— Короче, тебе хочется быть жертвой. Я восхищаюсь тобой. Однако я поговорю с императором прежде, чем ты его увидишь. Я считаю необходимым предупредить его.

— Я запрещаю тебе это!.. Дора, сестра моя, если ты любишь меня, не лишай меня единственной возможности оправдаться перед моей совестью. Уже столько дней во мне тайно зреет это намерение. Не мешай мне, прошу тебя.

— Ты все еще дрожишь!

— Мне очень страшно, признаюсь тебе. Я боюсь прежде всего собственной слабости. Но душа моя не нарушит своего долга.

Дора на эти слова ответила лишь улыбкой. Она опустила занавески носилок и подозвала стражников. Процессия тронулась, сопровождаемая безмолвными черными воинами. Они пересекали холмы и долины, засаженные рядами апельсиновых деревьев. Чайки сновали туда-сюда в ясном утреннем небе. Наконец показались внешние рвы Посейдониса и засверкало оружие часовых.

Дора не смогла выполнить своего намерения. Как только они вступили под своды дворца, Нод появился со своей свитой на вершине лестницы. Он схватил сына за руку и ввел его в покои. Все заметили удовольствие и радость, написанные на его лице при виде выздоровевшего принца.

— Наконец-то, — повторял он, — наконец-то ты здесь! Милое дитя, как мне тебя не хватало, как я за тебя беспокоился!

И пока за ними не закрылась тяжелая дверь, был слышен его смех, смех счастливого человека, а не демона, увенчанного короной. Энох, раздосадованный тем, что ему не пришлось присутствовать при этой «знаменательной беседе», любезно расспрашивал Дору о путешествии. Его серые глаза то и дело с интересом останавливались на Гальдаре. «Как мне вести себя с тобой, вчерашний раб? Благосклонно? Ты слишком родовит, этим тебя не купишь. Держаться с тобой на равных? Или искать твоей дружбы? Но кто знает, будет ли твое влияние длительным и неизменным? К счастью, любезность не стоит ничего и ни к чему не обязывает… Но боги, как бледна Дора! Вот ведь еще новость!»

— Да, принцесса, — говорил он тем временем, — заботы тяготят нас. Нам некогда отдыхать. У нас даже нет времени вздохнуть. Однако я благодарю богов за то, что они сохранили мне достаточно сил и что я в моем возрасте могу принять посильное участие в этом великом, божественном начинании нашего императора.

Шепот раздавался вокруг них. Главной темой было здоровье принца. Придворные льстецы удивлялись его «свежему виду», «цветущему румянцу», «твердой походке».

— Разве можно было предположить такое быстрое излечение?

— Абсолютное излечение!

— Воскресение!

— А ведь еще и месяца не прошло!

— Наши медики превзошли самих себя.

— Друзья, не забывайте, что в его жилах течет кровь императора. У простого смертного не хватило бы на это сил.

Их внимательные глаза следили за дверью в глубине коридора. Минуты тянулись невероятно медленно. То, что они наконец увидели, поразило их: император, зовущий стражу, и его туника и нагрудник, залитые кровью. Они бросились к нему, но Нод жестом остановил их. Через минуту четверо «рыцарей-орлов» пронесли Доримаса. Лицо его изменилось до неузнаваемости. На полу за ним оставались красноватые пятна.

Энох похолодевшими пальцами тронул Гальдара за плечо.

— Господин, — прошептал он, — я лично распоряжусь, чтобы тебя разместили со всеми удобствами. Твои желания — закон для меня.

Для торжеств в честь Посейдона Дора заняла место на золотых носилках брата, украшенных плюмажем, с золотым куполом над балдахином. Накануне на всех улицах и перекрестках Посейдониса были расклеены объявления, гласившие:

«…Прославленный и благородный принц Доримас не сможет присутствовать на торжествах из-за ранения. Божественные знаки будут ему вручены позднее. Его сестра, прославленная и благородная принцесса Дора, примет их вместо него, на нее будут возложены также обязанности временной правительницы страны и вручена большая государственная печать, поскольку наш божественный император, отец народов, взял на себя руководство экспедицией. Прославленная и благородная принцесса примет, кроме того, присягу высших офицеров и сановников империи, как светских, так и духовных…»

Энох подписал документ, не забыв ни одного из своих титулов: «Великий Жрец Посейдона, владыка храмов в Атлантиде и заморских территориях, благодетель бедных, защитник рабов и изгнанников, преданнейший слуга божественного императора и т. п.». Недавно Нод одарил его высочайшей милостью: быть похороненным в императорском некрополе, расположенном в том самом месте, где Посейдон положил начало своему городу. Поэтому переполненный благодарностью старец постарался организовать торжественную церемонию так, чтобы она оставила незабываемые воспоминания. Он расписал ее до мельчайших деталей и разослал приглашения вместе с точными и подробными инструкциями…

До сих пор невиданная процессия — переливающийся всеми цветами радуги поток перьев и золота — текла из ворот дворца, спускалась по монументальной лестнице и направлялась к садам храма Посейдона. Впереди шли сто лучников атлантов и сто копьеносцев в остроконечных шлемах, На их медных кованых латах и щитах сиял трезубец — символ императорского дома. За ним шли отряды ливийских воинов с перекинутыми через плечо шкурами львов и леопардов: светловолосые, с заплетенными в косички волосами гипербореи, в темно-синих туниках и с длинными мечами на боку; грозные всадники кельты в рогатых шлемах, с длинными обвислыми усами. Затем Энох вел за собой воспевающих императора жрецов…

На черных, лоснящихся плечах сорока рабов плыли золотые носилки Нода, одетого в шитую золотом тунику с золотыми украшениями на голове и ногах. Он скрестил руки на коленях, а взгляд его затерялся где-то вдали. За ним следовали носилки принцессы, хрупкая фигура которой была тоже увешана несравненными по красоте золотыми украшениями. Гальдар командовал эскортом из «всадников-орлов». Накануне его вызвал Нод:

— Все прощено и забыто. Я назначаю тебя управляющим Верхними Землями.

Гальдар почувствовал западню…

— Это невозможно, повелитель.

— Ты отказываешься? Боишься скомпрометировать себя в глазах своих единомышленников?

— У меня нет больше единомышленников.

— Тогда ты не хочешь ничего принимать от меня?

— Когда кого-нибудь долго унижают, он перестает ощущать себя годным выполнить нечто важное.

— Я назначу тебя командовать галерой.

— И здесь я не смогу быть полезным.

— Почему?

— Каторжники узнают о том, кем я был, и откажутся мне повиноваться.

Император нахмурился:

— Ты тоже считаешь эту войну ненужной и ведущей нас к гибели?

— Наоборот, я считаю ее неизбежной.

— Тогда я назначаю тебя капитаном черной гвардии… охраняющей мою дочь, как я слышал, ты к ней сильно привязан…

За императором и принцессой шли девять с помпезной пышностью разодетых фигур. Это были остальные цари Атлантиды. Марионетки, которых уже никто не воспринимал всерьез, они не обладали практически никакой властью. Им были оставлены только безбедное существование и внешние атрибуты уважения. Но приличия были соблюдены, и они шли впереди военачальников, сановников и старших офицеров в парадной форме. Затем двигались делегации иностранных принцев со свитами и под своими флагами. Замыкала процессию толпа лучников, копьеносцев, рабочих из мастерских арсенала, строителей, архитекторов и инженеров в окружении «всадников-орлов».

Барабаны ливийцев задавали шествию медленный и торжественный темп. Их густой рокот оттенял пронзительные выкрики жрецов. Пестрая и торжественная река пересекла золотые ворота парка и начала медленно втягиваться на территорию храма, ведомая жрецами-распорядителями в алых туниках, с палками из слоновой кости. В этом святилище, куда не допускается никто, кроме жрецов, императорской семьи и царей, деревья были изваяны из золота и серебра. Плоды, висевшие на ветках, — из золотых самородков. Повсюду стояли статуи покойных царей и принцев, выполненные из драгоценных металлов, губы и ногти у них были из рубинов, глаза — из топазов или изумрудов. Колонны, боковые стены и фасад храма были покрыты благородными металлами, гребень пирамидальной крыши — из чистого золота. Потолок был из слоновой кости, покрытой золотом, на полу — серебряные плиты. Хотя двери были малы по сравнению с огромным внутренним пространством храма, внутри было почти так же светло, как и днем. Металлические поверхности отражали и усиливали малейший луч света. В глубине храма, почти касаясь потолка, возвышалась статуя Посейдона, стоявшего на своей морской колеснице, запряженной шестеркой могучих коней и потрясавшего трезубцем. Его окружали сто нереид верхом на дельфинах.