— Сойдёт, — смилостивилась та.

Теперь слово взял Джейсон. Он прочистил глотку, желая привлечь всеобщее внимание — ему не терпелось излить свои жалобы.

— Меня зовут Джейсон Перес. — Он снял очки, должно быть, стесняясь их. Он также стеснялся того, что слишком толст, хотя толстым больше не был — он вытянулся, и его вес стал соответствовать росту. — Я играю на трубе. Уже четыре года. И теперь играю так хорошо, что мог бы стать первой трубой в бэнде. И ещё я беру дополнительные уроки. Но в последний год Дэвиду Бергеру вступило в башку, и он решил научиться играть на трубе, и всего за какие-то три месяца стал лучше всех, и теперь ему поручают все соло, его превозносят, хвалят, а я в полном загоне, сколько бы ни занимался, и я ненавижу Дэвида Бергера!

Джейсон на секунду приостановился, мы было подумали, что он закончил речь, но, оказывается, это было ещё не всё.

— Летом, в июне, когда подбирали ребят для Общества юных музыкантов, кого они выбрали? Думаете, меня? Как бы не так! Дэвид Бергер, Дэвид Бергер, кругом один Дэвид Бергер! Терпеть его не могу, а сейчас его взяли играть в бэнд в старшую школу — можете себе представить? И потом...

— Джейсон, — перебил я его, — и как у тебя получается столько выпалить на одном дыхании?

В кругу захихикали.

— Прошу прощения, — сказал Джейсон. — Я думал, вы хотите знать.

— Мы тебя обязательно выслушаем — после того, как все получат возможность высказаться, — заверила Шерил.

Все уставились на Эбби, которая уложила свои золотисто-рыжие волосы (обладательниц подобных волос обычно называют «земляничными блондинками») в такую сумасшедшую причёску, что не таращить на неё глаза было невозможно.

— Как вы все знаете, меня зовут Эбби Сингер, и я не имею ни малейшего понятия, почему нахожусь здесь.

Произнеся это, она замолчала.

— Да ладно тебе, Эбби, прекрасно знаешь, почему, — возразила Шерил.

— Нет, я и правда не знаю. Я ни в чём не вторая. Думаю, даже и не третья. Я ненавижу Веру Дональдсон — как ты и сказала, Шерил, когда заговорила со мной о клубе, но она вовсе не лучше меня ни в чём. Ни в чём!

Я повернулся к Шерил, но та промолчала. Тогда вмешался Джейсон.

— Я знаю, почему ты здесь, — тихо сказал он, не отрывая глаз от очков, которые держал в руках. — Ты здесь потому, что ты вторая по красоте девочка в школе.

Эбби немного подумала над его словами.

— Это так, Шерил?

— Ну, я бы сказала, что ты вторая по популярности девочка в школе.

Эбби заулыбалась.

— Да, точно! Правда же, это так?

— Вера Дональдсон — хамка, — сказал Джейсон. Я подумал, что он ещё мягко выразился.

— Ну, не все так думают, — произнесла Эбби. — Она самая популярная в школе и ненавидит меня до колик. Не знаю почему, но каждый раз, когда я понравлюсь какому-нибудь парню, она тут как тут и уводит его — просто так, для развлечения, или говорит ему обо мне всякие гадости. Знаете, каково это — слышать такое про себя? И ведь всё враки! Ни слова правды! — Эбби стиснула зубы и сжала кулаки. — Только подумаю о ней — и сердце заходится!

— Так скажи это! — потребовала Шерил.

— Я ненавижу Веру Дональдсон!

Девочка по прозвищу «О_о», чья очередь наступала следующей, оглянулась вокруг несколько нервозно. Всё это время она сидела тише воды и отлично знала, почему она здесь. О_о, думаю, была кореянкой, но говорила без малейшего акцента.

— Меня зовут Карин Хан... и... как сказать, не знаю... ну, я толковая. Я вторая по математике и чтению в девятом классе. Собственно, я почти по всем предметам вторая, а Томми Николс — всегда первый.

— Уф-ф! — фыркнула Эбби. — Томми Николс такой придурок!

— Если я получаю девяносто восемь очков в каком-нибудь тесте, — продолжала О_о, — он получает девяносто девять. Каждый раз! Поэтому он в прошлом году начал обзывать меня «О_о», то есть «Одно очко», и теперь все за ним повторяют.

Рэндал хихикнул, и Шерил ткнула его локтем в ребро.

— Да, всем смешно. Мне, вообще-то, без разницы, но я ненавижу, когда Томми называет меня так. Я ненавижу Томми Николса!

Последним в кругу был Даррен Коллинз, у которого ноги, кажется, были длинней, чем у любого из нас всё тело. Ему всего четырнадцать, но он уже дорос почти до шести футов. Догадайтесь, в чём была область приложений его талантов.

— Да, я тоже второй, — признал Даррен. — Я никогда не получал «лучшего игрока», всегда оказываюсь вторым в очереди — постоянно находится кто-нибудь, кто меня опережает. Вообще-то, меня это особенно и не колышет, если бы не Эрик Килфойл. Последние два года он делает из меня на площадке дурака. Выставляет меня чем-то вроде клоуна, талисмана команды. И теперь все считают меня просто тупым качком, но я не тупой, у меня хорошие оценки! А ещё у него есть коронный трюк: бросает мяч, тот отскакивает от моей головы и летит в корзину. Все хохочут. Однажды так достал, что я врезал ему по шее, и меня удалили до конца игры. Я ненавижу Эрика Килфойла.

Круг завершился. К этому времени тени выросли ещё длиннее; небо начало менять окраску. Лёгкий ветерок задувал вниз, в Стоунхендж; потрескивал костёр. Первая часть собрания подошла к концу. Предстояла вторая часть.

— Шерил? — обратился я к ней.

— О, забыла.

Шерил открыла папку и вытащила оттуда Хартию клуба, написанную на поддельном пергаменте.

— Каждый должен подписать вот это, — сказала она и начала читать:

Мы, нижеподписавшиеся, настоящим образуем Теневой клуб — организацию людей, испытывающих правомерное негодование против всех тех несносных «непобиваемых», которые портят нам жизнь. Больше мы не станем терпеть такого издевательского отношения к себе. Мы гордимся тем, кто мы есть, и не позволим себя унижать.

Мы присягаем на верность Теневому клубу, обещаем свято хранить его тайну, а также клянёмся соблюдать интересы членов Клуба до тех пор, пока действует настоящая Хартия.

Я не удержался от улыбки. Чувствовалось, что мама Шерил — адвокат. Только дочь законника могла бы составить такой юридически правильно звучащий документ.

— А что такое «правомерное негодование»? — спросил Джейсон.

— Это значит, что мы имеем все основания на то, чтобы послать всех этих гадов в одно нехорошее место, — пояснила О_о.

Мы с Шерил уже подписали Хартию, поэтому она передала документ Рэндалу вместе с ручкой.

— А разве такие вещи не кровью подписываются? — спросил тот.

— Ещё чего не хватало! — донёсся голос Эбби с той стороны костра. — Я отказываюсь проливать свою кровь!

— Ладно-ладно, я просто так спросил. Думал, так будет более торжественно.

Рэндал подписался и передал бумагу Джейсону. Хартия обошла вокруг костра и вернулась к Шерил, которая положила её обратно в папку.

— Это всё? — спросил Даррен.

— Нет, ещё кое-что, — сказал я. — Фотографии.

— Да, точно, — вспомнил Даррен.

Каждый полез в карман. Я не верил своим глазам: фотографии удалось раздобыть всем.

— Надеюсь, вы соображаете, на какие ухищрения я пошёл, чтобы раздобыть это, — проговорил Рэндал. — Пришлось залезть к Дрю Лэндерсу в шкафчик в раздевалке. Изъял из его бумажника.

— А мне оставалось только пойти и щёлкнуть Дэвида Бергера, — поведал Джейсон. — Он так и не понял, зачем я это сделал.

— Хорошо, — сказал я. — Никому не говорите. Помните: никогда и ни при каких обстоятельствах нельзя рассказывать о том, что происходит в Клубе. Таковы правила.

— А зачем они, эти фотки? — спросила О_о.

— Символический жест, — ответила Шерил.

Каждый держал снимок своего смертельного врага в руке. Я держал фото Остина. Собственно, мы были сняты вдвоём, но я разрезал снимок пополам. Остин улыбался, и эта улыбка словно говорила: «Тебе никогда меня не обойти!»

— А это мы ещё посмотрим, — пробормотал я Остину на снимке, а потом, удостоверившись, что все это видят, бросил фотографию в огонь. Её края занялись, цвета поблекли, рыжие волосы Остина побурели, затем почернели, а его глаза умерли, превратившись в пепел. «Ещё посмотрим», — повторил я про себя.