). Человек говно, но может, если постарается, звучать гордо, ergo надо его любить.

3). Человек неисправимое говно в любом случае, но надо его любить.

4). Человек говно и надо его поскорее смыть.

Первое мне кажется глупостью, последнее — чистый сатанизм.

Различие между вторым и третьим — «между светской и религиозной версией гуманизма»?

Правда, есть и более любопытные версии. Если от линейки выломиться в другие измерения.

Например, что никакого человека не существует. Или никакой любви.

Страсть к бинаризму: обычно смотрятся две позиции, два варианта. Можно ли по-другому? Допустим, когда шахматист видит доску, он считает не два варианта, а столько, сколько имманентно позиции: один ли, три ли, тринадцать ли… Можно иметь модель — имманентную ситуации по тому же принципу?

Чтобы не «левые» и «правые», «верх» и «низ», а — есть варианты: конь эф три, ладья бэ один, пешка цэ три, пешка а четыре… Все. Остальные не рассматриваются. При том у вариантов разные коэффициенты смотримости, их вес вероятия. В отличии от негласной и априорной равномощности бинарных концов.

И каждый раз — по новой позиции.

А наше пристрастие к «двойкам» — не следствие ли той же эмпирии? частоты, перенесенной в теорию? То есть самое частое число поворотов — оно минимальное, и действительно равно двум. Опыт, неверно обобщенный в шаблон, и равно сгубивший — красоту мира и эффективность действия.

К тому же, помимо инерции, «двойки» — следствие лени. Лень смотреть по позиции. Вот и смотрим, как люди делают.

Но даже инерция могла бы быть другой. Например, везде видеть тройки. Неважно, чего там в мире. Трактуем в тройках, и баста (по-гегелевски, или еще как).

И так уже лучше: в сети ложится большая сложность. «Не вы ли сами ее придумали?». Угу. Но ежели творить на выбор попроще или посложнее — чего лучше?

Мир «троечников» будет красивее. И они будут действовать эффективнее: пространство решений автоматически больше.

Хотя, повторюсь, лучше всего N-размерный мир.

Причем N — число даже не натуральное, а действительное. Как минимум. Или вообще любое.

О многих вещах нельзя спрашивать безопасным для них образом. Как только поставишь под вопрос — они исчезают. Ну допустим… «Кто сказал, что старших надо уважать?» — и все, старших больше не уважают. «На каких основаниях в этом гребаном мире ценится девственность?» — и все, баста. Лишь спросили, девственность превратилась в порок. Практически так же с любой религией. Есть подозрение, что бог кончается там, где его пытаются «доказать». Обычно его «доказывают», но это уже неважно — религиозная цивилизация кончается вместе с вопросом. В этом смысле ее могильщиками были Декарт и Спиноза, оба, как известно, бытие бога вполне доказавшие… Кант в этом смысле был грамотнее, но тоже не на стороне религии…

Относится к таким ранимым изобретениям — сама совесть? Ну вот если спросить «что есть совесть», в смысле, какие у нее основания — не исчезнет ли она тут же?

Один человек при мне говорил, что именно за вопрос осудили Понтия Пилата, и легендарный вопрос звучал именно так — «что есть совесть?». Не «что есть истина» — кому в тени креста есть дело до гносеологических споров? Но якобы молчаливый диалог Христа и прокуратора имел такой вид.

— Ты же не глуп, прокуратор, и видишь, что я не виновен по существу обвинений. Я же не свергаю кесаря, я лишь мешаю религии…

— Угу.

— Но с каких пор римский меч — хранит иудейских жрецов?

— Это политика, брат. Сечешь такое слово — конъюнктура?

— Не секу, брат.

— Ну если я сейчас пошлю синедрион, ваши евреи взбунтуются, придется высылать армию, а казна в Риме разворована, это станет известно… Извини, брат — уж проще тебя гвоздями.

— Но ты не глупый человек, и, боле того, человек чести. И не можешь не понимать, что твое решение не по совести.

— Что есть совесть?

И за это прокуратор получит на Страшном суде по полной. Ибо так нельзя. Преступник, которого «бес попутал», практически забывает о совести, но куда страшнее — ее теоретически отменить. Кто забыл, еще вспомнит. Кто отменил — отменил ее не только себе. И вот за это…

А как же любовь к истине, которая велит спрашивать до конца? Не фальшиво ли добро, стоящее на запрете такой любви? Не выберет ли подлинное добро — спросить о себе и исчезнуть? Не о том ли Ницше, описывая «воцарение нигилизма в Европе»? Не согласятся ли с ним — подлинные христиане? Не христианская ли это — по интенции, по пафосу своему — точка зрения на конец христианства? И можно ли обозвать все это — диалектическим приключением духа? Что в следующей серии? За «нигилизмом»? Ибо все, наверное, согласятся, что «нигилизмом» дело тут не кончается?

…И еще одно: если уж прозвучал «вопрос со всеми вытекающими» — назад его не возьмешь. Это как девственность. Очень странно пытаться восстановить.

Так что назад эта историческая машинка не едет.

Если предположить, что Дьявол может хотя бы казаться равномощным касательно Бога, ему тоже надо приписать — свой проект, свою иерархию и свое сообщество. И не приписывать к нему совсем уже никчемную сволочь. Короче, мало быть больным и грубым животным, чтобы тебя взяли в сатанинскую рать. Есть подозрение, что на дипломированного и статусного «злодея» тоже надо учиться. И мелкая психопатическая мразь — это одно, а челядь и агентура князя мира сего — другое. Более того, коли есть проект и сообщество — в нем должны быть и какие-то нормы, а нормы, так или иначе, суть нормы некой порядочности… В общем, дьявольская агентура предстает — относительно приличным народом.

Это я к тому, что Бог с Дьяволом могли бы как-то договориться касательно тех людей, что выбрали себя как больных и вредных животных. И санкционировать их веселое повешение вдоль дорог. Кажется, это было у Ницше: все можно простить-понять, кроме мелкого негодяйства, крысиной хулы, плевка в суп… Таких — сразу вешать (а великий тиран может быть симпатичен).

Чудный был бы пакт. Разве что Господь заступится за ублюдков и все испортит…

Два значения «страдательности». Первое, бытовое — когда больно. Второе, из философского словаря — когда с тобой что-то делают. Есть деятельная сторона — и страдательная. Если синтезировать: больно, когда с тобой что-то делают. Или: твои желания там, где решаешь не ты.

Мы ведь мало где решаем. Хотим чего-то там, где контрольный пакет у мира. И как они там решат — бог весть. Про нас они обычно решают плохо для нас.

А не хрен было туда вкладываться! Не следовало инвестировать желания в сомнительные проекты. Отсюда стратегия, можно назвать ее буддистско-стоической — изымать инвестиции из такого ненадежного банка, и переводить их. Туда, где решаешь ты.

«Делай, что должно, и будь, что будет», — спустя пару тысяч лет стоический пароль спел БГ… Вторая часть пароля тут по смыслу первая: «будь что будет». Пусть горит к чертям этот банк, наше главное вложено в иных местах.