— Для Элинор мало. Ей надо страстного мужчину.

— Да как ей не совестно! Вы дали ей двоих детей. Жаль, что это не сыновья. Но если вы еще попытаетесь…

Людовик махнул рукой.

— Она попросила меня поговорить с вами. Ей нужно, чтобы наш брак был признан недействительным.

— На основании единокровия?

Людовик кивнул:

— Мы действительно четвероюродные брат и сестра.

— Вам можно расстаться с ней из-за ее неверности.

— Нет, мне этого не хочется. Достаточно присутствия у нас кровной близости.

— Я повторяю, что вы могли бы порвать с ней из-за ее преступного поведения, но если расторжение брака будет узаконено, то вы потеряете для французской короны аквитанские владения. Сир, вам нельзя их терять.

— Но она требует. И не успокоится, пока брак не будет расторгнут.

— Сир, подумайте! А если она выйдет замуж? Ее муж станет вместе с ней правителем Аквитании, а если у него окажутся свои владения, вы понимаете, какого мощного соседа вы в его лице получите? Нет, сир, я советую вам ни под каким видом не соглашаться на ее требования, потому что, если она выйдет замуж за богатого дворянина, в опасной близости к Франции окажется слишком могущественный властелин.

— Она не даст мне покоя.

Сюжер покачал головой:

— Пока я жив, буду возражать против расторжения брака.

Людовик тяжело вздохнул. Он понимал, что Сюжер ни за что не одобрит их действия, а Элинор будет скандалить до тех пор, пока их обоих не сживет со света.

На обратном пути в Нормандию молодой герцог Норманнский думал только об Элинор. Какая женщина! Таких любовниц у него еще не было. Ее страсть просто ошеломила его. И хорошо, что она старше. А как опытна! Он сам большой почитатель амурных дел, и, как это ни странно, его, такого некрасивого, женщины любят. Во всяком случае, многие. Но все они никак не могли сравниться с Элинор Аквитанской. И вообще, только подумать: королева Франции, женщина, путешествующая в Святую землю, где, говорят, у нее были разные приключения, увлеклась им настолько, что легла с ним в постель во дворце собственного мужа!

Ее просто мутит от монахоподобного мужа. «Он совсем не мужчина, — жаловалась Элинор. — Я хочу от него освободиться. Пусть он отправляется в свою церковь, а я — в постель к мужу, который знает, что там со мной делать».

И этим мужем будет он, хотя ему еще нет и двадцати, просто герцог Норманнский, избранный самой королевой Франции. У него, конечно, есть планы… о да, планы грандиозные, и многие считают, что он их осуществит. Пока герцог Норманнский, но, может быть, и король Английский? Почему бы нет? А его королевой станет Элинор. Должен признать, что перспектива весьма заманчивая. Она — прекрасна, с характером, не похожа ни на одну из женщин, которых он знает, умна, сочиняет песни и сама их чудно исполняет. Он может это оценить!

А еще он порадовался, что его образованием занимался дядя Робер, сводный брат матери, внебрачный сын старого короля Генриха. Дядя Робер придавал образованию племянника большое значение. Он говорил: «Скоро ты станешь королем, а король не может быть невеждой». Дядя взял его в свой бристольский замок и там наряду с рыцарскими науками — верховой ездой и владением мечом — заставил изучать различные предметы, в том числе и литературу, под руководством опытного учителя Матфея. Генрих занимался с жаром, с каким предавался всякому интересному делу. Начитанность теперь стала еще одной связующей с Элинор, и, пресытившись любовью, они могли беседовать о книгах. Элинор говорила, что еще не встречала такого ученого молодого человека; а уж он и подавно не видал такой образованной женщины. К тому же она даст ему Аквитанию. Единственным препятствием на пути к этому было то, что она уже замужем, причем за королем Франции.

— Я заставлю его расторгнуть брак! — кричала Элинор. — Заставлю! Заставлю!

С такой решимостью она своего добьется, в этом можно было не сомневаться.

Генрих думал о том, как он обрадует отца этой новостью. Жефруа — человек честолюбивый. Он отчаянно сражался за Нормандию для своей жены, а значит — для сына Генриха. Идея объединения Нормандии, Мэн и Анжу с Аквитанией, конечно, придется ему по душе. Это сделает герцога Норманнского сильнее французского короля! Что касается матери, то она одержима Англией и обрадуется всему, что сможет усилить их род в борьбе за эту землю.

В таком радужном настроении направлялся Генрих в замок Анжу повидаться с отцом. Матери там, конечно, нет, к ней он должен будет поехать отдельно. Родители редко бывали вместе, и хотя с годами они научились переносить друг друга, теплых чувств друг к другу по-прежнему не испытывали.

Отец обрадовался Генриху, а тот нашел отца унылым; привычной беспечности и бодрости в нем не было. Отец его красив собой, каким Генриху уже не стать. Но в молодом человеке ключом била энергия, и это делало его по-своему привлекательным. Генрих дождался момента, когда они с отцом остались наедине, но только собрался поделиться с ним своими новостями, как Жефруа завел с ним разговор на иную тему.

Отец уселся на лавку, вытянув свои длинные ноги, и посмотрел на сына.

— Сядь, Генрих, мне есть что тебе рассказать.

— У меня тоже кое-что есть.

Жефруа кивнул.

— Меня заботит одна вещь. Ты слышал предсказание Бернара Клэрво? Не слышал. Иначе ты не выглядел бы таким беззаботным. Клэрво сказал, что я умру в этом году.

— Ты, наверное, его чем-то обидел, — со смешком предположил Генрих.

— Да, разошлись во мнениях. Он хотел, чтобы я отпустил того зачинщика беспорядков, де Беллея. Я отказался, на это он сказал, что я творю неугодное Богу дело и буду за это наказан.

— Что, старый Бернар стал доверенным лицом Господа?

— Он святой человек, Генрих.

— Чума на этих святых! Они ради себя стараются и уверяют нас… или, скорее всего, себя, будто выражают Божью волю. Неужели тебя напугал этот несчастный прорицатель?

— Да, напугал.

— Брось. Ты же здоров, как всегда. Тебе еще жить да жить.

Жефруа взял веточку дрока, давшего ему прозвище Плантагенет, посмотрел на нее и протянул Генриху. Тот, удивленный, взял ее.

— Я сейчас же передаю тебе свои земли и владения, Генрих. Ты мой старший сын. У тебя есть братья. Нас окружают честолюбивые бароны. Ты еще молод… но уже мужчина, должен признать. От матери ты наследуешь Нормандию и Англию, от меня — Анжу и Мэн. Твоему брату Жефруа я оставляю три замка в Анжу, но когда ты станешь королем Англии, отдашь ему Анжу и Мэн.

— Я не желаю слушать разговоры о смерти, — сказал Генрих.

— Бернар предсказал смерть наследника французского короля, и ты прекрасно знаешь, что тут же дикая свинья бросилась под ноги его коня, скинула его на землю, где лежал острый камень, который пробил ему череп и вошел в мозг.

— Я бы не позволил никому предсказывать себе погибель, отец. Если кто осмелится, тотчас отправится на тот свет.

— Он не мой подданный. — Лицо Жефруа просветлело. — Хотя, возможно, ты прав. Но все равно я сделаю вот что: мы с тобой едем в Париж, и я хочу, чтобы ты был признан герцогом Норманнским. Ты знаешь, английский король Стефан мечтает о Нормандии для своего сына, поэтому я хочу устроить так, чтобы Людовик на официальном приеме встретил тебя как полноправного герцога, а ты принесешь ему присягу как своему сюзерену.

— Отец, ты не умрешь! Вот тебе мое предсказание. Неужели этому старому шарлатану Бернару ты веришь больше, чем собственному сыну?

Жефруа засмеялся, взял из рук сына веточку дрока и вернул ее на свою шляпу.

— Все равно, Генрих, я решил ехать в Париж, и давай готовиться. Выезжаем немедля.

— С удовольствием, хотя я только что оттуда. Теперь послушай мои новости, они тебе понравятся. Король с королевой в ссоре.

— Я знаю об этом. Да весь мир знает, — улыбнулся Жефруа, вспоминая жаркие объятия Элинор.

— Поговаривают о расторжении брака.

— Сюжер ни за что не допустит этого. Их законный разрыв означает для французской короны потерю Аквитании.