— Его имя никогда не произносят вслух, — ответил Хэрэгг, — но он был сыном нашего вождя, и хотел сам стать вождём. Кроме того, у него было три старших брата, которые все были более сильными людьми, чем он. И он похитил сокровища племени, принеся несчастье в Сэрмэннин. Он прослышал о Санне и поверил, что она сможет использовать сокровища для колдовства, которое уничтожит его отца и братьев, и сделает его вождём. Мы знаем об этом, так как он рассказывал всё своей женщине, а она рассказала нам перед тем, как мы убили её. А затем Скатэл отвёл несчастья, убив вождя и всю его семью. Так что золото не попало к Санне, но Скатэл с тех пор сошёл с ума.

Он помолчал.

— И возможно, несчастья не отведены, я не знаю. Всё, что я знаю, это то, что мой народ сделает всё, отдаст всё, чтобы вернуть сокровища.

— Они должны отдать храм, — сказал Сабан, вспоминая, о чём Ленгар говорил ему в то утро, когда он стал рабом.

— Они должны слушать Камабана, — тихо сказал Хэрэгг, и вновь Сабана переполнило удивление, что его угловатый, искалеченный брат неожиданно приобрёл такую поразительную репутацию.

Несколькими днями позже, когда оттепель растопила часть снега на горных тропах, были доставлены ценные белые шкуры для Хэрэгга, и когда день стал удлиняться, Хэрэгг повёл Сабана и Кагана на запад. Якобы они отправились покупать топоры, сделанные из чёрного камня, которые высоко ценятся в южных краях, но Сабан подозревал, что существует и другая цель их путешествия. Прошло полдня пока, совершенно неожиданно, они не вышли на высокую гору, которая резко обрывалась морским утёсом. Сабан впервые увидел море, и этот вид вызвал у него стон. Он никогда даже не мог вообразить себе нечто такое тёмное, серое, холодное и злобное. Оно постоянно вздымалось и опускалось, словно мускулы играли под его усеянной белыми барашками поверхностью. Накатывая на землю, оно разбивалось на миллионы разносимых ветром брызг, затем отступало, высыхало, и опять вздымалось, чтобы нахлынуть и снова разбиться вдребезги. Кричащие белые птицы кружились в воздухе. Ему хотелось смотреть на всё это бесконечно, но Хэрэгг повёл его вдоль берега на север. Кости каких-то чудовищ усеивали небольшие отмели между изгибами скал, и когда они пришли в селение, где продавались топоры, Сабан обнаружил себя спящим в хижине, в которой стропила были сделаны из этих громадных дугообразных костей, сходившихся над ним в виде арки и поддерживающих низкую кровлю из дерева и дёрна.

На следующее утро Хэрэгг повёл Кагана и Сабана на узкий мыс, выдававшийся далеко в море, а на его краю, наверху скалы, которая казалась покачивающейся в такт бесконечному грохоту моря, стоял храм. Это было довольно простое святилище, обычный круг из восьми высоких камней, но один камень стоял поодаль.

— Снова Эрэк, — сказал Хэрэгг, — где бы ты не оказался, обнаружишь, что поклоняются Эрэку. Всегда Эрэку.

Расположенный снаружи камень, предположил Сабан, указывал направление к месту восхода Летнего Солнца, и его тень пронзает круг, как и солнце даёт земле жизнь. Маленькие побеги сухого вереска лежали у подножия камней, следы молящихся, и даже постоянно завывающий морской ветер не мог унести прочь зловоние крови животных, принесённых в жертву в храме незадолго до этого.

— У нас в Сэрмэннине храм, подобный этому, — тихо сказал Хэрэгг, — и мы называем его Храм Моря, хотя он не имеет никакого отношения к Дилану.

Дилан, Сабан уже знал это, был богом моря в Сэрмэннине.

— Наш Храм Моря направлен не к восходящему солнцу, — продолжал Хэрэгг, — а смотрит туда, где оно садится в день Летнего Солнца, и будь моя воля, я разрушил бы его. Я взял бы его камни и швырнул бы их далеко в море. Я стёр бы его с лица земли.

— Из-за невесты солнца? — робко предположил Сабан.

Хэрэгг кивнул.

— Она умирает в Храме Моря, — он на несколько мгновений прикрыл глаза. — Она идёт в храм, облачённая в золото Эрэка, и там её обнажают, точно так же, как новобрачная предстаёт перед своим мужем, и посылают на смерть.

Хэрэгг обнял свои колени, и Сабан увидел слёзы на его лице, может быть, это было от ветра, который бросал и кружил в небе кричащих птиц. Сабан теперь понял, почему Хэрэгг пришёл в это высокое место, потому что отсюда он мог всматриваться в бескрайний простор над морем, где душа его дочери летала вместе с белыми птицами.

— Золото было подарком от Дилана, — продолжал Хэрэгг. — Сокровище было выброшено на берег в затонувшей лодке неподалёку от Храма моря. И таким образом наши предки решили, что это золото — подарок от одного бога другому, и вероятно, они были правы.

— Вероятно?

— Лодки иногда тонут, а торговцы из страны за морем иногда привозят нам золото.

Сабан нахмурился над скептицизмом в голосе большого человека.

— Так ты хочешь сказать … — начал он.

— Я ничего не хочу сказать, — свирепо повернулся к нему Хэрэгг. — Боги разговаривают с нами, и возможно, боги действительно послали нам золото. Наверное, Дилан затопил лодку и направил её на отмель под скалой, но для чего? — Хэрэгг сощурился от ветра. — Мы никогда не интересовались — для чего, мы просто увешивали девочку золотом, и убивали её, и делали это год за годом, год за годом!

Он теперь был очень разгневанный, и плюнул на храмовый камень, на котором всё ещё виднелась жертвенная кровь с прилипшими коричневыми волосками.

— И всегда именно жрецы требуют жертвоприношений, — продолжал Хэрэгг. — От каждого животного они получают печень, почку, мозги и мясо одной ноги. Когда невеста солнца становится богиней, ей дарят много ценностей, но кому они достаются, когда она умирает? Жрецы! Приносите жертвы, говорят жрецы, иначе следующий урожай будет плохим, и когда урожай плохой, они просто говорят, что вы принесли недостаточно жертв, и в итоге требуют ещё больше! — он снова плюнул.

— Ты говоришь, что больше не должно быть жрецов?

Хэрэгг покачал головой.

— Нам нужны жрецы. Нам нужны люди, которые переводили бы для нас послания богов, но почему мы выбираем жрецов из самых слабых? — он искоса взглянул на Сабана. — Как и в твоём племени, мы выбираем жрецов среди тех, кто провалил испытания. Я провалил их! Я не умею плавать, и я почти утонул, но мой брат спас меня, но при этом провалил своё собственное испытание тоже. Но Скатэл всегда хотел быть жрецом, — он пожал плечами. — Таким образом, большинство жрецов — слабые мужчины, но как все люди, которым дано хоть немного власти, они становятся тиранами. И поэтому многие жрецы глупцы, и они не думают, а просто повторяют то, что они заучили. Всё изменяется, но жрецы не меняются. А сейчас всё изменяется очень быстро.

— Всё изменяется? — спросил Сабан.

Хэрэгг посмотрел полным сожаления взглядом.

— Наше золото похищено! Твой отец убит! Это всё знаки богов, Сабан. Трудность — в понимании того, что они предрекают.

— А ты понимаешь?

Хэрэгг покачал головой.

— Нет, но твой брат Камабан понимает.

На какое-то мгновение душа Сабана взбунтовалась против судьбы, забросившей его в странный храм над суровым морем. Камабан и Хэрэгг, подумал он, вплели его в своё безумие, и он почувствовал сильное возмущение судьбой, вырвавшей его из Рэтэррина и из рук Дирэввин.

— Я всего лишь хочу стать воином!

— То, чего ты хочешь, ничего не значит, — отрезал Хэрэгг. — Важно то, чего хочет твой брат. А он сохранил тебе жизнь. Ты был бы уже мёртв, пронзённый копьём Ленгара, если бы Камабан всё не устроил. Он подарил тебе жизнь, Сабан, и остаток этой жизни ты должен служить ему. Ты избран.

«Сделать мир новым», — подумал Сабан, и ему захотелось расхохотаться. Кроме того, он был пойман в ловушку мечты Камабана, и, хочет он того, или нет, от него ждут осуществления этой мечты.

Камабан вернулся в Сэрмэннин в начале весны. Он перезимовал в лесу в старом деревянном храме, заросшем и разрушающимся. Камабан расчистил заросли, и наблюдал за движением солнца, отмечая, как оно отдаляется от круга брёвен, а затем вновь возвращается к своей летней силе. И всё это время он разговаривал со Слаолом, даже спорил с богом, время от времени Камабан возмущаясь бременем, возложенным на него. Он единственный понимал богов и этот мир, и он знал, что он единственный мог бы вернуть этот мир назад к его истокам. Но иногда, когда он сомневался в своих идеях, он начинал рычать в агонии и раскачиваться взад-вперёд. Однажды охотничий отряд, рыскавший в поисках рабов, услышал его, увидел и сбежал от него, потому что они поняли, что он святой человек. Он пришёл в Сэрмэннин голодным, злым и сильно исхудалым. Он появился в селении вождя племени подобно ворону, приземлившемуся среди стаи лебедей. Главные ворота селения были украшены белыми гирляндами цветов грушевого цвета, так как это был тот день, когда люди встречали новую невесту солнца.