Нет, что вы там ни говорите, а он, Каргин, будь дана ему большая власть, всех смазливых девах на сто верст удалил бы от партизанских отрядов!..

Григорий, шагавший с разведчиками впереди роты, догнал Юрку и сказал ему, понизив голос до шепота:

— Глянь, а они у тебя вовсе ходить не умеют!

Юрка, заподозрив подначку, зло глянул на Григория. Но в глазах того было лишь удивление, и тогда Юрка остановился, пропустил мимо себя всех разведчиков. Потом гневно скомандовал:

— Разведка… стой!

Разведчики остановились, сгрудились, повернулись к нему.

Юрка не подошел — подкрался к ним. С минуту или чуть больше томил молчанием, прежде чем сказать:

— Я-то думал, что разведчиками командую, а на поверку иное вышло. — И то ли пренебрежительно, то ли разочарованно махнул рукой: — Вы даже ходить не умеете!

Разведчики запереглядывались недоуменно. Потом Стригаленок, решив, что подвернулся случай показать себя, выпятил грудь и сказал, ловя глазами взгляд Юрки;

— Как вы и учили, гуськом идем, след в след.

— Слыхал, Григорий, что он говорит? Оказывается, это я научил их так ходить! — и вовсе распалился Юрка. Чувствовалось, что ему хотелось дать волю голосу, что он из последних сил сдерживает его. — А позвольте спросить вас, тех самых, кто разведчиками себя именуют, почему мы ходим именно так, цепочкой, один в затылок другому?

— Чтобы на земле остался след только одного человека! — отрапортовал Стригаленок.

— И только-то? — всплеснул руками Юрка.

Действительно, а что еще? Этот вопрос без труда читался в глазах многих.

— Мы с Афоней, когда на задание идем, тоже всегда друг за другом держимся. Первый под ноги смотрит, чтобы на мину или еще на что случайно не наступить, а второй по сторонам наблюдение ведет, оберегая и себя, и первого, — спокойно сказал Виктор. Сказал только потому, что увидел спешащего к ним Каргина: не хотелось, чтобы при нем Юрка ругал своих разведчиков.

Однако Юрка уже завелся и теперь не хотел видеть ни Каргина, остановившегося в нескольких шагах, ни других партизан, которые тоже подошли сюда. Он, прохаживаясь около будто окаменевших разведчиков, знай себе отчитывал их:

— Может, я не говорил вам этого? Может, вы и слыхом не слыхивали, что за разведчиками и вражеские «кукушки» охотятся? Или вам глаза только для того и дадены, чтобы на стоптанные каблуки товарища взирать с высоты собственного роста?

Неизвестно, когда и какими словами Юрка закончил бы свою лекцию, если бы Каргин не спросил спокойно, словно и не понимая происходящего:

— Что у вас здесь за митинг?

Юрка всем телом повернулся к нему и отрезал:

— Так сказать, боевой подготовкой занимаемся. А митинги разные, это, как вам известно, товарищ командир, не по моей части, — и зашагал вперед, нарочно глядя только под ноги себе.

Тронулась вперед разведка — возобновила движение и вся рота. Но теперь все, до кого уже дошел слух о разносе, который Юрка учинил своим разведчикам, словно только сейчас вспомнили, куда и зачем они идут. И не стало недавней расслабленности. Даже Каргин сейчас шагал уже в голове колонны, шагал, злой на себя: ведь и он несколько минут назад позволил себе думать о том, что к сегодняшнему боевому заданию не имело никакого отношения.

Стадо, в котором было около ста коров, перехватили под вечер, когда до запланированного ночлега ему оставалось преодолеть лишь шесть километров дороги, прорезавшей заболоченный лес. Просто, прячась за деревьями, скомандовали четырем полицаям, конвоировавшим то ли коров, то ли пастухов, бросить оружие. Это приказание было выполнено незамедлительно. Казалось, теперь только и осталось угнать коров в лес, но в это время один из пастухов — мужик лет пятидесяти — вдруг выхватил из-под рваного пиджака ракетницу и выстрелил; алая, как кровь, ракета взвилась в небо и рассыпалась там тревожно мигающими звездочками.

На какие-то секунды партизаны опешили, потом несколько человек бросились к тому мужику, чтобы скрутить его. Но он уже упал на колени и закрыл лицо ладонями. Так и стоял, покорно ожидая чего угодно. Ракетница валялась рядом, напоминая о том, что он только что совершил.

Григорий, первым подбежавший к нему, треснул его по шее так, что у него мотнулась голова, и прокричал зло, почти истерично:

— Кому, сволота, сигнал подал?

— Им, катам фашистским, — простонал мужик, не сделав даже попытки взглянуть на людей, грозно толпившихся вокруг него.

— Да как же ты посмел пойти на такое? — изумился Мыкола.

И тогда, по-прежнему не отрывая рук от лица, мужик сказал, что пустить ракету ему приказал главный фашистский начальник; тот самый, который с пятью машинами, полными солдат, вот уже какой день плетется сзади, умышленно отставая километров на десять; как сказал тот начальник, вся родня мужика в пепел пойдет, если он не пустит ракету, когда увидит партизан; а если выполнит все, как ему приказано, родня в целости останется, да еще и награду за его подвиг получит.

— А у меня только сопливых шестеро, — закончил мужик и впервые отнял руки от лица, впервые взглянул на партизан; в его глазах была мольба.

— Что ни говори, а ты последняя сволочь! — сказал Григорий и опять треснул его по шее, но не так зло, как в первый раз.

Считанные секунды были даны Каргину на размышление. Самое простое — бросить или перестрелять коров здесь, а самим уйти в лес: не впервой в чащобе фашистам бой давать.

Но приказ требовал другого. Однако корова не лошадь, от нее резвости не жди…

Хотя — сколько фашистам потребуется времени на те километры? Минут двадцать, не меньше. А если учесть, что ехать им предстоит по лесной дороге, что местность сильно заболоченная…

Да и вообще эти фашисты не должны в лес сунуться, в настоящий бой с партизанами ввязаться: маловато их, фланги все время будут открыты для партизанских ударов.

Тогда за каким чертом фашистский начальник приказал этому мужику выпустить ракету? И вдруг будто током ударила догадка: и не помышляют те машины спешить сюда, ракета фашистам только для того и нужна, чтобы точно знать, где ждет их партизанская засада!

Однако чтобы застраховаться на случай своей ошибки, Каргин подозвал командиров взводов и каждому дал конкретное задание: Федору гнать коров в лес, куда приказано; Юрке с разведчиками поспешить навстречу фашистам и, обстреляв прицельно, заставить их спешиться, потерять еще десяток минут; а всем прочим залечь за деревьями вдоль дороги, изготовиться к бою.

Прождали фашистов около часа. Они не появились. Тогда Каргин увел своих людей в лес. Шел замыкающим и с гордостью думал о том, что теперь даже солдаты вермахта боятся партизан, выискивают способы, которые дали бы возможность избежать боя с ними в лесу.

От снега, искрящегося на солнце, нестерпимо слезятся глаза, надо бы дать им передохнуть, но Каргин упрямо шагает по снежной целине. И думает он сейчас почему-то не о том, что задание командования выполнено, а о границе, которая испокон веков устанавливалась между государствами или враждующими сторонами. Вдоль нее обязательно стоят пограничные столбы, оповещая всех, что эта земля принадлежит такому-то народу. И кто скажет, сколько тысяч солдатских глаз непрерывно ведут наблюдение за ее неприкосновенностью?

Правда, в давние времена, как рассказывал учитель в школе, такой охраны границы не было. Тогда где-то на перекрестке дорог, бывало, стояла гарнизоном богатырская застава. Чтобы силой своей, мужеством своим преградить путь врагу. И были в ту пору еще дозорные одиночки. Эти располагались на вершинах гор, курганов или на специальных вышках. Они, обнаружив врага, палили дымные костры.

А вот сейчас, здесь, на земле Белоруссии, захваченной фашистами, нет границы между смертельными врагами. Вернее — здесь она незримая. И пульсирующая. Кто сильнее, тот ее и устанавливает. Поэтому, хотя сегодня с утра и шли вроде бы уже по партизанским владениям, ни себе, ни Марии Вербе даже малого послабления Каргин не дозволял. Единственное, на что сознательно пошел, откровенно сказал Марии: