Украдкой тешил себя этой надеждой. Но сегодня она рухнула: пришел ведь Юрка! И сам целый-невредимый, и еще привел с собой более ста партизан с подводами, бабами и ребятней!

Не только Стригаленок — многие партизаны потянулись за Юркой и каким-то чернобровым мужиком, которые шагали во главе прибывших. Любопытство, желание как можно скорее узнать все о неизвестных привело Стригаленка к землянке Каргина. Потому и видел, и слышал все, даже поразился, когда Юрка вдруг не попросил, а потребовал, чтобы Каргин вышел к нему:

— Передайте товарищу Каргину, чтобы немедля шел сюда!

Но Каргин сам услышал слова Юрки и вылез из землянки — застегнутый на все пуговицы, хмурый, казалось, вот-вот громом ударит. Однако только глянул на чернобрового — метнулся к нему, облапил и замер.

Сколько времени они простояли обнявшись — этого Стригаленок не знал. В одном он мог поклясться: пока они молча тискали друг друга, ни один партизан не шелохнулся, возгласа не издал.

Потом Каргин опустился на ствол березы, поваленной недавней бурей, и за рукав гимнастерки потянул за собой чернобрового:

— Расскажи, Григорий, все-все. Подробненько.

Все время, пока Григорий рассказывал, он сидел не шелохнувшись. Единственное, что выдавало его волнение, — он глаза закрыл. Чтобы дум своих и настроения не разгласить.

Григорий, похоже, рассказывал голую правду, нисколько не жалея себя; такое выложил, что лично он, Стригаленок, навечно похоронил бы в себе. Даже о том сказал, что у него во время последнего боя боец Мария Верба без вести пропала; увязалась за боевым ядром отряда, вроде бы все время рядом была, даже по фашистам пуляла, а отходить стали — нет ее, и все тут.

— И вообще, Иван, я обнаружил, что нема у меня командирского таланта. Обидно, конечно… Потому и прошу тебя, если дружбу старую помнишь, освободи ты меня от этой напасти, назначь рядовым хотя бы и к этому ироду, — кивок в сторону Юрки.

Такими словами Григорий закончил свой рассказ и стал сворачивать здоровенную цигарку.

Какое-то время все они трое курили молча. Потом Каргин встал, привычно одернул гимнастерку. Немедленно поднялись и его товарищи, замерли, словно в ожидании приговора.

— Ты, Григорий, мне антимонии не разводи. И служить ты будешь там, куда командование определит. Ясно? Или еще и более популярное объяснение требуется? — сказал Каргин, строго глядя на Григория. — А бойца твоего, Вербу эту самую, — искать… Не имеем мы права на то, чтобы у нас были без вести пропавшие!

Юрка погасил возможную грозу в самом ее зародыше: шевельнул рукой — и встали рядом с Григорием еще двое мужиков из новеньких и парень лет тринадцати. И опять были радостные объятия, разговоры, разговоры.

Вот и выходит, что только с этим пополнением Каргин сразу четырех своих старых знакомцев заполучил: Григория, Витьку, Афоню и Петра…

Свидетелем еще одной встречи, тоже взбудоражившей всю роту, Стригаленок не был. Из разговоров партизан он узнал, что среди новеньких и Федор Сазонов обнаружил дружка, того самого прибалта, который ему помощь оказал, когда он из плена бежал; и укрыл у себя на хуторе на несколько дней, и даже автомат подарил!

Стригаленок подбежал к ним тогда, когда уже улеглось первое волнение встречи и Федор спросил:

— Не по моему следу беда к вам пришла?

— У каждого человека есть своя беда. И никто не знает, когда она явится, — ответил товарищ Артур и замолчал.

Многими вопросами только и вытянули из него, что их с женой взяли за сына, который ушел с советскими; кое-кто позарился на хуторок, вот и донес.

— Подозреваешь кого конкретно? — спросил Федор таким тоном, что невольно подумалось: навечно запомнит он сейчас эту фамилию, если она будет названа.

Но товарищ Артур лишь пожал плечами. И вообще за весь вечер он больше не проронил ни слова, все разглядывал свои большие руки, неподвижно лежавшие на костлявых коленях. Эти руки, такие сильные, но неподвижные сейчас, и угрюмое молчание партизан, сидевших вокруг небольшого костра, без утайки поведали Стригаленку о том, что будет с тем, кто позарился на недавнее призрачное счастье товарища Артура, разметал его.

Что ж, логично. Правда, он, Стригаленок, случись с ним что-то подобное, старался бы держаться поближе к дому. Чтобы не дать ускользнуть тому, ненавистному. Общее дело всегда останется общим, а вот личное, да если оно еще переплетается с общим…

И еще подумалось ему, подумалось ночью, когда, казалось, все остальные спали, что в этих лесах партизанят все знакомцы и даже дружки, что вот уже завтра, к примеру, обнаружится еще какой-нибудь партизанский отряд — и там знакомые или родственники найдутся. Может, и в отряде Дмитро они есть?

Григорий в эти минуты докладывал Каргину о том, как посылал своих людей к Василию Ивановичу и какой шишкой тот теперь стал. Со всеми известными подробностями рассказывал Григорий об этом. А еще через час специальный гонец, которого сопровождали два автоматчика, понес эту новость в штаб бригады.

Спал Стригаленок тревожно, раза два даже вставал и курил, глядя на звезды, усыпавшие небо. Вроде бы — ни о чем не думал, только глядел на них.

Утром, едва Юрка встал и замахал руками, согреваясь и прогоняя остатки сна, Стригаленок подошел к нему и сказал, стараясь казаться бодрым, жизнерадостным:

— Товарищ командир, разрешите обратиться?

— Валяй, если приспичило.

— Пока вы на задании были, я все время в лагере отсиживался. Боюсь, как бы навыки разведчика не потерять… Разрешите наведаться к старому месту базирования? Взгляну, как и что там. Заодно и фашистов пошукаю, попытаюсь хоть что-то об их планах узнать, вообще обстановку выяснить.

Юрка долго не думал, он всегда был за активность разведчиков, всячески поощрял даже малейшее ее проявление, поэтому и сейчас ответил без промедления:

— Доложишь по готовности, сам провожу тебя за внешние заставы.

Ходко шел Стригаленок, почти не делал привалов, но только к рассвету второго дня добрался до знакомого хуторка. Почти нежно потрепал по шее кобеля, метнувшегося к нему с радостным визгом. Не успел на крыльцо подняться, как в одной ночной сорочке из дома выскочила Галинка, прильнула к нему своим горячим телом. Потом она нагрела воды и вымыла его в корыте, дала чистое белье и лишь после этого потащила к столу, где были и самогон, и вина с невиданными этикетками, и половина гуся, и баранья лопатка, и заграничные консервы.

— Откуда такое богатство? — нахмурившись, спросил Стригаленок.

Она ответила беспечно:

— Дмитро принес.

Он успокоился, погасил ревность. Может быть, потому погасил, что сейчас ему был крайне нужен Дмитро.

— Он не говорил, когда сюда заглянет?

— Дмитро всегда неожиданно появляется, — повела округлыми плечами Галинка. — Что ты все о нем да о нем? Лучше о себе расскажи, ведь мы так долго не виделись. — И она снова прижалась к нему, обвила его шею нежными и ласковыми руками.

Не таясь, но несколько приукрашивая, он рассказал о большой облаве. Не умолчал и о сидении в болоте, и о том, что быть бы им всем покойниками, если бы не партизаны Григория.

— Какого еще Григория? О нем ты раньше никогда даже не упоминал, — немного обиделась Галинка.

Чтобы она не дулась, пришлось выложить и то немногое, что он знал о Григории и его отряде. С издевочкой, с нескрываемой насмешкой поведал он и о том, как Григорий упрашивал Каргина освободить его от командирской должности.

За разговорами и любовными утехами день промелькнул мгновением. А под вечер, едва солнце успело заглянуть в окно кухни, залив желтизной половицы, дверь вдруг распахнулась и ввалился Рашпиль, проорал с порога:

— Хозяева, принимайте гостей!

Стригаленок еще только тянулся за шароварами, а в дом уже вошли Дмитро и какой-то человек в цивильном. Этот второй, переступив порог, сразу же истово закрестился, беззвучно шевеля почти бескровными губами. Потом он сказал елейно:

— Мир дому сему!

Дмитро сразу же бросился к Стригаленку, обнял и смачно поцеловал в самые губы. Так был рад встрече Дмитро, что даже прослезился.