– Есть.

– Нету, – с нажимом повторил Гадюкин. – Нету у нас никаких директоров. Нам и без них неплохо живется. Может, вас сюда поставил и президент, но знаете… каждый президент – по сути своей временщик. Приходит, а потом уходит. А я остаюсь. Я в этом институте тружусь со дня его создания. А до этого работал в его предшественнике. Вы, наверное, о нем и не слышали, то учреждение было еще секретнее этого…

– Поверьте, я слышал о базе «Гея». У меня высокий уровень допуска, Гадюкин. У меня тут полное досье и на вас, и на всех остальных сотрудников – кто, где, когда, сколько…

– А на Лелика тоже полное досье? – хитро прищурился профессор.

– На Лелика… на Лелика нет, – неохотно признал Ушкин. – Этот ваш Лелик – настоящая дыра в отчетности. Ни фамилии, ни даты рождения, ни официальной должности – ничего. Может, все-таки расскажете, откуда он такой взялся?

– И не просите, не расскажу. Если хотите, сами у него спросите.

– Бымбррра! – прорычал Лелик, подавая чай. Ушкин смерил его кислым взглядом.

Чай у профессора действительно оказался превосходный. Потянув носом дивный аромат и невольно расплывшись в улыбке, Ушкин произнес:

– Кажется, я понял, в чем ваша проблема, Гадюкин. У вас комплекс Наполеона. Вы слишком привыкли к своей исключительности.

Гадюкин неопределенно пожал плечами, кладя в чашку ломтик лимона.

– Не отрицайте, не отрицайте, – потряс пальцем Ушкин.

– Да я и не отрицаю.

– Ага. Значит, вы с этим согласны?

– Не согласен. Но и не отрицаю.

Ушкин допил чай и откинулся на стуле, рассматривая помещение. Странное место. С одной стороны жилое – диван, видеоэкран, гардеробный шкаф, столик с чайными принадлежностями, – а с другой стороны рабочее – лабораторный стол, заваленный деталями верстак, тихо гудящая машина, похожая на мусоросжигатель…

– Так это здесь вы, значит, и работаете, Гадюкин? – задумчиво произнес он.

– Здесь, батенька, здесь. Здесь я работаю, здесь же и живу. Мне так удобнее. А вас что-то не устраивает?

– Да нет, отчего же… – поднялся на ноги грузный директор. – У вас тут, я гляжу, много всякого интересного… Вот это вот что за агрегат у вас гудит?

– Трансмодификатор материи. Не трогайте его, батенька, он еще не закончен.

– Ясно… А это что за странная штуковина?

– Попрошу не обзываться, – холодно произнесла штуковина, рассматривая Ушкина механическими глазами.

– Это, батенька, Альберт, – дружелюбно пояснил Гадюкин. – Искусственный мозг. Вы его плохими словами не называйте, он у меня чувствительный.

– Ясно, ясно… – покивал Ушкин. – А это что за ящерка в аквариуме?

– Это, батенька, Годзилла! Помните, как в фильме?

– Хм… помнить-то помню, но разве он не должен быть побольше?

– Маленький еще просто. Подождите, со временем вырастет – и вот тогда-то мы похохочем…

Ушкин рассеянно затеребил кончик уса. В другое время он с большим интересом осмотрел бы диковинную лабораторию, но сейчас его волновало другое. Вопросы он задавал только чтобы потянуть время, придумывая аргументы для упрямого профессора.

И тут его выручил посетитель. Секретарша Мила крикнула из приемного отделения:

– Аристарх Митрофаныч, к вам Эдуард Степаныч!

– Пусть заходит, Мила, пусть заходит! – радушно воскликнул Гадюкин. – Эдуарду Степанычу я всегда рад, ему и без стука можно! Что ж вы это в приемной-то мнетесь, батенька? – обратился он уже к Эдуарду Степановичу, вошедшему в лабораторию.

– Просто у вас уже есть посетитель, профессор, – спокойно ответил главбез, жуя бутерброд с тресковой икрой. – Я могу и подождать.

– Не нужно, не нужно и еще раз не нужно! – замахал руками Гадюкин. – Тем более, что Евгений Борисович уже уходит. До свидания, Евгений Борисович. Хотя более верным словом тут будет «прощайте». Прощайте, Евгений Борисович.

Не обращая внимания на ерничанье профессора, Ушкин подошел к Эдуарду Степановичу, протягивая руку. Тот какое-то мгновение промедлил, а затем ответил на рукопожатие.

– Добрый день, товарищ, – произнес Ушкин. – Кажется, с вами мы еще незнакомы.

– А вы, полагаю, наш новый директор? – уточнил Эдуард Степанович, пристально рассматривая собеседника. – Мне о вас уже доложили.

– Да-да, все именно так. Вы, я так понимаю, в этом заведении отвечаете за безопасность? Особист, так сказать?

– Да. Хотя я предпочитаю называться главой службы безопасности.

– Непринципиально. Как ваша фамилия?

– Меня зовут Эдуард Степанович.

– Я не про имя-отчество спрашивал, – поморщился Ушкин. – Про фамилию. Я всех называю по фамилии.

– А меня все называют по имени-отчеству.

– А я всех называю по фамилии, – с нажимом произнес Ушкин. – И не вижу причин делать для вас исключение. Так, у меня тут где-то были записаны фамилии всех сотрудников… ага, нашел. Так вот, Милый, исключений я вам делать не собира… э?.. Милый?..

– Чем могу помочь? – холодно откликнулся главбез.

– Так значит, ваша фамилия Милый?.. – промямлил Ушкин.

– Да. Что-то не так?

– Да нет, что вы, все в порядке… Фамилии всякие бывают… Я вот, помнится, в институте знавал одного человечка по фамилии Пукнул… латыш, кажется. Ударение там ставилось на второй слог, но все невольно ставили на первый. Вот уж кому и в самом деле не повезло с фамилией…

– Какое отношение эта занимательная история имеет ко мне? – сухо поинтересовался Эдуард Степанович.

– Совершенно никакого, простите. Вы не расстраивайтесь, дурацкие фамилии часто встречаются!

– Я и не расстраиваюсь.

– И хорошо! И правильно! Буду рад с вами сотрудничать, Пукнул… блл-л-л!.. извиняюсь. Буду рад с вами сотрудничать, Милый… знаете, Эдуард Степанович, давайте я вас лучше буду называть по имени-отчеству.

– Меня все так называют, – сухо ответил Эдуард Степанович.

– Да… так будет лучше… – неохотно согласился Ушкин.

Воцарилось неловкое молчание. Директор не знал, что говорить, а главбез выжидательно смотрел на него, явно не собираясь протягивать руку помощи.

Что же до Гадюкина, то он давно позабыл о своих гостях, и увлеченно играл с Леликом в шахматы.

– Грыы! – осклабился ассистент, ставя шах. – Ангын дзань!

– Все-таки мне хотелось бы знать, откуда этот Лелик взялся, – недовольно поморщился Ушкин. – Эдуард Степанович, вы не знаете?

Тот неопределенно пожал плечами. Он знал. Он отлично знал. Но он пообещал профессору никогда никому об этом не рассказывать.

– А вы по какой части будете, товарищ директор? – поинтересовался Эдуард Степанович. – По научной? Или из военных?

– Да нет, я лицо сугубо гражданское… – рассеянно ответил Ушкин. – Административная работа в основном. К руководящим постам мне не привыкать, не волнуйтесь.

– Я не волнуюсь. Мне по должности волноваться не положено. Как вам наш институт?

– Я пока мало что видел. С чего советуете начать ознакомление?

– С выхода! – крикнул Гадюкин. – Лелик, покажи Евгению Борисовичу выход!

– А-а! – поднял громадную ручищу Лелик. – Ыха ам!

– Что он сказал? – нервозно покосился на него Ушкин.

– Он сказал, что выход там, – перевел Эдуард Степанович. – Профессор, а вы чем сегодня планируете заниматься?

– Ничем… – пропел Гадюкин, покачивая в руке ладью. – Ничем, батенька… Я планирую ничем не заниматься, пока дорогой наш Евгений Борисович не покинет эти стены…

Ушкин недоверчиво посмотрел на профессора. Сначала ему показалось, что это шутка. В личном деле Гадюкина записано, что он любит шутки и розыгрыши.

Но нет. Нет, ничего подобного. На лице маститого ученого играет улыбка, но глаза совершенно серьезны. Тот и в самом деле вознамерился объявить новому директору бойкот. И совершенно очевидно, что если перед вышестоящим начальством встанет выбор между Ушкиным и Гадюкиным…

– Вы этого не сделаете, – нахмурился директор. – Вы этого не сделаете, Гадюкин.

– Еще как сделаю, батенька. Уже делаю. Обещаю, что не слезу с этого дивана, пока вы не слезете с должности. У меня персональная забастовка.