— Тогда правил я, — стонал Карл IX. — И правлю теперь. Но уже недолго мне осталось быть королем, милая Мари… недолго. Моя добрая няня. Они идут за мной… все дьяволы ада. Уже приближаются, и я никогда уже не буду знать покоя. Даже братья, Алансон и Наваррский, готовили мне гибель.

Напрасно оба клялись, что не замышляли покушения на короля, а Ла Моль утверждал, что приходил к Руджери за любовным напитком, а не за ядом, что восковая фигурка изображала даму, от которой он хотел добиться любви. Карл не мог им поверить, Алансон с Генрихом избежали казни, Ла Моля и Коконаса подвергли пытке и обезглавили.

После Варфоломеевской резни Карл уже никогда не был счастлив и знал, что никогда не будет. Он боялся жизни, потому что близкие погибших в той бойне в любое время могли попытаться отомстить ему; ночами он трепетал при каждом звуке; малейшее колыхание шторы вызывало у него пронзительный крик. Боялся и смерти, потому что не представлял, какая кара ждет за гробом виновного в таком злодеянии.

Мари Туше и няня уверяли, что он неповинен, но Карл лишь устало качал головой.

— Париж ненавидит меня, — мучился он. — Я чувствую, что окутан гневом жителей города. Во сне вижу кровь, текущую по улицам, пятна крови на стенах домов, как было в тот день.

Карл IX попросил, чтобы ему принесли один из венцов святой Женевьевы и прочли одну из ее молитв. Он считал, что, если добьется заступничества покровительницы города, Париж его простит.

Ночами его вопли разносились по всему Лувру.

— На улицах потоки крови! — выкрикивал он. — Трупы плывут по реке, как баржи. Господи, смилуйся! Что будет со мной? Что будет с Францией? Я погиб.

Няня уверяла, что ответ Богу придется давать тем, кто вынудил его принять участие в побоище.

— Если бы только я мог поверить тебе, няня, — стонал Карл. — Если б только мог!

Король умирал, и во всем дворце царила напряженная атмосфера. Королева-мать, настороженная и недоверчивая, находилась в его спальне; она уже отправила в Польшу гонцов, призывая своего любимого Анжу вернуться как можно скорее. Алансон нервничал. Не настало ли время захватить власть? Но решиться на это не мог. Он всегда колебался слишком долго; всегда не был уверен до конца. И, как все члены семьи, испытывал страх перед матерью. Пытался заручиться помощью Генриха Наваррского, но Генрих не выказывал воодушевления и не хотел говорить ни о чем, кроме Шарлотты.

«Добьюсь я своего? Не добьюсь? — размышлял Алансон. — Кое-кто меня поддержит. Но насколько эти люди будут верны? А что, если потерплю неудачу?»

При мысли о гневе матери и возможных последствиях он совсем приуныл. Наваррский… если бы только можно было на него положиться… Нет, разумеется, нельзя.

А король тем временем доживал последние минуты.

Мать заставила Карла IX подписать документ, по которому она становилась регентшей до возвращения во Францию короля, наследующего Карлу, — ее сына Эдуарда Александра, известного как Генрих, герцог Анжуйский.

— А теперь, — попросил Карл IX, совершив эту недолгую церемонию, — позовите моего брата.

Когда пришел Алансон, король отвернулся.

— Он мне не брат, — негромко произнес умирающий. — Я имел в виду Наваррского.

Таким образом Генрих попал к королю, вели его под сильной охраной, шел он с опаской, не зная, что с ним случится. Но при виде его лицо Карла слегка посветлело.

— Брат! — воскликнул он, протягивая руку.

Генрих опустился на колени и поцеловал тронутую холодной испариной тыльную сторону ладони.

— Я был тебе добрым другом, — заговорил король. — Если бы я верил другим, слушал их советы, ты был бы уже мертв. Но я всегда был привязан к тебе, Наваррский. Теперь хочу предостеречь тебя…

Генрих затаил дыхание, в глазах умирающего появился испуг.

— Приблизься, брат.

Екатерина Медичи тоже подошла к кровати.

— Берегись, брат. Будь осторожен. Не доверяй…

— Король изнуряет себя, — торопливо перебила его королева-мать.

Она заняла место по другую сторону кровати напротив Генриха и положила руку Карлу на лоб.

— Дражайший сын, не говори того, о чем пожалеешь.

— Время сожалений прошло. Я хочу помочь Наваррскому, он мне брат, и я всегда питал к нему симпатию. Брат, надеюсь, ты меня понимаешь. Прощай, Наваррский. Я рад, что не оставляю сына-наследника. Королевский жребий опасен… если б он, юный, неопытный… окруженный этими…

Лицо его внезапно сморщилось от боли.

— Потоки крови… — пробормотал он, — … на всех улицах Парижа.

Екатерина подошла к Генриху и легонько коснулась его плеча.

— Отходит.

Генрих поднялся. Она была права. Губы Карла шевелились, но маска смерти медленно наползала на его лицо.

Меньше чем за час эта весть распространилась по дворцу и за его пределы.

«Король Карл IX умер. Да здравствует король Генрих III».

«Теперь между мной и троном Франции стоят только новый король и Алансон! — подумал Генрих. — Карл был прав. Мне грозит опасность».

Разумный, любящий жизнь человек предпочел бы наблюдать за этими событиями издали, а если этот человек король — пусть незначительный, как именовали его надменные придворные, — ему надо бы следить за ситуацией из своего королевства, куда в любом случае давно пора возвращаться.

Как бежать в Беарн? Это была главная забота Генриха. Королева-мать догадывалась о его намерениях. Он незначительный король и, похоже, лишен честолюбия. Но был связан с Алансоном, может, с Ла Молем и Коконасом; не исключено, что плел интриги с Марго. Король, часто бывший безумным, уловил какую-то силу в этом человеке, ведущем беззаботный образ жизни. Но Екатерина в юности и сама многих обводила вокруг пальца. Кто мог догадаться, что под ее безмятежной улыбкой, с которой она воспринимала свое унизительное положение, кроется неудержимая жажда власти и безупречная способность устранять тех, кто стоит на пути?

Да, надо быть начеку.

Поэтому она решила не спускать глаз с Наваррского короля. И пока Генрих обдумывал планы возвращения в Беарн, Екатерина решала, как не допустить этого.

Нового короля Париж невзлюбил. Карл IX, несмотря на свои приступы бешенства, нравился людям больше. Генрих III казался им скорее итальянцем, чем французом, а с тех пор, как среди них появилась Екатерина Медичи, они научились не доверять итальянцам.

«Что он за человек? — думали парижане. — Ездит повсюду с расфуфыренными молодыми людьми, соперничающими из-за его благосклонности; вся одежда в драгоценных камнях; королю оно, может, и простительно, но вот лицо он красит совсем по-женски. Молодые люди, окружавшие короля, похожи на болонок, их все называют его «любимчиками».

Однако, питая пристрастие к этим смазливым юношам, он не испытывал отвращения к тому, что именовал une petite chasse de palais [13], а именно, ему нравилось играть в прятки с придворными женщинами и, «находя» намеченную, предаваться с ней любви; правда, поговаривали, что после краткого потворства своей похоти он нуждался в трехдневном отдыхе. Такой немощи французы не ждали от своего короля.

Мария Клевская, любовница, которой он писал из Польши собственной кровью, неожиданно скончалась. Ей шел только двадцать второй год, и ходили слухи, будто ее отравили. Имя убийцы не называлось. Ревнивый муж? Соперница, ищущая расположения Генриха III? Некто, желающий влиять на короля только сам? Никто не знал; но так или иначе, Мария умерла.

Весть об этом дошла до возвращавшегося из Польши Генриха в Лионе, он упал в обморок и так разболелся, что на несколько дней слег.

Но мать находилась рядом, она ухаживала за ним, напоминала о его высоком предназначении; он поднялся с траурного ложа, чтобы короноваться в Реймсе и вступить в брак с Луизой де Водемон, сказав, что она ему нравится и поможет смириться с утратой Марии.

Таким образом, король въехал в Париж нововенчанным и новобрачным.