Мальчики так и замерли.

В это время где-то промеж соснами раздался треск, и голос скрипучий, как сырое дерево, сказал:

— Человеком пахнет!

Тут уж и земля задрожала под чьими-то шагами.

Шаги были столь тяжёлые, что от них раскалывались камни, а сосны дрожали от верхушки до самого корня.

— Никак, Леший вышел на прогулку! — тихо сказал старший Петька.

— Ох, боюсь!.. Что же нам делать? — младший едва не пустил слезу от страха.

— Стань здесь под сосной, — сказал Петька, — и чуть Леший подойдет сюда, хватай наши мешки и удирай, что есть духу. А я возьму топор и останусь здесь. Может, и не пропадём.

Только успел он это сказать, как старые деревья возле них раздвинулись, словно мелкий кустарник, и появились Леший.

Он был огромен — вровень самых высоких сосен, а ручищи его, перевитые корягами, словно жилами, касались колен. Косматая голова со страшным скрипом крутилась на широченных плечах, кося единственным глазом.

— Беги! — шепнул старший брат младшему. — Но не слишком далеко. Спрячься вон там, в буреломе, и посмотри, как я с ним разделаюсь. Он глядит поверху, да ещё одним глазом. Где ему разглядеть, что делается у него под ногами?!…

Младший бросился бежать, но Леший услышал скрип снега под его ногами и, тяжело развернувшись, двинулся за ним.

Тут, шановное панство, Петька выскочил из-за дерева и, размахнувшись изо всех сил, ударил своим топориком Лешего по пятке. Тот прямо-таки взревел от боли. Да таким страшным голосом, что вековые сосны согнулись едва не до земли…

И Петька хватил его топориком по второй пятке! Тут уж Леший взревел так, что его единственный драгоценный глаз выкатился из впадины и упал к ногам Петьки.

Мальчик ловко подхватил его и был таков.

Глаз был величиной с глиняный горшок и светлый, как месяц в полнолунье. Мальчик посмотрел сквозь него и увидел всё вокруг ясно-ясно: каждый куст, каждую сосновую шишку, каждый камешек на земле. Как будто сейчас была не чёрная-чёрная ночь, а белый день.

А Леший стоял, боясь пошевельнуться, испуганный, слепой, и не мог понять, что с ним случилось…

Он стал рычать, браниться, шарить среди сосен и елей своими длинными узловатыми пальцами-корнями, но так и не смог найти свой глаз… И он понял, что глаз кто-то взял.

— Эй, Леший! — крикнул Петька, расхрабрившись. — Я не боюсь тебя! У меня теперь три глаза, а у тебя — ни одного. И у меня есть ещё топор. Раньше, чем ты поймаешь меня, я изрублю тебя на куски своим острым топором!

— Берегись, мальчишка! — закричал Леший. — Отдавай мой глаз, а не то я превращу тебя в камень или пень.

— Что ж, — сказал мальчик, — это твое бесовское дело. Но ты всё равно уже никогда не получишь своей глаз.

Леший долго думал и, наконец, понял — этого казачка ему не запугать никакими угрозами, и решил поладить с ним добром. Он обещал ему и золота, и серебра, и всего, чего он только ни пожелает, если он вернёт глаз. Мальчику это понравилось.

— Вот это славно! — сказал он. — Сходи к себе в берлогу и принеси сюда столько золота и серебра, чтобы мы с братом смогли унести. Еще прихвати для нас по хорошему охотничьему луку. Тогда я отдам твой глаз!

Леший даже заскрипел от злости, как трухлявый пень.

— Негодный мальчишка! — заорал он. — Как же я доберусь до дому без глаза?

— А это уж твоё дело. Ты же умеешь колдовать!

Тогда Леший принялся звать свою хозяйку леса.

И вот издалека, из-за леса, отозвался чей-то голос, похожий на вой осеннего ветра.

Это лесная хозяйка, старая Кикимора, откликнулась на зов.

Леший сложил сложил свои огромные руки-доски трубой и крикнул чтоб она поскорей принесла в лес два охотничьих лука и два полных ведра серебра и золота.

Прошло немного времени, и земля загудела, зашумели, затрещали деревья. Это Кикимора прибежала на зов Лешего с луками и вёдрами, полными золота и серебра.

Но, узнав в чем дело, она так разъярилась, понове, что, не поверите, — выдернула с корнями большую сосну и переломила её о колено, словно это была не столетняя сосна, а сухой прутик. Потом она вырвала у себя из головы длинный зелёный волос и стала им, как верёвкой, ловить мальчика. Но Леший, которому хотелось поскорей получить назад своё сокровище, стал уговаривать её не трогать этого мальчишку. Он жалит, как оса, а хитёр так, что, чего доброго, выдумает какую-нибудь новую уловку и отнимет глаз и у неё.

Кикимора зарычала, как разъяренная медведица, но не стала спорить. Она швырнула на землю два лука и оба ведра — с золотом и серебром — и побежала обратно — в свою берлогу, перепрыгивая на бегу через ели и сосны.

А Леший стоял перед казачком и протягивали к нему свои узловатые руки.

— Ну, отдавай же! Отдай!…- уговаривал он Петьку.

— Ладно, бери! — сказал мальчик и бросил глаз в подставленные ладони Лешего.

Леший присел, как будто гора выросла перед Петькой, и внимательно посмотрел на него.

— А, случаем, не казака ли Голопупенки ты сынок? — спросил Леший настороженно. — Чтой-то больно ликом схож…

— Ну, да! — гордо сказал Петька. — Я и есть Петька Голопупенко! А то — брат мой Васька.

— Послушай, Петька! — голос Лешего почему-то дрожал. — Я уже как-то давно, когда у меня ещё было два глаза, давал обещание твоему батьке не ходить в этот лес. Ты уж сделай милость: не говори старому Голопупенке, что встретил меня здесь. А все, что ты просил я бы тебе и так дал, назовись ты Голопупенкой.

— Ладно, не скажу батьке! — сказал Петька, изрядно удивленный, что и нечистая сила побаивается его отца.

— Слово казака?! — спросил Леший.

— Слово Петьки Голопупенка! — ответил гордо Петька.

Леший вдруг засмеялся, сотрясая деревья, и, ломая сосны, пошел вслед за лесной хозяйкой. Когда Леший скрылся за увалом, из-за гор выплыло солнце.

Казачата набили мешки золотом и серебром, сколько могли унести, а остальное, что было не под силу, зарыли под сосной. Присев на дорожку, вскинули за плечи новенькие тугие луки и мешки с золотом и серебром и весело зашагали домой.

Сказывают, панове, с тех пор никто никогда не слыхал, чтобы Леший, либо, там Кикимора, бродили в Хортицком лесу и людям шкодили…

Жил в стародавние времена в Пологах богатый купец по прозвищу[6] Багнюк. Только чем больше грошей он откладывал в сундук, тем скупей становился. Целыми днями только о том и думал, как бы нажиться и бросить в сундук еще горсть монеток.

Однажды купил купец гурт овец и продал его валашскому господарю с большим барышом. Веселый, с тугим гаманком в кармане, возвращался Багнюк домой с базара, развалившись в двуколке и лениво потряхивая вожжами. Да и как было ему не веселиться, когда в гаманке позванивали пятьдесят серебряных талеров?

"На эти гроши я опять куплю овец и продам их за сотню талеров. Куплю новых и опять продам вдвое дороже…" — думал Багнюк, закопылив губу, и так размечтался, что выронил где-то гаманок из кармана широченных штанов червонного сукна.

Только в курене он обнаружил пропажу, и вместе с тугим гаманком, едва не потерял рассудок. Всю ночь он не спал, вздыхал и охал, а утром отправился к атаману Полог и, низко кланяясь, стал просить его:

— О батьку-атаман, заступник несчастных! Сделай доброе дело, прикажи объявить указ: если кто-нибудь найдет гаманок, в коем будет пятьдесят серебряных монет, то нехай принесет к тебе и получит в награду десятую часть.

Пожалел атаман купца и сей же день велел объявить на майдане о потере и об обещанной щедрой награде. А через три дня к атаману пришла бедная казачка и вручила ему гаманок с пятью десятками талеров.

.

— Что ж, Мария! — промолвил атаман. — Твоя честность достойна награды.

И приказал позвать купца Багнюка.

Увидев на атаманском столе свой гаманок, купец высыпал деньги и с жадностью принялся пересчитывать талеры. Их было ровно пятьдесят…