Сабан отыскал кусок дерева в куче у стены хижины и вложил Галету в руку.

— Как этот, — сказал он.

Галет ощупал длинную тонкую полосу древесины.

— Знаешь, что ты должен сделать?

— Скажи мне.

— Укладывай его в яму боком, — сказал старик, и показал, что он имеет в виду, согнув длинный тонкий кусок дерева. — Длинный плоский камень переломится надвое, когда ты попытаешься поднять его, — объяснил он. Он повернул кусок дерева боком, и никакое усилие не смогло согнуть или сломать его, но когда он снова согнул его плашмя, тот легко сломался. — Укладывай его в яму боком, — повторил старик и отбросил в сторону обломки.

— Хорошо, — пообещал Сабан.

— И отнеси моё тело в Место Смерти. Обещай мне это.

— Я отнесу тебя, дядя, — во второй раз пообещал Сабан.

— А теперь я посплю, — сказал Галет, а Сабан вышел из хижины и пошёл к Камабану сказать, что Галет болен. Камабан пообещал дать настой из трав, но когда Сабан вернулся в хижину своего дяди, он не смог разбудить старика. Галет лежал на спине, его рот был открыт, но волосы его усов не шевелились от дыхания. Сабан легонько похлопал Галета по щекам, но тот был уже не живой. Он умер так же тихо, как падает пёрышко.

Женщины племени обмыли тело Галета, затем Мерет, его сын, и Сабан положили тело на решётку, сплетённую из ивовых ветвей. На следующее утро женщины отпели тело на входе в селение и Мерет с Сабаном понесли его в Место Смерти. Хэрэгг шёл впереди, а младший жрец шёл позади и играл скорбную мелодию на костяной флейте. Тело было покрыто воловьей шкурой, на которую Сабан положил немного плюща. Камабан не пошёл, и единственными скорбящими были два младших сына — сводные братья Мерета.

Место Смерти находилось к югу от Рэтэррина, неподалёку от Храма Неба, но отделялось от него широкой долиной, и было спрятано в зарослях бука и орешника. Место Смерти само было храмом, посвящённым предкам, но оно никогда не использовалось ни для поклонения, ни для танцев быков или свадебных обрядов. Оно принадлежало мёртвым, и поэтому было заброшенным и заросло сорняками. Там отвратительно пахло, особенно летом, и как только запах дошёл до ноздрей похоронной процессии, младший жрец заторопился вперёд, чтобы разогнать духов, которые, как было известно, во множестве толпились вокруг храма. Он дошёл до входа солнца и завизжал на невидимых духов. В ответ хрипло отозвались вороны. Затем птицы неохотно взмахнули крыльями и полетели в ближайший лес, хотя самые смелые из птиц расселись на остатках невысоких деревянных столбов, стоявших внутри низкого вала храма. Лисица зарычала на приближающихся людей из зарослей крапивы во рву и скрылась в деревьях.

— Теперь безопасно, — позвал младший жрец.

Мерет и Сабан пронесли тело через вход, который был направлен в сторону восходящего в середине лета солнца, протиснулись между кольями духов, густо стоявшими по всему храму. Хэрэгг нашёл свободное место и там двое мужчин положили решетку. Мерет стянул тяжёлую воловью шкуру с обнажённого тела, и они с Сабаном переложили Галета на густую траву. Старик лежал на боку, рот был открыт, и Сабан потянул за затвердевшее плечо, чтобы его дядя лежал лицом к покрытому тучами небу. Рабыня Камабана, умершая два дня назад, лежала неподалёку, звери уже разодрали её беременный живот, а вороны обклевали лицо. Ещё дюжина других тел лежала в Месте Смерти, два из них уже почти превратились в скелеты. У одного из них трава проросла сквозь рёбра, и младший жрец потрогал кости, чтобы проверить, пришло ли время убирать их. Души мёртвых задерживались в этом мрачном месте до тех пор, пока не исчезали остатки их плоти, и только потом они возносились в небо, чтобы присоединиться к предкам.

Младшие сыновья Галета принесли заострённый кол и каменный топор, которые они передали Мерету. Он присел на корточки возле тела своего отца и стал вбивать кол в землю, пока тот не дошёл до твёрдого мела, и после этого он сделал три сильных удара, чтобы сообщить Гарланне, что ещё одна душа проходит через её владения. Сабан закрыл глаза и утёр кулаком слёзы.

— Что это? — спросил Хэрэгг, и Сабан повернулся и увидел, что главный жрец нахмурившись смотрит на землю рядом с наполовину разложившимся телом. Сабан перешагнул через тело и увидел, что на желтеющей траве нацарапана ромбовидная фигура.

— Это знак Лаханны, — неодобрительно сказал Хэрэгг.

— Это имеет значение? — спросил Сабан.

— Это не её храм, — сказал Хэрэгг и начал стирать знак ногой, убирая ромбовидную фигуру с земли. — Возможно, это детские проказы, — сказал он. — Дети приходят сюда?

— Им не разрешают, — сказал Сабан, — но они ходят. Я приходил.

— Детские проказы, — отмахнулся Хэрэгг. — Мы закончили?

— Мы закончили, — сказал Сабан.

Мерет последний раз взглянул на своего отца и пошёл прочь из храма, швырнув плющ, покрывавший тело, в глубокую яму, которая вела в обиталище Гарланны. Он и его сводные братья прошли через орешник и буковые деревья, и тут Мерет увидел, что Сабан задержался возле тела.

— Ты идёшь? — прокричал он назад.

— Я хочу помолиться здесь, — сказал Сабан, — в одиночестве.

Мерет и все остальные ушли, а Сабан остался ждать среди отвратительного запаха. Он знал, кто нацарапал ромбовидную фигуру на гниющей земле Места Смерти, и стоял рядом с бледным телом своего дяди, пока не услышал шорох в деревьях.

— Дирэввин, — позвал он, поворачиваясь на звук и удивляясь нетерпению в своём голосе.

А Дирэввин удивила его улыбкой, с которой она выступила из деревьев, а потом удивила его ещё больше, когда, перейдя через невысокую насыпь и ров, обняла его за плечи и поцеловала.

— Ты выглядишь старше, — сказала она.

— Я постарел, — сказал Сабан.

— Седые волосы, — она прикоснулась к его вискам. Она была ужасающе худой, а её волосы были спутанными и грязными. Она жила в лесу как изгой, гонимая из леса в лес, шкуры её одежды были замызганными от грязи и опавших листьев. Кожа плотно обтягивала её скулы, напомнив Сабану похожее на череп лицо Санны.

— Я выгляжу старше? — спросила она его.

— Ты прекрасна, как всегда.

Она улыбнулась.

— Ты лжёшь, — с нежностью сказала она.

— Тебе нельзя быть здесь, — сказал ей Сабан. — Копьеносцы Камабана ищут тебя.

Слухи о том, что Дирэввин жива, никогда не затихали, и Камабан постоянно направлял отряды воинов с собаками прочёсывать леса.

— Я видела их, — презрительно сказала Дирэввин. — Неуклюжие воины, вслепую пробирающиеся через деревья следом за своими собаками, но ни одна собака не может уловить мой след. Ты знаешь, что Камабан отправлял ко мне посланника?

— Да? — Сабан был удивлен.

— Он послал в леса раба, держащего в голове слова Камабана. «Приходи в Рэтэррин, — сказал он, — и опустись передо мной на колени, и я позволю тебе остаться в живых и поклоняться Лаханне», — Дирэввин засмеялась этому воспоминанию. — Я отослала раба обратно к Камабану. Или, вернее, я оставила его голову с вырезанным языком на валу Рэтэррина. Остальное отдала собакам. Ты хранишь ромбик?

— Конечно, — Сабан дотронулся до мешочка, где хранил частицу золота Сэрмэннина.

— Бережно храни это, — сказала Дирэввин, затем отошла ко рву Места Смерти и стала смотреть на тела. — Я слышала, что твоя жена стала богиней?

— Она никогда не утверждала это, — настаивал Сабан.

— Но она отказывается спать с тобой.

— Ты проделала такой путь, чтобы сказать мне это? — раздражённо спросил Сабан.

Дирэввин засмеялась.

— Ты не знаешь, откуда я пришла. Так же, как не знаешь, что твоя жена спит с Камабаном.

— Это неправда! — сердито огрызнулся Сабан.

— Неправда? — Дирэввин обернулась. — А мужчины говорят, что Камабан это Слаол, а женщины утверждают, что Орэнна это Лаханна. А разве вы не намереваетесь объединить их вместе с помощью своих камней? Священное бракосочетание? Наверное, они репетируют свадьбу, Сабан?

Сабан притронулся к паху, чтобы отвести несчастья.

— Ты рассказываешь небылицы, — с горечью сказал он, — ты всегда рассказывала небылицы.