Надя задвигала губами, пытаясь сказать что-то, но звука не было, на него не хватало сил.

– Что это, Верочка? – еле услышала тихий шёпот Вера.

Она выхватила из рук подруги страшную бумажку, прочла и в свою очередь ахнула.

– Это чушь какая-то… – продолжала тихо бормотать Надя. – Этого же не может быть… Это же какая-то ошибка… Правда, Вер?

Вера согласно закивала. Это правда, такого не могло быть. Конечно же, ошибка, и думать нечего… Глаза у неё наполнились слезами.

– Что же делать? – спросила Надя.

Голос её вернулся, но звучал непривычно, был какой-то чужой, осипший.

– Надо же что-то делать!.. Надо куда-то обратиться… Что мне делать, Вер?..

Тётя Паша, всё это время безмолвно стоявшая рядом, вдруг резко отвернулась и быстро пошла прочь, так и не сказав ни слова. Утешать она не умела, к тому же не считала нужным.

У каждого своя доля, надо уметь её принимать.

Подруги растерянно смотрели вслед удалявшейся вперевалочку почтальонше.

Она свернула за угол, её длинная вытянутая тень ещё долго мелькала на дороге, пока наконец тоже не исчезла.

Они остались вдвоём на пустой, залитой июльским закатным солнцем улице.

Ранним утром следующего дня подруги уехали в Светозерск. Но в этот день им не повезло, до военкомата они добрались поздно. То есть на самом деле ещё была только середина дня, но нужный кабинет уже почему-то закрылся, им велели приходить завтра.

Донельзя измотанные долгим днём, уставшие не столько от дороги, сколько от нервов и бесплодных усилий, молодые женщины в конце концов получили ночлег в Доме колхозника, им повезло, в комнате на восьмерых чудом оказались свободны две койки.

Проснулись они очень рано – от непривычного грохота первых трамваев. К военкомату приехали задолго до открытия, но к дверям уже было не подойти, большая толпа, состоящая преимущественно из женщин самого разного возраста, осаждала двери.

Только через три часа ожидания подруги наконец смогли попасть в нужный им кабинет.

Теперь, поджимаемые со всех сторон возбуждёнными, озабоченными людьми, они стояли перед большим, заваленным грудой бумаг письменным столом, за которым сидел молоденький рыженький лейтенант, обречённо твердящий одно и то же.

– Я вам повторяю, гражданка Антонова, – говорил он, – никакой ошибки тут нет, ваш муж погиб смертью храбрых, представлен к награде. Про дальнейшее вам сообщат…

Надя слушала с каменным лицом. Она не понимала этих слов, решительно отказывалась их принимать.

– А как насчёт Денисова? – отчаянно выкрикнула Вера. – Михаила? Они вместе были? В смысле служили. То есть воевали, – поправилась она.

Лейтенант с утомлённым лицом вздохнул, полез в бумаги. Сзади давили, больно прижимали к краю стола.

– Да не напирайте вы! – не глядя, огрызнулась на кого-то Вера.

– Денисов Михаил Сергеевич? – уточнил лейтенант, не поднимая головы.

Вера замерла.

– Да.

Лейтенант посмотрел на неё. Она заметила, что глаза у него были серые, а ресницы и брови рыжие.

– А вы кто ему будете? – спросил он.

– Жена, – еле слышно выдохнула Вера.

Лейтенант снова опустил голову, будто совсем потерял к ней интерес после этого ответа.

– Денисов Михаил Сергеевич числится пропавшим без вести, – после небольшой паузы произнёс он механическим голосом. – Больше никаких сведений пока не поступало. Извещение мы вам выслали.

Он опять поднял глаза, виновато похлопал рыжими ресницами.

– Очень сожалею, гражданочка. Возвращайтесь на своё место жительства. Работайте, помогайте фронту. Как что узнаем, вам сообщим. Следующий! Пропустите, пожалуйста, следующего, гражданочка!

Вера, однако, даже не подумала сдвинуться с места.

– Как это без вести? – удивилась она. – Что значит без вести? Так он что, жив? Он, значит…

Она осеклась, не договорив, и поражённо уставилась на лейтенанта. Тот, страдая от беспомощности, растерянно развёл руками.

– Гражданка, это нам неизвестно. В окружение они попали… Ваш муж пропал без вести. Больше ничего не известно… Мы с вами свяжемся. Идите, гражданочки, мне работать надо, вон народу сколько… Больше ничем помочь не могу…

Вера слушала, согласно кивала. Она с трудом приходила в себя от ошеломляющего известия. Миша пропал без вести. Это ужасно, жутко. Но главное, что он жив, это же очевидно, она ведь не получила похоронку, как Надя…

Она вспомнила про подругу, оглянулась на неё. Та стояла с неподвижным лицом, смотрела остекленевшим взглядом.

– Пойдём, Надь!.. – пошевелила её Вера.

– Ага, – выдохнула Надя, не двигаясь.

Неожиданно её лицо резко побледнело, глаза закатились, и она начала медленно заваливаться на бок. Вера попыталась подхватить её, но не удержала, Надя упала на пол.

Люди сзади охнули, подались назад.

– Воды! Дайте воды! – испуганно закричала Вера, наклоняясь к подруге.

Из-за стола вскочил лейтенант, приподнялся на цыпочки, пытаясь увидеть, что произошло с женщиной. Схватил графин, проливая воду, быстро наполнил стакан, передал Вере.

Она села на колени рядом с подругой, подняла ей голову, пытаясь напоить. Стакан стукался о сжатые зубы. Надя бессознательно глотнула, вода попала не в то горло, она закашлялась, открыла непонимающие глаза.

Откуда-то из глубины кабинета к ним шагнул средних лет офицер.

– Что здесь происходит? – строго спросил он у лейтенанта.

– Да вот, женщина, товарищ капитан… – забормотал тот.

Капитан невозмутимо посмотрел на приходящую в себя Надю.

– Уберите истеричку отсюда! – жёстко скомандовал он и, больше не обращая на них внимания, вернулся на своё место.

– Что вы говорите! – возмутилась Вера. – Ей плохо, вы что, не видите! У неё муж погиб!

Она встретилась с сочувственным взглядом рыжего лейтенанта, умоляюще обратилась к нему:

– Откройте окно! Пожалуйста! Ей воздуха надо! Скорее!

Лейтенант метнулся к окну, рывком распахнул его. Внезапный сильный порыв ветра с улицы взмыл вверх ворох бумаг с его стола.

Они плавно оседали, падали на пол рядом с Верой. Она вдруг в ужасе осознала, что все эти бумаги – похоронки.

Глаза её судорожно выхватывали на листах бумаги отдельные фамилии, строчки:

…Иванов…

…Николаенко…

…Лившиц…

…Погиб смертью храбрых…

…Пропал без вести…

…Сорокин…

…Рабинович…

…Волков…

…При исполнении священного долга…

…Ваш муж…

…Ваш сын…

…Ваш отец…

…Ваш брат…

Окончательно пришедшая в себя Надя, приподнявшись, подняла лежавшую рядом похоронку, прочла, медленно шевеля губами, как малограмотная, огромными тёмными глазами посмотрела на Веру.

Лейтенант уже ползал по полу, подбирал бумаги.

– Документы не трогать! – взвизгнул он. – Руки прочь!

Надя вздрогнула, выпустила листочек, остановившимся взглядом проследила, как он спланировал на пол.

Лейтенант тут же схватил его.

– Идите отсюда, гражданочки! – сказал он, не глядя, глухим голосом. – И без вас тут… хватает…

– Пойдём, Надюша!

Вера мягко подхватила подругу, повлекла вон из кабинета. Толпа на секунду раздалась, пропустила их и опять сомкнулась.

Учебный год в Дарьине тем не менее начался, как обычно. Первого сентября вся школа выстроилась на торжественной линейке.

Вера, как всегда взволнованная в этот день, повела в класс свой 3-й «б». На первом уроке рассказала детям о том, как идёт война, как под мудрым сталинским руководством их отцы бьют проклятых фашистов. Говорила тихим, надтреснутым голосом; о Мише по-прежнему не было никаких известий.

Потекли привычные, наполненные всякими повседневными заботами будни. Вера старалась подольше бывать в школе, это отвлекало её от тревожных мыслей. Тем более нагрузка большая, тридцать шесть часов, да и программа в прошлом году утверждена новая, усложнённая.