Но больше всего говорили о будущей, послевоенной жизни. Нет, в мечтах высоко не заносились, просто уверенно заявляли, что уж теперь-то они знают, как работать и вести себя надо, чтобы подобного ужаса никогда не повторилось.

И обменивались адресами, уславливались о будущих встречах.

Только товарищ Артур никому не давал своего адреса, никого не приглашал к себе в гости. Он в пояс своих шаровар зашивал патроны от трофейного пистолета. Зашивал неторопливо, обстоятельно, стараясь каждый патрон уложить так, чтобы миллиметра свободного места не осталось. Все, кто сидел у этого же костра, видели, чем он занимался. Но никто не спросил, зачем ему эти патроны; уже знали, что товарищ Артур прямо отсюда пойдет в родные края, что появляться там без оружия ему никак нельзя.

Одобряли товарищи его намерения. Кто-то даже посоветовал для пистолета специальные петельки пришить. С внутренней стороны пиджака. Чтобы никто случайно не обнаружил «пушку» на контрольных пунктах, где у товарища Артура обязательно будут проверять документы.

У небольшого костра сидели и Каргин, и Василий Иванович, и те, кто с ними наиболее близок был. Григорий с Юркой, разумеется, уже проявили инициативу, и отблески костра весело плясали на боках четверти с самогоном. Только не пилось сегодня, и все тут! Конечно, выпили по одной и сразу же словно забыли, что четверть еще лишь ополовинена.

Сидели у костра, смотрели на веселые языки пламени и молчали. Наконец Василий Иванович спросил с наигранной бодростью:

— Чего же мы в молчанку играем? Или нам при расставании друг другу и сказать нечего?

— А зачем говорить-то, если мы не только сегодняшние, но и будущие мысли дружков наперед знаем? — нехотя буркнул Григорий и потянулся к четверти с самогоном: — Может, опрокинем еще по одной? Чтобы дома не журылысь, чтобы на душе посветлело?

Не помогло. Лишь изредка бросая почти ничего не значащие фразы, так и не развеселившись, просидели у костра до утренней зорьки. Взошло солнце, глянулось в лужицы, оставшиеся от недавнего дождя, — без команды, без чьего-либо приказания стали собираться в путь. А потом, старательно затоптав костры и еще раз простившись с друзьями, небольшими группами потянулись к тракту, чтобы там дождаться попутчиков и дальше шагать уже вместе, — если повезет, до самой победы вместе шагать.

Дольше всех у костра засиделись Каргин и его товарищи. Наконец и они стали прощаться. Без громких фраз. Просто обнимали друг друга и замирали на несколько секунд. Потом кто-то первым говорил: «Ну, бувай». Или что-то подобное. И шли своей дорогой, ни разу не оглянувшись.

Не от черствости, а чтобы еще раз не бередить свое сердце.

Юрка, Григорий, Федор, Виктор с Афоней и Серега Соловейчик ушли вместе, привычно закинув автоматы за спину. Шли вместе, шли в ногу, в душе тая надежду, что на сборном пункте, куда им надлежало теперь явиться, начальство учтет их дружбу.

Теперь только дед Потап и Петро еще оставались с Каргиным и Василием Ивановичем. Молча смотрели, как они проверяли оружие и укладку своих вещевых мешков. Заговорил дед Потап и лишь тогда, когда Каргин обнял его:

— Маруська пусть у меня в хате хозяйничает, так что… Деревню-то ихнюю, отступая, фашисты под корень уничтожили… Ну, как говорится, огонь и вода не во вред вам, а вовремя!

На том и расстались.

Огонь и вода не во вред вам, а вовремя…