Стефан проник внутрь и никого, даже кота, не обнаружил. Все было тихо и покойно. Но это не меняло сути дела: поймают – добра ждать не стоит.

А чего ждать-то?

Стефан не мог бы объяснить, что ему было нужно от этого визита. Тайна манила, загадочность притягивала. Рисунок на кожаной бляхе представлял собою римскую цифру 5, пересекающую овал, то ли бублик, то ли раскрытый в крике рот. Раньше подобного он не видал.

Вниз, в дом вела обычная дверь, не люк в полу. Однако дальше следовала лестница, не издававшая ни одного скрипа при движении по ней. Потом он услышал плач.

Плакал, просто рыдал какой-то неведомый мальчишка, проталкивая сквозь всхлипы слова по-немецки: простите, отпустите, никогда не буду. Стефан, ориентируясь на звук, добрался до входа в залу, но сам выходить не стал.

Чумазый парнишка содрогался в горьком плаче посредине комнаты. Он бы упал на пол, нисколько не заботясь о своем добротном и, наверно, дорогом платье, если бы за шиворот его не держала рука, принадлежащая одетому в мясницкий фартук человеку с постным лицом. Тот явно скучал. Одежда на мальчишке носила следы дорожной пыли, грязных полов и даже соломы.

«Не иначе, в Египет собирался», – подумалось Стефану. – «Как и я».

Додумать он не успел, мясник, повинуясь едва слышной команде, развернулся к выходу и поволок беднягу прочь. Рыдания того сделались еще горше.

Эти двое прошли мимо ступившего в тень Стефана, держа путь дальше вниз. Подождав, пока они не скроются за изгибом лестницы, он открыто вышел в залу.

– Привет! – сказал он человеку, сидевшему с бокалом вина в огромном кресле.

Тот удивился, даже поперхнулся своим напитком – новый посетитель оказался несколько неожиданным. Однако он справился с собой, отряхнул ворот камзола от капель пролитой жидкости рубинового цвета и жестом указал на стол, где помимо кувшина на подносе расположились фрукты и сыр. Выглядел хозяин этой комнаты, да, вероятно, всего особняка, не самым располагающим образом: маленькие глаза на начинающем заплывать жиром смуглом лице с тонким злобным ртом. Почему-то присутствовала некая схожесть с безрогим бараном.

Не поднимаясь с места, он проговорил что-то на романском диалекте, не совсем, а, точнее – совсем непонятном языке для хунгарского молодца.

– Я тут проездом, – сказал Стефан, отмечая, что его речь тоже непонятна для собеседника. – В Египет муслимов громить. Крестовый поход. А потом Гроб Господний освобождать.

Слово «Египет» было знакомо хозяину, мелькнувшее в глазах понимание сменилось подобием улыбки на неприятном лице. Он кивнул и опять повторил свой жест: кушай, пока можно.

Существовало два способа взяться за угощение: первый – оставаясь лицом к «барану», второй, соответственно – задом. Стефан выбрал второй.

Хозяин отреагировал должным образом. Если бы ему было по барабану появление мальчишки, он бы так и остался сидеть в своем кресле. В крайнем случае, кликнул бы слугу, но еще звенел, мешая иным звукам, под сводами плач предыдущего посетителя, так что последний был, видимо, несколько занят.

Едва ощутив за спиной чужое дыхание, настолько близкое, что воздух тронул волосы на макушке, Стефан резко ткнул назад правой рукой, одновременно задирая локоть левой. Удавка еще опускалась ему на горло, а он уже ощутил, что удар сокрытым под левой мышкой жалом от вил пришелся в цель. Трепет пронзенного тела передался верной дорожной палке. Но успех надо было развивать, иначе ошеломительный укол мог утратить свой эффект неожиданности. Поэтому Стефан, не разворачиваясь, побежал назад. Вместе с ним, приколотый, побежал и хозяин, чтобы не терять равновесия. Они так вместе добежали до ближайшей стены и там замерли.

Стефан – чтобы развернуться, «баран» – чтобы уронить из разведенных рук шнурок удавки и ощутить себя приколотым к доскам, как бабочка. До него, наконец, дошло понимание того, что он ранен проклятым мальчишкой, причем пронзен насквозь, и это крайне неприятный факт.

Он попробовал закричать, но это почему-то не получилось. То ли в горле пересохло, то ли какой-то посторонний предмет мешал. Все тело его наполнилось нестерпимой болью, словно взорвавшейся изнутри, он задрожал всем корпусом, и свет померк, пришла тьма. Хозяин умер.

Стефан убрал ладонь ото рта покойника, кожаный знак же остался внутри на задавленном в самое горло языке. Теперь ему стал понятен смысл символа: рот остался ртом, а римская 5 преобразилась в острие копья. Иначе говоря: не распахивай пасть, а то проткнут.

В это же самое время, наконец, прекратился далекий плач. Вероятно, несчастного снова бросили в темницу. Стефан подумал, что надо бы уходить, и лучше бы сделать это опять через крышу.

Откуда ни попадя возник давешний кот. Он медленно пересек зал, потерся о ноги пришпиленного к стене тела и, вдруг, испуганно отпрыгнул в сторону. Покойный хозяин обвалился вдоль стены. Жало от вил не выдержало и обломилось в том месте, по которое было загнано в доски перекрытия. Все-таки вилы не приспособлены для войны и убийств. У них другая миссия, благородная – навоз таскать, или сено, положим.

Стефан остался безоружным. Но это дело оказалось вполне поправимым, потому что у камина обнаружился старый топор викингов. Это было самое распространённое оружие простых воинов, не имеющих в достатке средств, чтобы приобрести настоящий меч. Клинки, изготовленные по своим технологиям слэйвинами, даже не рассматривались, как оружие. Пару ударов по подставленному железу – и все, кранты, можно выбрасывать. Или в переплавку. Топор же был вполне в приличном состоянии, отполированное ладонями древко не потрескалось и не рассохлось. Судя по всему им нечасто пользовались, но содержали в исправном состоянии.

Он уже собирался, было, уходить, к тому же обеспокоенный кот уже удрал, но взгляд его натолкнулся на книгу на каминной полке. Не просто книгу, а готическую. Не просто готическую, а про конунга Артура.

Стефан так взволновался, словно это и было целью его прихода в этот негостеприимный дом, где имеется все удобства, даже тюрьма. Топор и книга – это настоящее богатство. То, что он совсем недавно проткнул до смерти хозяина, как-то не вызывало никаких эмоций. Крови от смертельного удара выступило совсем немного, поэтому гибель незнакомого человека никак не пугала. Может, оживет еще?

Перелезая с крыши на дерево, Стефан понял, что немного ошибся о причине прекратившегося плача. Мальчишку загнали не в тюрьму, а в образовавшуюся во дворе закрытую повозку, какую обычно используют, чтобы перевозить скот, или преступников. Что же такого совершил этот несчастный, раз его таким вот образом, по-взрослому, этапируют? Может хозяина убил? Ах, да, смерть свою владелец усадьбы принял от рук другого парня. А нечего было с удавкой подкрадываться!

Стефан двинулся прочь, крадучись, как убийца и вор, временами перебегая через пустыри и обходя верхушки холмов. Очень хотелось ознакомиться с загадочной книгой, но все было не совсем удобно: то надо бежать, то на дорогу вышел. Тут же его и догнала повозка с усадьбы. Возница, а потом тот, что сидел сзади, хмуро посмотрели на путника, но ничего не сказали, поравнялись и медленно проехали мимо. Лошадь шла пешком, использую отведенную ей природой лошадиную силу не на всю мощь.

Погонщик и охранник выглядели отвратительно. Хоть Стефан и не успел, как следует, рассмотреть напавших на него ночных разбойников, но предположил, что они очень похожи. Когда сидевший сзади снова посмотрел на него, то молодой хунгар бросил свой трофейный топор, причем не на дорогу.

Охранник принял бросок, как подобает, на грудь, где топор и застрял. С удивленным выражением лица он кувыркнулся со своего седалища и распростерся в пыли, окрашивая все под собой в бурый цвет обильно истекающей крови.

Стефан напал на очередного незнакомого человека не потому, что в нем, вдруг, с ночи проснулась жажда убийства, или просто из злостных хулиганских побуждений. Просто он увидел в проезжающей мимо повозке не одного, а сразу несколько подростков. Да, вдобавок, покойный, видимо, что-то сообразив, собирался заставить и Стефана лезть туда. Но не успел оформить в действие это свое желание. Только подумал – а тут уже и топор прилетел. Не до дум стало.