Присев на корточки, Ефремов помог Вике забраться себе на спину. Та обвила шею майора руками.

– Держись очень крепко, – повторил Ефремов, не двигаясь с места. – И зажмурься.

– Зачем?

– Чтобы дымом не разъело. Мы пойдем через очень дымное место.

Вика крепко зажмурилась. Не то чтобы ей этого хотелось, но она только вчера на себе убедилась, как может щипать глаза шампунь. Если дым щиплет так же противно, то лучше послушаться этого странного дядьку.

Ефремов вылез из окна. Теперь он двигался удивительно плавно и аккуратно, без единого рывка. Вика сидела на спине молча, внутренне недоумевая – когда же они куда-нибудь пойдут? Ей казалось, что Ефремов стоит на одном месте, только слегка покачивается из стороны в сторону.

Майор не полез вниз. Слишком велико расстояние, слишком рискованно преодолевать его с хрупким грузом. Он полез наверх. Двадцать девятый этаж – предпоследний. Всего несколько метров по гладкой стене, и Ефремов уже стоит на крыше, придерживая Вику за ноги.

– Теперь я прыгну, – негромко произнес он. – Не пугайся.

– У-у… – невнятно пробормотала девочка.

Ефремов прошелся по парапету, ограждающему крышу. Остановился на самом краю и внимательно посмотрел на противоположное здание.

А потом ринулся вперед.

Снизу донеслось многоголосое «аааааааах!..». Пронесшийся со скоростью гоночного автомобиля майор оторвался от гладкого бетона и полетел вперед. На спине истошно завопила Вика – девочка не выдержала напряжения и таки открыла глаза.

Полет продлился четыре секунды. Сердце бухнуло несколько раз… и снова забилось ровно. Ефремов стоял на крыше противоположного дома.

Он совершил семидесятиметровый прыжок.

Когда майор наконец спустился вниз, Вику пришлось отдирать от него силой. Она изо всех своих силенок сдавливала шею Ефремова и ожесточенно сопела.

– Исполнено, – выдохнул майор, обмякая всем телом.

Счастливая мать не сказала ему ни слова. Она только посмотрела на него взглядом Горгоны, схватила Вику за руку и торопливо ушла.

Разумеется, Ефремова мгновенно обступили со всех сторон. Старшина спасателей орал, как бешеный, что-то выкрикивали подоспевшие журналисты. Полиция также проявила интерес.

Эти, правда, оставили героического майора в покое, увидев «корочки» Гадюкина. Даже отогнали любопытствующих и предложили отвезти домой.

– Представьтесь, пожалуйста! – летели вслед крики возбужденных репортеров. – Как вас зовут? Кто вы такой?

Один самый шустрый таки сумел просочиться между дюжими омоновцами, ткнул Ефремову в лицо микрофон и жадно спросил:

– Как вы сумели совершить подобное?!

Ефремов на миг замедлил шаг, поймал взглядом усмешку Гадюкина и ответил:

– Вычеркнул слово «невозможно».

Гадюкин сунул в пакет очередной масленок и улыбнулся. Собирая грибы, он всегда чувствовал внутреннее умиротворение. Прохладный утренний воздух, еще не высохшая роса на траве – что может быть приятнее?

Сейчас он – профессор, действительный член Российской академии наук, член-корреспондент множества иностранных академий, лауреат бесчисленных премий за научные достижения – ничуть не похож на уважаемого ученого. Просто добродушного вида старичок – в рваном трико, засаленной майке, старых прорезиненных шлепанцах.

Не профессор, а престарелый бомжик.

Эль-планшетка тихонько пискнула. Напоминание о том, что пора возвращаться в институт. Отдых – вещь нужная, но о работе забывать тоже не следует. В лабораториях профессора дожидаются проекты «Гелиос» и «Посейдон», «Атлант» и «Прометей», «Керкоп» и «Тифон», «Цирцея» и «Эол», «Оберон» и «Зигфрид». Греческой мифологии уже стало не хватать, поэтому Гадюкин все чаще обращался к наследию кельтов и германцев.

Следующими планировалось освоить индийские легенды.

– Медленно ракеты уплывают вдаль, встречи с ними ты уже не жди… – замурлыкал себе под нос профессор, с любовью глядя на собранные грибы.

Коридоры НИИ «Пандора» встретили своего научного руководителя обычной тишиной и запахом хлорки. Гадюкин показал охраннику вместо пропуска плитку гематогена, отнес пакет с грибами в свой кабинет и на ходу спросил у секретарши:

– Что-нибудь новенькое было, Милочка?

– Ничего особенного, – пожала плечами та. – В актовом зале сейчас общее собрание.

– По какому поводу?

– Знакомство с новым директором.

– Новым директором?.. – замер Гадюкин. – Каким еще новым директором? Мила, душенька моя, вы ничего не перепутали?

Секретарша надула огромный пузырь из жвачки и помотала головой. Гадюкин недовольно нахмурился и как есть – в трико, майке, шлепанцах – ринулся в актовый зал.

Он ворвался туда уже под конец собрания. Грузный мужчина лет пятидесяти неспешно заканчивал выступление:

– …и я надеюсь, что наш дружный коллектив…

– Вы, батенька, кто такой будете, и чего здесь забыли? – донеслось из прохода.

Гадюкин произнес это совсем негромко, но услышали его все.

Его всегда все слышали.

– Кхм, кхм?.. – вежливо покашлял оратор. – Вы, товарищ, простите, сами кто такой будете? Из технического персонала?..

– Я что, похож на уборщика?

– Похож.

– А я не уборщик, батенька! – хитро прищурился Гадюкин. – Совсем-совсем не уборщик! Я, представьте себе, самый настоящий профессор!

– Тогда представьтесь, пожалуйста, а то мы с вами, получается, еще незнакомы.

– Аристарх Митрофанович.

– Я спрашиваю не про имя-отчество, а про фамилию. Я всех называю по фамилии.

– Фамилия моя Гадюкин.

– Гадюкин, Гадюкин… – порылся в эль-планшетке оратор. – Есть Гадюкин. О?.. Тот самый Гадюкин?..

– Вполне возможно.

– Ну что ж, Гадюкин, будем знакомы. Моя фамилия Ушкин. Евгений Борисович Ушкин. Я ваш новый директор. Надеюсь, мы с вами сработаемся.

– Какой еще директор? Ничего про это не знаю. Меня никто не предупреждал. Доказательства у вас есть, что вы директор?

– Вот все бумаги, – показал папку Ушкин. – Если хотите, можете ознакомиться. Возглавить ваш институт меня уполномочил лично товарищ Байкалов.

– А это кто еще такой?

– Дмитрий Байкалов, президент Российской Федерации, – терпеливо объяснил Ушкин.

– Я за него не голосовал, – возмутился Гадюкин. – Я протестую. Я буду жаловаться.

– Жаловаться?.. Кому?

– Президенту.

– Жалуйтесь.

Возмущенно сопя, Гадюкин уселся на свободное место в заднем ряду и раскрыл эль-планшетку.

– Черти что! – вслух произнес он, не особенно заботясь о тишине. – Они там совсем очумели в своем Кремле! Вечно наприсылают черт знает кого, а мы тут расхлебывай!

– Какие будут приказания, профессор? – осведомился сидящий рядом Ефремов.

– Пока никаких, батенька… – вздохнул Гадюкин. – Ваши способности тут не помогут…

Новый директор закончил приветственную речь и объявил собрание закрытым. Ученые академики потянулись к выходу. На лицах было написано недовольство – оторвали от работы, от исследований, и все ради какой-то ерунды.

– Гадюкин, не могли бы вы подойти ко мне? – попросил Ушкин, копаясь в эль-планшетке.

– А не могли бы вы сами подойти ко мне? – прищурился профессор, не делая ни единого движения.

– Гадюкин, ну вот к чему эти капризы? Что вы, право, как маленький? Я вас чем-то обидел?

Профессор всем своим видом продемонстрировал, что еще как обидел. Директор подождал несколько секунд, а потом сухо произнес:

– Гадюкин, немедленно подойдите сюда, или вы уволены.

– Да-а?.. – с интересом переспросил профессор, ковыряясь в ухе. – Уволен?.. Правда, что ли?..

Ушкин плотно сжал губы. Разумеется, он изучал личные дела всех сотрудников. В НИИ «Пандора» немало маститых ученых – талантливых, даже гениальных – но Гадюкин затмевает их всех, как солнце – звезды. Ему даже из страны выезжать не разрешают – слишком велика стратегическая ценность.

Попробуй-ка уволь такого…

– А-а-а!.. – демонстративно зевнул профессор, поднимаясь на ноги. – Скучно мне тут. Пойду лучше к себе, поработаю до обеда.