Увы, моя удача оказалась столь же мелкой, как и моя добыча. Примерно к полудню вернулся седой мыш и сообщил, что людей, похожих на мое описание, видели в городе несколько дней назад. Фокусник и его ученица провели в Либерхоффе два дня, попытались заработать хоть что‑то, давая представления в трактирах, но успеха не имели и убыли в сторону столицы. Пешком.

Что ж… глупо было надеяться. Однако уныние – наихудший из грехов, как утверждают священники. Буду радоваться уже тому, что проклятая парочка не обзавелась лошадьми, значит, у меня есть надежда их догнать. Особенно если они будут пытаться подработать во всех городках на своем пути. Впрочем, прежде чем бросаться в погоню, неплохо бы раздобыть еды. Мышат я все‑таки отпустил. Не пристало потомку благородного рода фон Котт нарушать слово, пусть даже и данное мышам. Ну и, кроме того, я так и не смог пересилить себя и взять в пасть живое (да еще и разговаривающее со мной) существо.

Ну что же, вперед – на поиски еды!

Я встал… и тут же повалился на бок, взвыв от боли. Иезус Мария! Лапы словно кипятком обварило. Эх, мне бы отлежаться хоть один день… Нельзя! Сегодня уже… черт, потерял счет дням! Неважно, наверняка уже середина сентября, он пролетит быстро, а там уже и октябрь не за горами. Который тоже пролетит – не заметишь. Надо вставать и идти. Раздобыть еды, быстро поесть и идти… Проще всего украсть еду будет на рыночной площади. А еще надо отыскать улицу Маргариток. Ведьму, про которую рассказал Фредерик, тоже вот так просто со счетов сбрасывать не стоит. Вдруг гном все‑таки ошибся?

Мешок с мундиром и мечом я запрятал в самый дальний угол склада и, постанывая от боли, побрел в сторону рыночной площади.

За время моих блужданий по окрестным селам пивной фестиваль закончился и город жил обычной будничной жизнью. Людей на улицах было мало, а те, что попадались, шагали торопливо, с мрачно‑деловым выражением на лицах. На рыночной площади тоже не наблюдалось того столпотворения, которое встретило меня в первый визит в Либерхоффе. Редкие покупатели неторопливо прогуливались промеж рядов и палаток, придирчиво выбирая и отчаянно торгуясь при каждой покупке. Торговцев тоже было гораздо меньше – видимо, остались только местные да самые упорные, кто решил распродать все привезенные товары во что бы то ни стало. Скверно. При своих размерах я наверняка буду бросаться в глаза, а у хозяев есть возможность постоянно приглядывать за товаром. Ну, как говорится, делай что должен и будь что будет. Я неспешно потрусил вдоль палаток, придав себе самый равнодушный и независимый вид. Возле рядов торговцев мясом замедлил шаг… Так… Вот, кажется, хозяин одной из палаток зазевался! Кусок восхитительно пахнущего мяса свешивался через край стола и словно говорил: «Вот он я! Такой сочный, такой вкусный! Меня так легко украсть…» – мне даже почудилось, что я слышу этот сладкий шепот на самом деле. Я уже совсем было поддался на эти уговоры и шагнул к прилавку, как вдруг надо мною нависла огромная туша с дубинкой в занесенной руке.

– А ну брысь!

Я едва сумел увернуться и счел за благо повторить попытку в другом месте – в рыбных рядах. Пройдя мимо нескольких прилавков, удерживая на морде выражение полнейшего презрения к разложенным на них богатствам, я остановился возле того, торговец которого, как мне показалось, полностью увлекся процессом торга с покупателем. Теперь главное не привлекать к себе внимания…

– Клянусь грудями Мадонны, я еще не видел форели меньше – тут одна голова да хвост! Это не форель, а головастик какой‑то! Два медяка!

– Два медяка? Да ты посмотри только – это же не форель, это целая акула! Наверняка ее мамаша согрешила с китом! Пять медяков!

– Так она еще и плод греха?! За такую и трех медяков жалко!

– Бери за четыре и пусть тебя совесть замучает – ты вырываешь корку хлеба изо рта моих детей! АХ ТЫ, ПАРШИВЕЦ!

– Мя‑а‑а‑аууууввв!!! – Я не успел сообразить, что последние слова относились ко мне: слишком увлекся процессом вытаскивания рыбины из корзины под прилавком. В следующее мгновение меня вздернули за шиворот и окунули в бочку с живой рыбой. Взвыв от ужаса перед реальной перспективой быть потопленным, я забился, изворачиваясь в сильных руках торговца и пытаясь полоснуть его когтями, но он продолжал крепко держать меня под водой. Со всех сторон на меня таращились полудохлые рыбины, и мне на минуту помстилось, что я очутился в одной из картин безумного голландца Босха, изображавших ад. Тут меня вдруг отпустили, и я вывалился из бочки, отплевываясь от воняющей тиной воды.

– Мерзавец! Вор! Да хватайте же его!

К счастью, эти вопли относились уже не ко мне. Видимо воспользовавшись тем, что торговец увлеченно топил меня в своем товаре, какой‑то оборванец схватил с его прилавка две здоровенные рыбины и теперь улепетывал со всех ног. Пытавшихся перехватить его доброхотов он ловко сбил с ног, действуя своим «уловом» словно дубинками, и скрылся в толпе. Ну почему одним достается все, а мне – побои и тухлая вода в бочке?

Я не рискнул воспользоваться возникшей суматохой и повторить попытку. Если обозленный торговец меня опять поймает – живым мне точно не уйти.

Посидев на солнце и обсохнув, я решил попытать счастья в сырных рядах. Тут все закончилось еще быстрее – стоило мне приостановиться у одной из палаток, как торговец, не говоря худого слова, отвесил мне пинок такой силы, что остановился я только на другой стороне рынка.

Когда часы на ратуше пробили полдень, я окончательно сдался. Не учили меня на вора – что тут поделаешь? Стоило мне приблизиться к корзинам с какой‑нибудь пищей, как хозяин товара начинал пристально пялиться на меня и тянулся за палкой или камнем. Даже когда я проходил рядом с мешками репы или капусты, торговцы и на это реагировали нервно, словно я мог схватить кочан под мышку и убежать… По правде говоря, есть хотелось так сильно, что репа уже не казалась мне совсем уж несъедобной добычей.

И тут передо мной явился демон искушения. Я отводил глаза, отворачивался, уходил в другой конец рынка, но он каким‑то ужасным образом вновь и вновь оказывался в поле зрения. Он безжалостно преследовал меня, и мне все труднее становилось противостоять искушению… Это был бродячий музыкант, находчиво превративший себя в целый оркестр: в руках он держал потрепанную испанскую гитару, что‑то вроде упряжи на голове прижимало к его губам панову свирель, а на спине висел барабан с колотушкой, веревка от которой шла к ноге. Музыка, надо признать, выходила у него весьма хаотичная, но не особо требовательная публика время от времени кидала в висящую на боку торбочку монеты.

«Нет, нет! Конрад, ты не должен этого делать! Никто из фон Коттов не опускался так низко!»

«А что, позволь тебе напомнить, ты делал у сеньора Сароза?»

«Тогда у меня не было выхода!»

«А у тебя и сейчас не бог весть какой выбор – сдохнуть с голоду или…»

И я сдался.

Превозмогая стыд, вышел на пустое пространство, образовавшееся вокруг фонтана в центре площади, и встал на задние лапы. Прошелся вперед, назад… На меня начали оглядываться. Я запрыгнул на чашу фонтана и, спрыгивая вниз, сделал сальто. Покатился кувырком. Вокруг начала собираться толпа зевак. Послышались первые одобрительные возгласы. Я продолжал выделывать разнообразные кульбиты.

– Ух ты! Эва, что вытворяет, чертяка хвостатый!

– Гля, не, ну ты гля!

– Ай, молодец! Какая умница! А мой только жрет да спит!

Я еще пару раз кувыркнулся через голову, прошелся на передних лапах и, тяжело дыша, плюхнулся на брусчатку. Выжидающе обвел собравшуюся толпу глазами. Толпа так же выжидающе уставилась на меня. Люди иногда бесят меня своей тупостью!

– Чего это он? – высказал мучающий всех вопрос толстый мальчишка, прямо у меня на глазах нагло пожирающий пирожок. – Чего уселся? Кувыркайся давай!

Он бросил в меня недоеденным куском теста с ма‑а‑аленьким кусочком мяса. Голова у меня закружилась от запаха, а лапа против моей воли потянулась к объедкам… Иезус Мария! Что думают обо мне семь поколений благородных предков, наблюдающих с небес за непутевым потомком?!