— Силантий! — закричал один из них. — Как ты попал в Москву? Давно ли? Где княжна? Ты, может, нашел ее? — Да что ты молчишь? Неужели не узнал меня. Вглядись!

Силантий пытливо посмотрел на лицо говорившего; с усами и бородой, покрытыми инеем, и резко отодвинулся от него.

— Опять ты у меня на дороге! Я не знаю тебя, князь! С той поры, как ты передался «вору», старый князь отрекся от тебя, а с ним вместе и все мы. Что тебе в княжне? Может, ты, как разбойник, и наслал поляков. Иди прочь, а то я крикну и тебя, изменника, и лях и русский возьмут.

Князь Теряев гневно замахнулся на Силантия, но в это время Терехов с Андреевым стали между ним и Силантием, и Терехов спросил его:

— И меня не признаешь?

Силантий вгляделся в новое лицо и вдруг всплеснул руками:

— Батюшка, Петр Васильевич! Да ты ли это? И Семен Андреевич с тобой? Да как же вы тут с изменщиком!

— Тсс! — остановил его Терехов. — Князь — не изменник, и мы с ним побратались. Не говори так! Скажи, знаешь, где княжна?

— Княжна! Да ее же ляхи увезли и нашего бар…

— Знаю! — перебил Терехов. — Мы ищем княжну и знаем, что теперь она в Москве. Мы по пятам за нею.

— В Москве? Царица Небесная! Где же она, голубушка? Вот-то Маремьяниха рада будет!..

— У поляка Ходзевича.

— Все у него, разбойника! — вздохнул Силантий.

Он уже забыл свои мысли и шел теперь за обозом, отвечая на вопросы Терехова и расспрашивая его в свою очередь.

Обоз въехал на двор Парамоныча.

— Пусть хозяин проведет нас в горницу, — сказал князь мужикам, и скоро Терехов, Андреев, князь и Силантий были в хозяйской горнице.

Силантий не садился и стоял, почтительно глядя на тех, кто когда-то дружил со старым его господином.

Они поделились друг с другом всеми пережитыми приключениями, и Силантий не помня себя побежал домой.

Маремьяниха только что поднялась с пола от утренней молитвы, когда Силантий схватил ее за плечо и стал радостно трясти.

— Что ты, что ты? — завопила Маремьяниха. — Ошалел, что ли?

— Слушай, старая, — весело отозвался он, — кого я встретил-то!.. Самого Петра Васильевича да с ним Семена Андреевича, да еще князя Теряева. Князь-то теперь — не изменщик, Русской земле служит, и все они сюда пришли княжну искать. И она-то, слышь ты, старая, здесь, в Москве, живет. Вот что!

Маремьяниха хлопнулась на лавку.

— Голубушка моя милая! Где ж она? Дай повидать мне ее, сердешную!

— Глупая!.. Она все еще в полоне, — остановил ее Силантий. — А ты лучше слушай! — И со слов князя он стал рассказывать ей о приключениях Ольги.

Маремьяниха слушала и обливалась слезами:

— Горлинка моя, пташенька, милушка, и что же пришлося ей вынести, Мать Пресвятая Богородица! Ишь ты, и косыньку обрезала. А что же Пашка эта, пошли ей Бог здоровья, зачем же она ее бросила да убежала?

— Ну, этого ты не скажи. Не убеги Пашка, они ее живьем сожгли бы, а может, и хуже сделали бы.

В этот день Силантий захлопотал. Он побежал к Стрижову и долго беседовал с ним, потом от него сбегал к Кузьмичу и наконец снова, радостный и запыхавшийся, вернулся к друзьям.

Терехов и князь ласково приветствовали его. Силантий, едва войдя, заговорил:

— Место вам нашел, господа честные! Непригоже вам сермяжными рядиться, да и место тут бойкое, неравно лях заглянет! А тут у купца Кузьмича очень отличная горенка для вас будет, и теперь сейчас я и поведу вас туда, ждут уж там очень.

Они быстро собрались и вышли. Князь Теряев шел, внимательно осматриваясь, видел на лицах всех русских затаенную заботу и наконец произнес:

— Тяжко под ляхом быть.

— Уж и не скажи, князь! — ответил мрачно Силантий. — Ну да недолго им.

— Теперь недолго, — ответил князь, — когда «вора» нет. Убит он, татары его зарубили!

Силантий как-то странно запрыгал на месте и потом вдруг бросился на шею князю, забыв свое холопское звание.

— Батюшка, князь! Да ведь теперь карачун поляку! — закричал он.

— Тсс! — смеясь, остановил его князь.

Силантий смущенно отступил, но радость снова охватила его. Он шел и всем встречным русским радостно говорил:

— «Вора» в Калуге татары убили.

И все встречные крестились, а потом, радостно махая руками, бежали от него по улице, разнося всюду счастливую весть.

Кузьмич, длинный и сухой старик с белой бородой по пояс, встретил гостей хлебом-солью.

— Будьте счастливы! — сказал он.

— Бог с тобою! — ответили они.

— А какую они весть несут! — сказал с порога Силантий. — Истинно вестники Божии!.. «Вор» убит!

Кузьмич набожно перекрестился.

— Ну, — сказал он, — теперь не владеть нами полякам!

— А что я-то говорю! — ответил Силантий. — Теперь, господа честные, простите, мне беспременно надо с этою вестью к Матвею Степановичу идти!

Друзья остались одни в светлой, просторной горнице. На их постелях лежали готовые польские одежды. Андреев осмотрел их и сказал:

— Хорошо удумали. Теперь, пожалуй, неладно будет русскому с мечом гулять, а здесь сабля на боку!

— Поговорим лучше, что сделать! — перебил его князь. — Как мы станем княжну искать?

— По-моему, — живо заговорил Андреев и покраснел, — надо прежде всего Пашку найти. Ты ведь, князь, ее в лицо знаешь?

— Встречу, вспомню, — ответил князь. — Только ведь мы за княжной приехали, а не за ней?

— И правда, для чего она? — сказал и Терехов. — Искать ее — лишь времени трата. Она, может, на родину бежала, а не то другими перехвачена.

— Эх! — с жаром перебил его Андреев. — Без ума говоришь это! Чувствую я, что Пашка княжны не оставит и будет искать, как вызволить ее, а потому и придет, а то, может, уже пришла сюда, в Москву. Княжна у поляков, а Пашка здесь бродит на воле, и никто лучше ее дороги к полякам не укажет!

— Ну, хорошо! А как мы искать ее будем?

— И это можно будет. У Силантия, слышь, везде знакомые. Ну, князь расскажет, какая собой Пашка, и, может, тьма людей искать ее будет, а мы сами по себе.

— Пожалуй, и так, — согласился князь, — но и сами терять времени не будем.

— Так, так, так! — сказал Терехов. — Значит, отдадим приказ Силантию — пусть шцет!

Андреев кивнул головой и отвернул лицо, чтобы скрыть радостную улыбку.

В горницу вошел мальчик и внес ужин. Они жадно стали есть, запивая пищу медом, и в первый раз надежда разгорелась в их сердцах и оживила их разговор. Встреча с Силантием казалась им началом конца.

Прошло уже почти три недели, как Ходзевич и Свежинский привезли в Москву Ольгу, а Ходзевич не имел в своем распоряжении ни одного часа, чтобы остаться с нею с глаза на глаз. Когда они только въехали в Москву, их почти у ворот встретил пан Чупрынский с небольшим отрядом и радостно приветствовал:

— А! День добрый, панове!

— День добрый! — ответили Ходзевич со Свежинским и дружески поцеловались с поручиком.

— А пан нашел свою королевну! — подмигнул Чупрынский. — Ой, добрая дивчина!

Ходзевич хотел нахмуриться на его замечание, но не смог удержать улыбку.

— Пан Хвалынский кланяется вам, — сказал в это время Свежинский. — А может, он уже и вернулся сюда?

— Что он, дурень, что ли? — ответил Чупрынский. — Только дурню в пекло это вернуться впору! Судите сами! Вокруг нас все зубами щелкают, живыми съесть хотят. Их здесь тьма, а нас самое малое число. Гонсевский, мы, да Казановского полк — и все! Струся стеречь дорогу послали, ясновельможный Жолкевский сам утек, а пан Сапега рассердился и ушел. «Буду, — говорит, — за „вора“ опять стоять!»

— Сапега ушел? — воскликнул Свежинский. — Что же мне делать? Ведь я у него служу.

— Тс! — ответил Чупрынский. — Отчизне служи и товарищам. Тебя сюда крючьями не тащили, а если ты здесь, так и оставайся. Так! А что у нас за жизнь тут! Я вот три дня в седле. Приеду домой, съем чего-нибудь, и опять: либо на караул, либо в разъезд. И все мы так. Отощали, как волки в яме.