Огромная черная птица пролетела над их головами. Пиндар пугливо проводил ее взглядом. Тьма сгущалась все больше. Птица превратилась в большой лист, сорванный ветром с дерева.

– Ты видел? – прошептал Пиндар у собеседника.

– Да, – ответил тот спокойно и тронул заплывшую глазницу.

Лист неподвижно повис над головами собеседников. Пиндар тихо вскрикнул и проснулся – так, словно его толчком выбросило из сна.

Он потер лицо ладонями, вздохнул. Всего лишь сон…

Но было в этом сне нечто более существенное, нежели просто сменяющие друг друга картинки, беспокоящие сознание.

Предупреждение? Побуждение к более решительным действиям?

Возможно, стоит сегодня разыскать Эмери (того, кого он считал за Эмери) и вместо туманных разговоров о том, что «надо бы прекратить пить и изменить образ жизни», объяснить ему прямо – с какой целью Пиндар прибыл к королевскому двору и чего он хочет от бывшего однокашника.

Ренье лениво растянулся на прохладной постели. Труделиза сидела боком на ручке кресла и кушала вишни из большого расписного глиняного блюда, стоявшего на подоконнике.

Пышные светлые волосы молодой женщины были распущены. Она то и дело убирала прядку с виска и уже успела оставить на коже несколько красноватых полосок испачканными вишневым соком пальцами. Ренье любовался матовым блеском ее кожи, нежной спиной, тонким затылком.

– Странно, что он ни о чем не догадывается, – проговорила она вдруг.

Мысли Ренье были весьма далеки от людей, которые о чем-то «догадываются», поэтому он лениво удивился:

– Кто?

– Муж. – Труделиза глянула на любовника с легкой досадой. – Мой муж. Почему-то ему и в голову не приходит, что я могу завести себе другого мужчину.

– Ну, такое редко приходит в голову, – Ренье сладко зевнул.

Она рассердилась:

– Не смейте зевать! Я говорю о том, что для меня важно!

– Труделиза, – он приподнялся на локте, как бы показывая этим серьезность своего отношения к теме разговора, – поверьте мне: чем дольше он не знает, тем лучше. А лучше всего было бы, чтобы он вовсе не узнал ни о чем.

– Да?

Она накрутила прядку на палец, потянула, отпустила. Завитой локон, пружиня, повис у виска.

– Да, – убежденно сказал Ренье. – Не открывайте ему правды. Ни под каким видом. Впрочем, вы ведь всегда можете уйти от мужа, если захотите.

– Ну нет, – протянула она, – он богатый.

– Стало быть, обманывайте его и впредь. Ему совершенно незачем знать, что он не в состоянии сделать вас полностью счастливой. Вы просто обязаны щадить его самолюбие.

– Ладно, вы меня успокоили…

Она взяла вишенку и сунула Ренье в рот.

– У нас есть еще почти час времени до его возвращения, – добавила женщина. – Я только что видела, как ее величество бежит по саду в сторону мастерских.

В одно и то же время Эскива проходила под окнами Труделизы: юная королева направлялась к мастерице, у которой брала уроки ткаческого искусства. В мастерской был установлен для королевы особый станок, а на стене висел картон, сделанный по ее собственноручному рисунку.

Узор будущего гобелена изображал скачущих лошадей с масками в виде женских лиц, надетых на лошадиные морды. Над табуном летели птицы, и каждая несла в клюве такую же маску.

Наставница держалась с ее величеством так, словно Эскива была самой обыкновенной ученицей. Запрещала ей спешить во время работы, не позволяла работать свыше одного часа, чтобы не сбивалась рука и не терял верность глаз. Придиралась к каждой ошибке.

Работа очень увлекала Эскиву, и она всегда торопилась на урок.

Ренье выплюнул вишневую косточку и, вскочив на постели, схватил Труделизу за плечи. Она вскрикнула, но было уже поздно: он уронил ее на простыни и зарылся лицом в ее душистые волосы.

Спустя полчаса Ренье, полностью одетый, уходил из апартаментов виночерпия. До возвращения мужа оставалось ровно полчаса.

Труделиза придирчиво осматривала комнату, чтобы там не оставалось никаких следов присутствия чужого человека.

– Все, дорогая, до завтра. – Ренье поцеловал ее в последний раз и выскочил из окна.

Он ничуть не удивился, когда вновь заметил поблизости Пиндара.

– Следишь за мной, а? – спросил Ренье.

Пиндар покачал головой.

– Это не то, что ты подумал.

– А что я подумал? – Ренье удивленно склонил голову набок. – Потому что я вообще ничего не подумал. Понюхай… – И сунул Пиндару свою руку.

Тот с недоумением наклонился, словно намеревался поцеловать протянутую руку, и провел носом по тыльной стороне ладони Ренье.

– Чувствуешь? – смешливо приподняв брови, спросил Ренье.

– Что? – Пиндар уставился на него, заморгал. – Что я должен чувствовать?

– Запах женской кожи.

– Просто запах кожи. Кажется, ты ел вишни.

– Проклятье, Пиндар, от тебя ничто не скроется! – Ренье захохотал. – Я лежал в постели с женщиной и ел вишни. По-твоему, у меня после этого могут быть в голове какие-то мысли? А вот и ее муж, кстати.

На дорожке сада показался виночерпий. Он шагал уверенным, спокойным шагом. Голова высоко поднята, плечи развернуты.

– Сам по себе вовсе неплох, – заметил Ренье, окинув виночерпия взором, полным почти отеческой заботы. – Мне есть чем гордиться: я выполняю львиную долю его обязанностей. И вот погляди, как хорошо он выглядит. Свеж, бодр и полон сил.

Виночерпий рассеянно приветствовал двоих придворных.

Ренье поклонился, Пиндар последовал его примеру.

– Не смотри на него так пристально, – прошипел Ренье приятелю. – Он может заподозрить.

Пиндар хмыкнул.

– И что он сделает, если заподозрит?

– Понятия не имею. Никогда не знаешь, чего ожидать от добродетельного человека. Другое дело – мы, развратники и пьяницы. Мы предсказуемы, щедры и милосердны.

Пиндар принужденно засмеялся.

– Пожалуйста, не причисляй к числу развратников и пьяниц меня. Я бываю щедр, я почти всегда милосерден. Возможно, я даже предсказуем. Но…

– Ладно, ладно, понял. – Ренье махнул рукой. – Ну вот, Труделиза потеряна для любви до следующего дня, а впереди долгий вечер, и мне надо бы как-нибудь убить время.

– Чем займешься? – полюбопытствовал Пиндар.

– Пойду играть в кости. У меня остался кредит в одной таверне, так что сегодня вечером я рассчитываю изрядно повеселиться.

– И тебе на самом деле весело? – спросил Пиндар.

– Что есть веселье в полном смысле этого слова? – спросил Ренье. И сам ответил: – По-настоящему весело бывает только счастливому человеку. А счастье требует сочетания слишком большого количества независимых друг от друга факторов.

– Кстати, раз уж мы заговорили о сочетании разных факторов, – спохватился Пиндар. – Завтра твой любезный виночерпий вернется на час раньше обычного времени.

– Откуда ты знаешь? – насторожился Ренье.

– Случайно слышал разговор. Да не бойся ты, он действительно ничего не подозревает! – рассмеялся Пиндар.

– Думаешь, я боюсь за себя? – Ренье передернул плечами. – Дракой больше, дракой меньше… Даже если он наймет десяток негодяев с дубинами, чтобы проучить меня в темном переулке, думаю, я сумею отбиться… и удрать.

– А что, такое уже случалось?

– Не уклоняйся от темы. Если я и опасаюсь, то только за Труделизу. Она ужасно не хочет развода. Бедность и все такое.

– Понимаю, – кивнул Пиндар. – Бедность отвратительна. Словом, я тебя предупредил.

– Спасибо. – Ренье хлопнул Пиндара по плечу и ушел, беспечно насвистывая.

Пиндар долго смотрел ему вслед, и постепенно лицо бывшего поэта принимало все более странное выражение. «Кретин, – повторил он шепотом. – Все оказалось куда проще, чем я думал… И не надо ничего объяснять. Пока».

Дела шли неплохо, и очень скоро все будет кончено. Одно только оставляло неприятный осадок: тот короткий сон над книгой, так смутивший Пиндара, совершенно не желал развеиваться; напротив – с каждой минутой он представлялся поэту все более реальным.