Нет, конечно, Талиессин не станет сидеть, опустив голову и обхватив колени. Он начнет бороться. Он выберется наружу, с обломанными ногтями, разозленный, потный, и четыре шрама будут гореть на его лице.

И Уида выйдет к нему – нагая, в одежде из трав, с венком на волосах.

Она засмеялась, думая об этом.

И тут она споткнулась и полетела на землю носом вниз. Талиессин, зная о ее близком присутствии, сам расставил ей западню! Она не заметила обычного шнура, протянутого в ладони над землей между стволами.

Нет, не вполне обычного: этот шнур был сплетен из конских волос. Из тех, что должны были имитировать волосы на голове «повешенной женщины». Лежа ничком, она повернула голову набок, чтобы получше рассмотреть веревку.

И тут увидела небольшой блестящий предмет. Длиной он был в локоть, шириной – в пол-локтя. Уида протянула руку и, не вставая, взяла его.

Это была дощечка, разрисованная светлыми блестящими красками и залитая лаком, чтобы защитить от влаги. Уида села, положила дощечку на колени, и сладкая щекотка побежала по всему ее телу.

С дощечки на Уиду смотрел некто, имеющий определенное сходство с Талиессином. У нарисованного человека были выпученные рыбьи глаза, висящие по обеим сторонам лица нечесаные волосы, сжатый рыбий ротик – эдакая крохотная буковка «о». Четыре шрама отчетливо перечеркивали лицо, но было совершенно очевидно, что художник, вынужденный следовать натуре, все же вывел их с крайней неохотой.

Портрет был написан с той умелой лихостью, с какой человек создает нечто, чему посвятил всю жизнь.

– О, Талиессин, – прошептала Уида, поднося портрет к губам и вдыхая запах лака, но вместе с тем и запах, исходивший в ее воспоминании от тела ее мужа, – я люблю тебя.

Она поднялась на ноги. Огляделась, прислушалась. И, скользя как тень, направилась обратно к шатру. Рано или поздно Талиессин попадется в ловушку. Он ведь сам этого хочет! И глупцом был бы, если бы не хотел.

Возле шатра Уида остановилась и снова прислушалась. На миг ей показалось, будто она улавливает едва различимое дыхание, но в следующее же мгновение все стихло.

Она обошла шатер кругом и вздрогнула от радости: ветки, прикрывавшие волчью яму, были сломаны! Он все-таки попался. Осторожно Уида наклонилась над ловушкой, всмотрелась в полумрак, царивший на дне. И ничего не увидела. Она едва не взвыла от разочарования. Неужели он был здесь и сумел выбраться? Это казалось почти невозможным. Она заранее позаботилась о том, чтобы затруднить любой путь к спасению. Вылезти наружу можно только с помощью веревки, брошенной сверху.

Как же он спасся? Она наклонялась все ниже, и вдруг в темноте широко раскрылись горящие зеленые глаза.

Знакомый голос со смешком произнес:

– Уида! Иди ко мне.

Не раздумывая, она прыгнула.

Взметнулись листья и обрывки травы, из недр волчьей ямы к Уиде протянулись две руки, и эльфийка упала прямо в объятия мужа. Он схватил ее за талию. Гибкая, теплая, она то льнула к нему, то принималась отбиваться. Талиессину казалось, что он сжимает ладонями какого-то дикого зверя, и нет ничего важнее, чем удержать этого зверя при себе. Иначе Уида вырвется, обернется птицей и улетит.

Он срывал с нее одежду, сплетенную из длинных трав и затканную цветами. Стебли лопались, зеленое кружево разлеталось в клочья.

На мгновение горячие губы оказались возле самых его глаз. Они шептали:

– Я не знала, что ты умеешь становиться невидимым…

Он хотел ответить: «Не стоит выдавать все свои тайны», – но не успел, губы исчезли, и вместо них Талиессин успел поцеловать только извивающиеся пряди волос.

Он поймал ее запястья и прижал к земле. Она засмеялась, выгибаясь всем телом, но больше не пытаясь освободиться. Осторожно, чтобы не спугнуть, Талиессин улегся рядом. Коснулся маленькой смуглой груди и ощутил ее неожиданную прохладу.

В темноте блестели глаза Уиды. Она шепнула:

– Скорей!

И метнулась к нему стремительнее змеи.

Тьма постепенно рассеивалась, но до конца не отступала. В блаженных сумерках то и дело вспыхивали и гасли ленивые желтые звезды. Уида лежала на спине. Золотые узоры пробегали по ее блестящему от пота темному телу – они угасали медленно, как жар в углях. Бледный отсвет похожих узоров скользил и по рукам Талиессина, но заметить это свечение было почти невозможно, таким тусклым оно казалось. Шрамы, уродовавшие лицо Талиессина, навсегда рассекли и уничтожили эльфийские розы, которые могли бы расцветать на его щеках в такие минуты.

Повернув голову, он следил за Уидой, и ему думалось, что он может разглядеть проплывающие перед ее глазами видения.

Вдруг она напряглась, вся ее кожа покрылась твердыми мурашками. Талиессин приложил висок к ее виску, опустил веки…

…Высокий человек с длинными волосами и тонкими, почти женственными чертами вышел из темноты. Талиессин, видевший его сквозь дымку огромного расстояния, непостижимым образом знал, кто это: отец Уиды, Аньяр, названный брат короля Гиона, последний из тех эльфов, что избрал жизнь в приграничье. Остальные погибли давным-давно.

Аньяр стоял на тропинке, окутанной туманом. Справа и слева от него угадывался лес, но деревья и кусты тонули в густой мгле. Ничего нельзя было разглядеть, кроме клубящихся клочьев гнилого цвета. Самый воздух здесь казался отравленным, и каждый шаг таил в себе опасность.

Аньяр прислушивался к чему-то, таящемуся в тумане, и улыбался. Одно мгновение эльф напоминал женщину, которая ожидает появления любовника; затем он неуловимым движением переместился по тропинке чуть в сторону, беззвучно обнажил меч и приготовился. Ничего женственного в его облике больше не осталось, а то, что и было, представало теперь сплошным обманом.

Аньяр растянул губы в усмешке. Нечто приближалось к нему из тумана.

Им с Гионом и прежде доводилось убивать чудовищ в приграничье. Приграничье – тонкая полоска мироздания между миром людей и миром Эльсион Лакар – была местом обитания странных существ. В былые времена они не покидали этих туманов, но после развоплощения короля Гиона многое переменилось. Сновидения бродили теперь по Королевству. Чильбарроэс мог подсматривать их, а со временем даже научился показывать своим избранникам чужие сны.

«Чильбарроэс». Новое имя короля Гиона. Иногда прежний король Гион, юноша с пестрыми светлыми глазами, на мгновение представал Аньяру. Тот Гион, что был первым из людских королей, взявших в жены эльфийскую деву. Тот Гион, что был Аньяру другом на протяжении долгих лет.

Но краткие явления Гиона длились с каждым годом все меньше, и шутовская двухцветная маска Чильбарроэса надежно скрывала полузабытое лицо молодого короля. Чильбарроэс даже не догадывался о том, как сильно Аньяр тоскует по прежнему Гиону.

Тяжелое дыхание доносилось до Аньяра. Нечто двигалось по тропинке ему навстречу. Нужно было подготовиться и встретить его.

Туман нехотя расступился, как будто чудовище растолкало тугие клочья мордой, и перед Аньяром показался косматый шар. Существо с трудом удерживало определенную форму; оно все время колебалось, то разбухая, то вдруг сжимаясь. Неизменными оставались только когтистые лапы и затерянные в лохматой шерсти маленькие красные глазки.

Глухое рычание вырвалось из бесформенной утробы. Существо присело, а затем одним стремительным прыжком метнулось к Аньяру. Эльф рассек его мечом, но клинок не задел ни одного из жизненно важных органов. Он вообще не коснулся плоти: лезвие прошло сквозь туман, не причинив чудищу никакого вреда.

Аньяр знал, что рубить подобное существо мечом вовсе не бесполезно, как может показаться на первый взгляд. Где-то внутри клубка тумана таится сердце. Оно может оказаться где угодно, но это также означает, что любой удар в состоянии стать смертельным.

В последний миг Аньяр уклонился от монстра. Эльф двигался очень быстро – гораздо быстрее, чем обычный человек, и вполне мог сравниться в этом с чудовищем, которое на него напало. Оба они были истинными обитателями приграничья. Новый удар меча отсек от чудища целый клубок тумана. Очень медленно серые клочья проплыли по воздуху, на лету расточаясь, расползаясь и сливаясь с тем туманом, что колыхался между деревьями.