Отстраниться Генриху было непросто. Он король Наварры, сын королевы Жанны, одной из самых стойких вождей. Теперь, когда она умерла, а Колиньи лежал раненным, гугеноты видели в нем своего вождя.

Генрих устал и хотел отдохнуть, но в спальне его ждала депутация. Гугеноты сообщили ему, что были приняты королем с королевой-матерью, и потребовали арестовать Гиза.

— И его арестовали?

— Нет, ваше высочество. Гиз еще на свободе. Но королева-мать разволновалась, а король едва не вышел из себя. Мы дали им понять, что будем добиваться правосудия.

Генрих вздохнул. Он чувствовал, что они многого не понимают.

— Уже поздно, — сказал он, зевнув.

Члены депутации переглянулись. Намекает, что хочет спать, хотя их любимого адмирала чуть не убили! Что за человек этот Генрих Наваррский?

— Ваше высочество, нужно составить план действий. Предлагаем собраться завтра у дома Колиньи.

— Завтра будет много дел, поэтому нужно выспаться, — ответил Генрих. — С минуты на минуту появится моя жена.

Члены депутации, разбившись на несколько групп, остались стоять в спальне, и похоже было, что они не уйдут без прямого приказа. Генрих не знал, прогонять ли их, потому что атмосфера была какой-то странной. Дворец притих, как никогда. Почему? Марго что-то задерживается в покоях у матери, но она скоро вернется, и тогда эти люди уйдут.

Потрясенные, они продолжали серьезный разговор о покушении на Колиньи, ведь адмирал едва не был убит.

Генрих же размышлял об отъезде в Беарн. Удастся ли объяснить Марго, что оставить Париж им надо немедленно, и, если она откажется, он уедет сам?

Марго вошла в спальню, и он сразу увидел, что она в смятении. Казалось, она едва замечает находящихся здесь людей.

— Случилось что-то? — спросил Генрих.

— Не знаю, — ответила Марго, в глазах ее застыло несвойственное ей смятение.

— Ложись спать, — сказал он.

Марго со служанками зашла за портьеру, а Генрих вернулся к мужчинам. Спать ему внезапно расхотелось. Он прислушивался к разговорам, принимал в них участие, но думал не о привлечении к суду несостоявшегося убийцы, а о том, что кроется за этой необычной атмосферой. Марго что-то узнала.

Поняв, что она уже улеглась, он подошел к кровати и раздвинул портьеру. Марго глядела на него широко раскрытыми глазами.

— Что происходит во дворце?

— Не знаю, но в покоях матери я почувствовала что-то неладное. Все много шептались, видимо, скрывали от меня какой-то секрет. Когда я пожелала сестре Клотильде доброй ночи, она обняла меня и расплакалась. Просила не уходить.

— Куда?

— В спальню… к тебе.

— Странно.

— Что делают здесь эти люди?

— Обсуждают то, что случилось с адмиралом.

— Хотела б я знать, что происходит, — сказала Марго. — Утром настою, чтобы Клотильда сказала.

— Постарайся заснуть. Я тоже постараюсь… когда избавлюсь от этих визитеров.

Марго с беспокойством ждала: гугеноты продолжали разговаривать, и теперь, когда желание спать прошло, Генриху не хотелось идти к жене. Он пообещал, что, когда король проснется, пойдет с депутацией к нему и они будут не просить правосудия, а требовать.

Близился рассвет. Генрих сказал:

— Ложиться уже поздно. Скоро утро. Давайте, пока король не встал, поиграем в теннис.

Когда они выходили из спальни, на их пути встал небольшой отряд королевских гвардейцев.

— Что это значит? — воскликнул Генрих.

— Ваше высочество, по приказу короля вы арестованы… вместе с вашими дворянами.

— Почему?

— Нам приказано отвести вас в королевские покои.

Они направились туда, когда вдруг ночная тишина нарушилась звоном. Казалось, звонили все парижские колокола.

Наступал день святого Варфоломея, начиналось избиение гугенотов.

Заря осветила окровавленные улицы Парижа, а бойня еще только началась.

Толпы мужчин носились по улицам, одержимые жаждой убивать, с клинков их капала кровь; крики преследуемых и жестокий смех преследователей мешались с воплями о пощаде; на мостовых, на крышах, в домах лежали тела мертвых и умирающих.

Запах крови ощущался повсюду, в истории Франции такие побоища раньше вряд ли случались.

Звонили набатные колокола; люди вопили; они падали на колени, моля о пощаде, но пощады не было. Было только безумное желание католиков покончить со всеми гугенотами в Париже.

«Это конец?» — задавал себе вопрос Генрих. Он поглядел на Конде и понял, что кузен думает о том же. Теперь стало ясно, зачем их вызвали в Париж. Свадьба служила приманкой — собрать в Париж как можно больше гугенотов и перебить их.

А они хотели требовать суда над теми, кто пытался убить Колиньи!

— Вчера мы были женихами, кузен, — сказал Генрих, — чтобы сегодня стать трупами.

Конде не ответил. Он молился, стоя на коленях.

Король явился с матерью в комнату, где были заперты Генрих и Конде. Глаза Карла IX налились кровью, одежда была в беспорядке.

— Вот они! — воскликнул он. — Вот гугенотские свиньи!

Генрих решил, что смерть близка. Когда он выходил из спальни с членами депутации, начальник стражи распорядился: «Отведите короля Наваррского и принца Конде в приготовленную для них комнату, а этих каналий во двор, и разделайтесь там с ними».

Генрих запротестовал, но ему сказали: «Вы и принц Конде — королевские пленники. Смотрите, как бы и вас не постигла участь остальных».

Зловещее предупреждение. Как скоро и они разделят судьбу всех гугенотов в Париже?

Казалось, немедленно.

— Вот вы! Оба! — выкрикнул Карл IX.

Он походил на сумасшедшего, на губах его пузырилась пена, щека подергивалась от нервного тика, глаза, кроткие и прекрасные, пылали бешеной яростью.

— Знаете, что происходит на улицах? — пронзительно прокричал он.

— Боюсь, что бойня, — ответил Генрих.

— Вот именно, брат. Твои сторонники получают то, чего заслуживают все еретики.

— Ваше величество, подумайте, что это означает.

— Подумать! Я много дней не думал ни о чем другом, пока мы составляли план. Они гибнут на улицах… сотнями. Достойная участь для всех еретиков.

— Ваше величество, Колиньи, которым вы так восхищаетесь…

— Колиньи! — завопил Карл IX. — Колиньи убит. Я видел его голову. Ее доставили нам с поздравлениями от де Гиза. С телом адмирала люди забавляются на улицах. Великий вождь гугенотов! — Король слегка всхлипнул, и лицо его по-детски сморщилось. — Говорю вам, Колиньи мертв.

— Значит, адмирала убили!

— Еретики! Гугеноты! — завопил Карл. — Они все мертвы. Телиньи мертв… Ларошфуко мертв. Я не хотел его смерти. Я любил Фуко. Он был мне другом.

Королева-мать взяла его за руку.

— Ваше величество забывает, для чего вы здесь.

— Нет, не забываю. — Мягкость напрочь исчезла с его лица, и оно вновь стало бешеным. — Я пришел сказать вот что: в моем королевстве не будет гугенотов. Ни единого.

Карл схватил Генриха за руку и уставился ему в лицо.

— Брат, — продолжал он, — ты гугенот, а гугеноты оскорбляют меня. Подойди к окну. Иди… иди сюда. Выгляни, брат, и скажи, что видишь. Убитых мужчин и женщин, брат. Все убиты праведным мечом католиков. Они гибнут сотнями. Кузен Конде, подойди сюда. Смотри. Я повелеваю. Хочешь присоединиться к ним?

— Значит, вы пришли убить нас? — спросил Генрих. — И король погибнет от королевской шпаги?

Заговорила королева-мать:

— Его величество не хочет убивать своих родственников. Ваше величество, скажите, что у вас на уме.

— Вот что, — выкрикнул Карл, выхватив шпагу, и глаза его заблестели при виде сверкающей стали. Приставив острие к горлу Генриха, он сатанински засмеялся. — Месса, смерть или Бастилия. Выбирай, кузен. Что предпочтешь?

Генрих внешне почти равнодушно отстранился от клинка, но сердце его неистово колотилось. Подумал: «Бог гугенотов и католиков, до чего же я люблю жизнь! Неужели лишусь ее ради того, чтобы не слушать мессу?»