Григорию и в голову не приходило, что именно в эти минуты окончательно утверждался его авторитет.

За одни сутки жара, стоявшая, казалось, невероятно долго, сменилась ненастной погодой, бесконечно щедрой на дожди и прохладу. В лесу сразу стало так неуютно, что в голову невольно полезли мысли о доме, в котором обязательно есть широкая и горячая печь; и в ней весело потрескивают дрова, дразнясь красными языками пламени…

В первых числах июля такие мысли многим в голову лезли.

Спасибо штабу бригады — не давал возможности этим мыслям окончательно над всеми другими верх взять: что ни сутки, то новый боевой приказ. Вот и уходили из лагеря группы партизан. Не было за неделю таких суток, чтобы хоть одна группа не ушла на какое-то боевое задание.

А остальные — сиди переживай за товарищей.

Правда, пока все группы возвращались. И без потерь.

Каждый день этой недели в роте Каргина появлялся связной штаба, а сегодня вдруг сам старший лейтенант Пилипчук пожаловал. Сердечно поздоровался с Каргиным и сразу же распорядился, не стряхнув даже капелек дождя со своей плащ-палатки:

— Подымай роту, вот приказ.

Каргин, словно пакет с приказом ему передал обыкновенный связной, сначала прочел приказ и лишь после этого расписался на пакете в том, что он, командир роты Каргин, действительно получил его такого-то числа в столько-то часов и минут.

В приказе говорилось, что роте Каргина надлежит в полном составе следовать в деревню Зайчата, где привести в исполнение приговор, вынесенный трибуналом старосте-зверю; и еще — группу в десять человек предписывалось выделить в распоряжение старшего лейтенанта Пилипчука.

— К приказу ничего не добавишь? — все же спросил Каргин, хотя все в приказе было изложено кратко и очень толково.

— Деревня, куда пойдешь, больше на село смахивает. И ты начни с того, что блокируй все подходы к ней, чтобы…

— Выходит, вы меня с должности снимать приготовились, да в тайне это пока держите?

Пилипчук не ожидал от Каргина такой ехидной реплики, он только сейчас понял, что его информация могла быть истолкована как подсказка, и на какое-то время растерялся, замолчал. А Каргин, словно и не произошло размолвки, уже отдавал распоряжения дежурному по роте.

— Зря, Иван, злишься, ведь я тебе лишь обстановку рисовал, — начал оправдываться Пилипчук, как только вышел дежурный по роте.

— То, что мне сейчас знать положено, в приказе сказано. А прочее, детали разные, — для этого у меня разведка есть. Толковые ребята, не звонари. Да и я ни на зрение, ни на слух не жалуюсь. Лучше скажи, зачем тебе десять человек? Может, двумя или тремя обойдешься?

— Завтра на одной полянке у меня свидание. С тремя… На всякий пожарный случай и беру твоих.

— Кто те люди? С которыми встретиться надо?

— Говорят, представители какого-то партизанского отряда.

Каргин с недоумением взглянул на Пилипчука, попытался увидеть его глаза, но они упорно рассматривали голенища сапог, заляпанные грязью.

— Когда я со своими дружками к вам шел, вы нас тоже под автоматами держали? Для страховки, так сказать?

— О тебе мы многое знали. А эти… Откуда они в наших лесах взялись, если еще месяц назад мы одни здесь хозяйничали? Вот и приходится…

Он недосказал своей мысли. Да и лишним было бы это: Каргин мысленно уже одобрил осторожность командования бригады, в душе сам себе даже признался, что, окажись на месте Кости, тоже кое-какие меры предосторожности принял бы.

— Давай я вместо тебя с ними встречусь? — все же предложил Каргин, хотя заранее знал, что скорее всего получит отказ.

— Может, вообще бойца пошлем? Который вроде бы поплоше? Чтобы не так жалко было, если он от удара ножа или пули погибнет?

— Тогда… Вдвоем с тобой на то свидание заявимся! В четыре глаза знаешь как все разглядим?

— С тобой идти в паре — тоже нельзя: может и так случиться, что сразу два командира погибнут… А вообще-то не в четыре, а в шесть глаз глядеть буду. Ведь, по условию, мы трое на трое встречаемся.

— Дежурный! — зовет Каргин, распахнув дверь землянки. — Как там?

— Рота к походу готова.

— Тогда почему не докладываешь? — еще больше распаляется Каргин.

Вытянувшись в длинную и молчаливую цепочку, идет рота. С деревьев, ветви которых отяжелели от множества водяных капель, срывается вода, земля под ногами расползается или цепко хватает за сапоги, но люди терпеливо сносят все, шагая за разведчиками Юрки. Чувствуется, они даже с охотой снялись с обжитого места, где им были знакомы и уже изрядно поднадоели и каждое дерево, и каждый кустик; они были готовы вытерпеть или пересилить любое, чтобы только добраться до фашистов. А что не на прогулку вышли — это понимали все.

Во время этого марша, воспользовавшись тем, что Пилипчук почему-то шагал во главе колонны. Каргин и подозвал к себе Федора, сказал ему тоном, исключающим возражения:

— Старшему лейтенанту десять человек надо. А ты отбери пятнадцать и сам с ними топай. — Ожидал, что Федор хоть гримасой какой выдаст свое неудовольствие (он все еще обижался на Пилипчука за тот экзамен), но Федор остался невозмутим. — На нужное и опасное дело он идет… Ты с одним бойцом — пригляди самого расторопного — ни на шаг не отходи от начальника штаба… И глаз не спускай с тех, кто чужой к нему пойдет, с кем из чужих он разговаривать станет! Я рядышком буду, в пределах видимости, так что… Само собой разумеется, начальнику штаба ни о моем наказе тебе, ни о том, что я рядом буду, ни слова!

— Ты не психуй, углядим, — ответил Федор и заторопился — Так я пошел?

Когда до поляны, где завтра должна была состояться встреча Пилипчука с неизвестными, оставалось километра три, Каргин подошел к начальнику штаба бригады и сказал бодро, даже чуть игриво:

— Ни пуха ни пера! Здесь мы отворачиваем от твоего маршрута, — и махнул рукой, словно просеку намечал.

— Иди к черту! — ласково огрызнулся Пилипчук и решительно зашагал дальше, взятый в кольцо бойцами Федора.

Исчез за деревьями последний боец группы Федора — Каргин приказал роте сгрудиться и, взобравшись на корневище ели, поваленной ветром, рассказал всем, куда и зачем пошел старший лейтенант, какое задание он, Каргин, возложил на Федора с товарищами.

— Конечно, наши промашки не допустят, конечно, у нас свое задание. Только мне думается, то, что нам велено, мы все равно выполним. Ведь в приказе не указано число, когда нам над тем гадом надлежит свершить суд. Так что, если даже на сутки здесь задержимся, с нас особого спроса не будет… А правильно или нет я рассуждения веду, это вам решать, — так закончил Каргин свою короткую речь.

Тягостная тишина была ему ответом. Настолько тягостная и невыносимая, что у него в коленях слабость обнаружилась. Ему казалось, что он бесконечно долго сверху вниз смотрел на лица людей. На множество лиц, которые, как подсолнухи к солнцу, были повернуты к нему. И заросшие бородами по самые глаза, и совсем юные, почти детские. Но ни одного равнодушного!

Молчание, столь тягостное для Каргина, сокрушил Юрка. Он, взгромоздившись на то корневище, где стоял Каргин, бросил в тишину, не удостоив командира даже взглядом:

— Лично я считаю, что в армии демократия — явление лишнее. На хрена она нам, если мы имеем командира, которому не митинговать, а приказы отдавать положено?

Только это и сказал обычно многословный Юрка и спрыгнул на землю, врезался в шеренгу своих разведчиков. И по тому, как поспешно они нашли место своему командиру, а все прочие, не обронив даже слова, выжидающе смотрели только на него, Каргину стало ясно, что желающих высказаться сейчас больше не будет.

Каргин молодцевато заломил фуражку на затылок и скомандовал:

— Командиры взводов — ко мне, а прочие — перекур!

Обшарили весь лес вокруг поляны, где завтра должна была состояться встреча, — ничего подозрительного не обнаружили. Тогда затаились, будто окаменели на местах, указанных командирами. С таким расчетом те места выбраны были, чтобы ни один чужой не проник на поляну незамеченным. Словно умерли на остаток сегодняшнего дня, на всю долгую ночь и на несколько часов завтрашнего рассвета. А дождь все моросил, моросил…