Литмир - Электронная Библиотека
A
A

— Так, — продолжал он, — медленно продвигаясь в окружении Белых Плащей, рядом с золочеными носилками Анселена, в полном неведении о Монжизаре, в конце этого долгого и утомительного пути мы достигли, наконец, предела наших желаний, Святую Святых: Иерусалим!

14

ИЕРУСАЛИМ

В то утро, по страстной, настоятельной просьбе Анселена, мы поднялись в Гефсиманский сад. Он хотел увидеть город при восходящем солнце. Чтобы удовлетворить это благочестивое желание, а также потому, что лекарь Храма, осмотрев его, сказал: «Дорогие братья, вам не в чем отказывать ему!» — мы осторожно отнесли его носилки на ту гору…

Уже накануне, перед тем, как войти в Святой Град через Яффские ворота, внезапно обретя силу и голос, он потребовал от нас остановиться на Голгофе, несмотря ни на поздний час, ни на настойчивые призывы тамплиера Мейнара поспешить под кров… И там ничто не помешало ему сойти с носилок и приложить чело к тому месту, где воздвигли палачи Иисусовы Его Крест.

— Святая, святая, святая пыль! — приговаривал он. Когда, с бесконечными предосторожностями, Жанна и Рено подняли его, все увидели, что он плачет. То были слезы умиления перед Святыми Страданиями и благодарности за услышанную мольбу. Потом, одного за другим, он осмотрел нас горячечным взглядом и сказал:

— Спутники мои, я благодарен вам…

Когда мы вошли в Яффские ворота, наступила ночь, — так резко, как это бывает только в ноябре. Тамплиеры отправились на поклон к Великому Магистру, устроив нас в своей гостинице в ожидании, что мы найдем более подходящее жилище хозяину Молеона и его близким. Поскольку король Бодуэн был в отъезде, я не торопился в Монт-Руаялъ, будучи уверен, что найду во дворце лишь негодяев и лицемеров! Мои друзья могли сейчас находиться только в долине Аскалона, подле короля, в то время как в залах и коридорах остались лишь начинающие предатели и презренные царедворцы, приуготовлявшие тревожный завтрашний день…

На мгновение Гио умолкал. Закрыв глаза, он вспоминал свое возвращение, снова видел залитые вечерним солнцем зубчатые стены и башни Иерусалима, соборы, мелькавшие в густой зелени подобно апельсинам, темную улицу Храма, с ее лавочками и пестрой толпой, смешавшей все наречия мира: армянский и византийский, еврейский и английский, немецкий и испанский, французский язык Лангедока и Лангедойля. Затем он вспомнил Главную обитель храмовников, разместившуюся в эспланаде Соломонова Храма. Его огромный купол осенял собой весь город, на вершине блестел золотой крест и знамя Васана, черное, как смерть, белое, как Воскресенье, темное, как людские грехи и их жестокость, светлое, как невинность и ангельские крылья. Вокруг размещались покои Великого Магистра и иерархов Ордена, трапезные рыцарей и оруженосцев, их спальни и часовня во славу Богоматери, воплощавшей честь и славу, начало и конец Ордена. В других постройках трудились храмовые ремесленники, именуемые Содружество Святого Долга: ткачи и портные, шорники и дубильщики, столяры и плотники, оружейники и кузнецы — и вновь Гио видел перед собой снопы искр, падающих из-под молотков… Он видел также и большую просторную гостиницу, разделенную условной преградой на две части, ибо соблюдение устава исключало женщин из мира этих монахов-воинов. Белые плащи мелькали тут и там на своих маленьких лошадках, отбитых у сарацин. Колокол сзывал на службу. О победе короля Бодуэна и спасении посланных с ним братьев молились те, кто не мог уже драться — израненные и престарелые рыцари… После ужина Мейнар пришел навестить нас в нашем новом жилище. Он взял с собой Рено и Жанну, чтобы показать им конюшни Ордена под эспланадой…

Гио бормотал:

— Две тысячи пять сотен лошадей, или же тысячу пятьсот верблюдов могли они вместить! Промасленная и начищенная до блеска сбруя, висевшая по стенам, лес копий и ряды мечей, несущих крест… Эх, куда же все это исчезло, как вчерашний день, как пыль под копытами? Все это чудесное могущество!

И всегда находился кто-нибудь, кто возвращал его к прерванному рассказу:

— Дорогой Гио, но в то утро ты не был в Соломоновых конюшнях, ты был с Анселеном в Гефсиманском саду. Анселен хотел увидеть восход солнца над Святым Градом.

— Простите мою рассеянность. Но я должен еще рассказать вам о нашей главной обители. Никто из вас не видел ее. Обители в Аккре и Тире были всего лишь простыми укреплениями в сравнении с тем дворцом, поруганным ныне сарацинами. Да, как могло свершиться такое святотатство!.. Так вот, были мы в Гефсиманском саду. Сеньор Анселен восхищался всем, но не по-детски, как там, на Кипре, но строго и серьезно. Мы посадили его под одним из этих тысячелетних деревьев, видавших, по утверждениям, последнюю ночь Спасителя и укрывавших неодолимый сон Апостолов. Небо, казавшееся цветком персикового дерева в полдень, с каждой минутой голубело и принимало тот цвет, ту прозрачность, что восхищали многих и многих паломников, пришедших из своих влажных лесов и грозовых гор. Вместо привычных северных облаков над головами их возвышалась живая стихия, шелковый занавес, колеблемый малейшим дуновением ветерка, трепещущий и полный солнечных бликов. Эта синева проникала в душу и воспламеняла ее своею радостью. Между тем красновато-белый город, лежащий меж холмов, просыпался: изобильное, немыслимое нагромождение фасадов, соборов, террас, колоколен и звонниц вместе с линией зубчатых стен уходили за горизонт! Анселен просил указать ему самые главные места и известные постройки:

— Это те самые Золотые Ворота, мой Гио?

— Те самые, мой господин.

— А это мощная колокольня Храма Гроба Господня?

— Да, а там, южнее, церковь святой Анны.

— Эти четыре башни принадлежат маленькому королю?

— Да, это его дворец, Монт-Руаяль. Я отведу вас туда завтра, если Бодуэн вернется к тому времени.

— Дай-то Бог! Небо так ясно, что, несмотря на усталость, я различаю крест на знамени Васана.

Его пальцы с источенными костями погладили кору дерева:

— Я думаю о том, что Господь Иисус, может быть, молился под этим деревом. У тех скал апостолы уронили головы на руки. Он остался один в свою последнюю ночь… Но не одинок ли каждый в это время?

— Нет, с тех пор, как Он умер на кресте и до скончания мира сего Он будет бдеть.

— Если Он простил апостолам их сон, я думаю, Он простит и нас. Не ночь, а все наше существование проспали мы, пока Он бодрствовал. Он страдает, а мы спим. Он в вечной агонии, а мы смеемся и шутим, тратя дни нашей жизни!

— Он привел вас к цели, мой господин, Он любит вас.

— Конечно.

— Вы здесь, в саду Его Святых страстей…

— Как стало жарко вдруг! Сейчас конец ноября, а солнце также горячо, как летом в Молеоне. Ты видишь этот источник, Гио? Я хочу напиться из него.

Жанна сказала:

— Это может быть неразумно.

— Разум здесь ни при чем.

Долго смакуя, он скорее ел, чем пил эту воду.

— Конечно, Иисус испытывал жажду в ночь моления о чаше. В Писании говорится, что от человеческого страдания пот выступил на Его лбу. Этот источник был рядом с Ним. Он набрал немного воды в пригоршню…

И тогда мы услышали вдруг ужасный шум. Он исходил из южной части города. На укреплениях заиграли трубы, медь которых сверкала меж зубцами стен. Орифламмы[7] взвились над Монт-Руаялем. Над окнами развернулись занавеси, пестревшие живыми и яркими красками. Ряды рыцарей выстраивались на эспланаде Храма. Мы увидели, как они движутся к городу. Мы увидели также толпы народа, бегущего вниз, к югу; охваченные ликованием, они махали руками, суетились, обнимались друг с другом. Наш зоркий землепашец заметил тогда лес копий с белыми флажками, отмеченными крестом, приближающийся по Аскалонской дороге.

— Это возвращается король, — воскликнул он.

— Ты уверен?

— Да, это он. И я вижу цепочку повозок по горам.

— Так значит, он победил! Слава Богу!

вернуться

7

Орифламмы — штандарты короля.

23
{"b":"171323","o":1}