Девочка распростерла над ними руки. Впервые в жизни она благословляла влюбленных. Еще вчера вечером, думая о предстоящем, она волновалась. Эльфийское благословение сбывается слово в слово, а браки, заключенные таким образом, нерасторжимы даже после смерти. Что она скажет? Как она вообще посмеет связать двоих людей такими страшными узами?

Но после «Охоты на оленя» все это казалось настолько естественным, что Эскива не чувствовала ни малейших сомнений. Она держалась так, словно происходящее было для нее в порядке вещей.

– Будьте сладострастны и милосердны, – звонко произнесла девочка. – Да будет каждое ваше прикосновение друг к другу музыкой. У вас будут добрые сыновья и храбрые дочери, а когда вы будете умирать, под окнами прозвучит серенада.

Королева соединила над их головами ладони, и Эмери, повернувшись к Софене, прилюдно поцеловал ее. В тот же миг музыканты, выражая общий восторг, дружно задудели в свои рога, так что создалось полное впечатление, будто поблизости яростно трубит стадо могучих, распаленных жаждой соития копытных животных.

И тут в толпе, ближе к переулку, выходящему с площади, зародился и начал расти крик. Толпа заволновалась, пытаясь раздаться в стороны; возникла давка. Зрители стояли так тесно, что при всем желании не смогли бы расступиться. Волны тревоги пробегали по людскому морю.

Эскива повернулась в ту сторону, откуда исходил крик; ее чуткий слух с удивлением распознавал в голосах страх.

И наконец, глядя сверху, она сумела рассмотреть «это». Медленно прокладывая себе путь среди собравшихся, к королеве направлялось некое существо. Внешне оно было похоже на человека. Неестественно высокого худого человека в просторном широком плаще. Из складок плаща то и дело высовывались длинные мускулистые руки. Их обнаженная кожа была грубой и серой – чуть светлее самого плаща. Она не выглядела человеческой; скорее была похожа на шкуру рептилии.

«Высокий чужак, – вспомнил Гайфье рассказ своего друга. – Ренье говорил о нем капитану ночной стражи, а тот, похоже, не верил. Серая тварь, которая убивает по ночам…»

Мальчик быстро огляделся по сторонам, но Ренье нигде поблизости не было. Должно быть, уже ушел.

– Это за мной, – вздрагивающим голосом проговорила королева. Она обернулась к родителям и сказала громко, отчетливо: – Мама, он пришел за мной!

«Мама». Так она не называла Уиду никогда. К супруге регента оба, и Гайфье, и Эскива, обращались только по имени. Это было заведено с самого начала – для того, чтобы Гайфье никогда не чувствовал себя пасынком, даже когда узнает правду о своем рождении.

Лицо чужака, наполовину скрытое капюшоном и нависшими серыми бровями, терялось во мраке, но его взгляд постоянно ощущался эльфийской королевой и ее матерью. Кем бы ни было это вечно голодное и алчущее чудовище, оно нашло свою добычу.

Шаг за шагом оно приближалось к Эскиве. Темные узоры явственно проступили на щеках девочки. Воплощенная тьма заманивала ее к себе. Казалось, Эскиве довольно сделать шаг, чтобы погрузиться в абсолютное небытие.

Гайфье наблюдал за сестрой с возрастающим ужасом. «Эльфы могут принадлежать мраку, – вспомнил он рассказ своего друга. – И чем прекраснее оригинал, тем отвратительнее искаженная копия…»

– Нет! – вскрикнул он, метнувшись вперед, чтобы закрыть собой девочку-королеву.

И в тот же миг его оттолкнула Уида. Сильно, властно – так, что он едва устоял на ногах.

Не замечая злого лица мальчика, эльфийка вышла вперед и протянула руки навстречу монстру.

– Иди сюда! – закричала Уида пронзительно. – Иди! Ты убил Аньяра? О, ты убил Аньяра! Ну так возьми его дочь! Ты слышишь меня? Ты меня понимаешь?

Существо остановилось, подняло голову к помосту и воззрилось на Уиду. Затем под капюшоном возник широкий черный провал рта, полного мелких острых зубов. Существо затряслось от смеха и побежало вперед с такой быстротой, что со стороны казалось, будто оно не бежит на ногах, а катится, как тележка.

– Мама, – шепотом произнес Гайфье, сам не зная, кого сейчас имеет в виду: Эйле или Уиду.

Площадь замерла, только на арфе вдруг ожила и загудела потревоженная струна.

Существо приблизилось к Уиде и схватило ее за плечи. Голова на вытянувшейся шее нависла над макушкой эльфийки. Все тело чудища под плащом содрогалось, как у жрущего пса.

Эмери закрыл лицо своей жены ладонями, и между его пальцами побежали ее слезы.

Постепенно чудовище как будто сдалось, перестало вздрагивать и прямо на глазах у потрясенных зрителей начало утрачивать телесность. Оно сделалось полупрозрачным. Силуэт эльфийки проступал сквозь монстра, как сквозь рассеивающийся туман, сперва едва заметно, затем все более отчетливо. И наконец существо исчезло, расточилось в воздухе. Осталась одна лишь Уида.

Она стояла, выставив себя на всеобщее обозрение, – широко раскинув руки крестом, расставив ноги под просторной юбкой и запрокинув голову. Серыми стали и ее кожа, и волосы, и глаза, и платье, и кончики пальцев босых ног. Так длилось несколько минут – а потом сквозь могильную серость начали прорастать очертания золотых роз. Тонкий причудливый контур явился на лице, по рукам побежали вьющиеся узоры, волосы словно бы охватило пламя. Миг – и вся Уида как будто погрузилась в сердцевину пылающего костра.

И тогда она перевела взор на толпу и улыбнулась.

В ответ начали несмело расцветать улыбки. Сперва один, затем второй, а там и сразу десяток человек встречали взгляд эльфийки, и непонятная тяжесть спадала с их души. Раздались вздохи облегчения и наконец смех.

Уида встряхнулась, как собака, и искры полетели с ее волос и кончиков пальцев. Серость исчезла навсегда, сожженная эльфийским пламенем, и великое чувство освобождения властно завладело собравшимися.

Софена услышала, как ее муж потрясенно переводит дыхание, и заглянула ему в лицо. Таким она Эмери не видела еще никогда: он был бледен, глаза расширены, как будто созерцали нечто свыше человеческого разумения, губы дрожали. Заметив, что она смотрит на него, он схватил ее за руку и больно стиснул ей пальцы.

– Тема! – выговорил он с трудом. – Тема, Софена! Музыкальная тема Уиды!

Он слышал то, что не давалось ему все эти годы, то, что так ловко скрывалось от его слуха хитрой эльфийкой. Теперь, когда Эмери был влюблен и женат, Уида больше не таилась от него, и богатая торжественная музыка звучала для Эмери открыто, триумфально. В этой теме было все: и погоня за могучим зверем сквозь чащу, и сражения, и любовные объятия, и сияние эльфийских лесов, и опасные хождения по приграничью, и смерть Аньяра… и даже лай фарфоровых собачек.

– Я угадал, – шепнул Эмери. – Я все слышал, все знал… только не подозревал о том, что это и есть ее музыка…

Уида метнула в него сияющий взгляд.

– Ты была права, Уида! – закричал ей Эмери. – Ты была права!

Она взмахнула руками, словно намереваясь взлететь. И действительно взлетела – приподнялась над помостом, бесстрашно открывая стоящим внизу людям свои босые ступни и пышные кружевные нижние юбки.

Но Эмери больше не смотрел на нее. Взяв в ладони лицо Софены, он поцеловал свою жену в соленые, заплаканные губы.

– Идем, – тихо сказал он. – Идем домой…

Незадолго до праздничной полуночи Ренье веселился возле маленькой таверны, что размещалась недалеко от дворцовой стены. Вместить всех желающих эта таверна, понятное дело, сегодня не могла, поэтому столы вытащили прямо на улицу. Фонари раскачивались на больших крюках, прикрепленных к стенам домов, а на ближайшем перекрестке вовсю пылал костер, и оттуда доносились визг и взрывы хохота.

Ренье уже изрядно набрался. С чашей в одной руке и факелом в другой он забрался на стол и, каждый миг норовя упасть, хитро отплясывал среди гор лепешек, копченых окороков и бочонков с сидром.