Эдуард Степанович многозначительно хмыкнул. Ему стало любопытно, как Ушкин из этого выпутается. В НИИ «Пандора» всякому известно, что уж если профессор Гадюкин уперся рогом, с места его не сдвинуть.

– Значит, вы хотите по-плохому, Гадюкин? – задумчиво произнес Ушкин. – По-хорошему у нас никак не выйдет?

– Не выйдет. Никак. Ни по-хорошему, ни по-плохому.

– Я очень разочарован в вас, Гадюкин. До этого дня я считал вас великим ученым. А вы, оказывается, довольно-таки мелочный склочник с манией величия.

– Это исключительно ваше мнение, батенька.

– Это не только мое мнение, – развернул эль-планшетку Ушкин. – Вот здесь у меня имеется мнение доктора Бейрнштейна…

Гадюкин мгновенно утратил свой барственный вид. Он дернулся так, словно его ударили током. На лице проступило обеспокоенное выражение.

– Симптомы… диагноз… – начал листать файл директор. – Неприятная вырисовывается картина, Гадюкин. Вот я гляжу, и коллеги доктора Бейрнштейна пришли к тому же выводу… доктор Хайнович… доктор Шавлакадзе… доктор Убартас… доктор Ким… доктор Ахмедов… целое созвездие светил от психиатрии. Некоторые, правда, уже покойные.

– Я бы на вашем месте не смотрел на эту дурацкую бумажку, – как-то очень суетливо произнес Гадюкин. – Этому заключению уже… сколько там?..

– Тридцать восемь лет. Но оно по-прежнему в силе. И согласно ему вы, Гадюкин, являетесь сумасшедшим.

– Чушь! – вспыхнул профессор. – Почему это я сумасшедший?!

– Гадюкин, вы же дважды пытались взорвать планету, – покачал головой Ушкин.

– Исключительно ради торжества науки!

Эдуард Степанович кашлянул в кулак, с иронией поглядывая на профессора. Тот уставился на свои пальцы, словно желая убедиться, что их по-прежнему десять.

Помолчав несколько секунд, Гадюкин неохотно признал:

– Ну может быть я в тот раз и погорячился… немного…

– Немного?..

– Немного! Самую малость! Я был молод!.. моложе, чем сейчас! Но побуждения у меня были самые что ни на есть благие! Где бы мы были, если бы не научно-технический прогресс?!

– Полагаю, там же, где и сейчас, – пожал плечами Ушкин. – Разве что в руках у меня была бы не эта компьютерная штуковина, а папка с бумагами. Или, может быть, даже пергаментный свиток.

– И кто из нас после этого ретроград, батенька? – прищурился Гадюкин. – Если бы все рассуждали так, как вы, мы бы все еще жили в каменном веке!

– А если бы все рассуждали так, как вы, мы бы давно уже перестали жить, – заметил Ушкин. – Давайте заканчивать этот балаган. У меня на руках документы, подтверждающие вашу психическую неполноценность. И если вы сейчас же не прекратите чудить, я дам им ход. У меня на то есть все полномочия.

– Грязно играете, батенька, – процедил Гадюкин.

– Вы сами меня вынудили. Поверьте, я не хотел к этому прибегать.

Гадюкин вяло поднялся с дивана, развернул эль-планшетку и включил микрофон.

– Пятое марта две тысячи сорок пятого года, – сухо произнес он. – Проект «Цирцея», стадия предварительного тестирования.

– Это означает, что ваша забастовка подошла к концу? – поинтересовался Ушкин.

– Правильно поняли, батенька. Я чем-то еще могу вам помочь?

– Ничем. Благодарю за сотрудничество.

Директор коротко кивнул и вышел из лаборатории. А Эдуард Степанович задержался. Он внимательно посмотрел на Гадюкина и спросил:

– Ну и как он вам, профессор?

– Приемлемая кандидатура, – добродушно улыбнулся Гадюкин. – Тестирование прошел с блеском. Думаю, мы с ним сработаемся.

По воскресеньям в научно-исследовательском институте «Пандора» довольно тихо. Даже в секретном правительственном учреждении сложно обойтись без выходных.

Хотя эксперименты в свое время проводились.

Эдуард Степанович шагал по белоснежному, пахнущему хлоркой коридору, что-то негромко говоря в микрофон, торчащий на верхней губе жирной родинкой. Вторая точно такая же была прилеплена в ушной раковине – и сейчас из нее лился вкрадчивый голос, принадлежащий второму человеку в стране. Некоторые даже считают его первым – в конце концов, президенты регулярно меняются, а Старик по-прежнему на посту. Все давно сбились со счету, сколько лет он уже занимает должность… да и сколько лет ему самому, никто уже точно не уверен.

– Да, – коротко отвечал Эдуард Степанович. – Понял вас. Сделаем. Обеспечим. Проследим. Да.

Так он подошел к двери, на которой висела табличка «А. М. Гадюкин». На прошлой неделе ее обили превосходным дерматином орехового цвета – любо-дорого поглядеть.

Секретарша Милочка сегодня отсутствовала. Вместо нее за столом восседало нескладное создание, похожее на металлическое огородное пугало. Тонкие конечности-палки, такое же туловище, вместо головы коробка из стекловидного материала со светящимся экраном на ней. Перед диковинным созданием лежала шахматная доска – его безглазое лицо пристально смотрело на фигуры, а тонкие пальцы методично постукивали по столу.

– Доброе утро, Альберт, – кивнул Эдуард Степанович, разворачивая бутерброд с треской. – Профессор у себя?

– Конечно, – рассеянно ответил робот. – Занимается… не знаю чем. Мне все равно. Я занят. Я уже третий час не могу решить шахматную задачу.

Эдуард Степанович тоже посмотрел на доску. Не такая уж и сложная задача. Король ходит на f8, а дальше все очевидно. Однако разум Альберта, несмотря на искусственное происхождение, ничем не превосходит человеческий – и с шахматами у него упорно не складывается.

Профессор Гадюкин стоял перед грифельной доской, изучая написанные на ней уравнения. Когда в кабинет вошел Эдуард Степанович, Гадюкин с задумчивым видом рассуждал:

– Теперь будем сокращать… Так, это на хер, это на хер, и это тоже на хер отсюда… И что мы имеем в остатке?..

– Что это вы делаете, профессор? – с любопытством спросил особист.

– Разрабатываю новую теорию квантовой недостаточности.

– И как успехи?

– Фигня какая-то получается, батенька! – пожаловался Гадюкин.

– В таком случае, может быть, вас заинтересует новый правительственный заказ?

– Давайте-давайте, батенька, подкиньте мне интересную задачку! – потер руки Гадюкин.

Австралопитекоподобный Лелик принес Гадюкину и его гостю эвкалиптовый чай и неразборчиво что-то прорычал. Профессор подул в чашку, отхлебнул дымящуюся жидкость и с наслаждением зажмурился. Эдуард Степанович дожевал бутерброд и развернул следующий, с маслом и вареньем. Кроме того он включил эль-планшетку, растянув экран на добрых полметра.

– Взгляните на эти чертежи, профессор, – попросил он. – Что скажете?

– Это разрабатывали не мы, – сразу заявил Гадюкин, бросив короткий взгляд. – Я бы знал.

– Совершенно верно, это работа наших иностранных коллег.

– Америка?.. Япония?.. Гвинея-Бисау?..

– Это…

– Впрочем, не говорите, я уже понял, – перебил особиста Гадюкин. – Знакомый почерк. Ое, верно?

– Он принимал в этом участие, – уклончиво ответил Эдуард Степанович. – Эти чертежи мы получили… ну, сами догадываетесь, как мы их получили. Ни для кого не секрет, что наши отношения с… некоторыми державами в последнее время оставляют желать лучшего. Думать о худшем варианте не хочется, но готовыми к нему быть надо, согласны со мной? В частности, этот проект…

– Хотите, чтобы я построил такую штуку? – с полуслова догадался Гадюкин. – Не получится.

– У вас – и не получится? – удивился Эдуард Степанович.

– По этим чертежам – не получится. Хрень собачья это, а не чертежи.

– Хотите сказать, они неполные? – озадаченно нахмурился Эдуард Степанович.

– Хочу сказать, они идиотские, – насмешливо прищурился Гадюкин. – Одно из двух, батенька – либо вам втюхали липу, причем довольно грубую, либо наши иностранные коллеги жиденько сходили под себя. В любом случае действующую машину по этим чертежам собрать не удастся.

Эдуард Степанович посмотрел на экран внимательнее. Ничего особенного он там не увидел – чертежи как чертежи, на взгляд неспециалиста выглядят очень убедительно. Но ему не единожды доводилось убедиться, что Гадюкин слов на ветер не бросает.