– С гостей идете? – выдал он, запоздало испугавшись своей глупости, сквозившей в каждом произнесенном звуке.

Все девушки, словно по команде, криво усмехнулись, но не удостоили его ответом.

– Так ты здесь живешь? – внезапно спросила красавица, а Илейко, теряя сознание от счастья, что с ним говорит столь прекрасное создание, подумал: «Она не умеет петь». И тут же испугался своей крамольной мысли и поспешно передумал: «Она умеет и петь, и плясать, и на дуде играть, и хвостом вилять, и на задних лапах ходить». В голову лезла всякая чепуха. Но голос у незнакомки был действительно не самым приятным: она говорила отрывисто и как-то в нос. Захотелось даже стукнуть ее по спине, чтоб прокашлялась, как следует.

Одна из подруг склонилась к изящному ушку красавицы, прикрытому платком, и произнесла несколько фраз шепотом, постоянно при этом скашивая глаза на все так же сидящего парня. Она говорила так тихо, что не только Илейко, но и незнакомка вряд ли чего-то расслышала. Так, во всяком случае, ему показалось в первые мгновения. Даже представилось, как та высвобождает из-под платка ухо, заросшее косматой шерстью, и просит повторить.

Однако застывшее лицо девушки не означало, что слух у нее слабый, да и ухо тоже, наверно, было нормальным, человеческим, в меру волосатым. Или вообще безволосым. Лицо ее, вдруг, приняло ужасно злое выражение, она не сводила с Илейко глаз, но теперь жестких и презрительных.

– Ну ты и красавец! – пролаяла она. – Чома (в переводе – «красавец», примечание автора)! Пошли, девочки!

И они пошли прочь, оставив Илейку в недоумении. Что все это значит? Сомнения разрешились быстро. Девушка вновь обернулась и бросила, как плевок в лицо:

– Урод!

Как Илейко оказался во дворе своего дома – он не помнил. Как в руке у него оказалась подкова – тоже. Но вот как разогнул ее из дуги в прямую стальную полосу – это осталось в памяти навсегда. Таким образом, он спрямил все выверты своего восприятия женщин.

«Я для них – недочеловек, я – лишний в любом обществе, ну что за народ!» – сокрушался он, примериваясь к новой подкове. Поудобнее ухватившись за концы, он что есть силы потянул правую руку на себя, одновременно стараясь не сгибать левую в локте. Ярость и обида таяли с каждой пядью выпрямленной стали.

«Бей бабу молотом, будет баба золотом», – вспомнились ему проделки легендарного кузнеца Илмаринена, который своим молотом сделал женщину из золота. Вторая выпрямленная полоса, некогда бывшая изогнутой подковой, опустилась на колоду рядом с первой.

Переводя дыхание, он, любуясь на дело рук своих, с некоторым запозданием подумал, что отец таким вот метаморфозам будет не очень рад. Как теперь быть с этими железяками? К лошади не приделать, возмутятся лошади и потеряют равновесие. Выбросить тоже жалко, все-таки шедевр рукотворный, сколько трудов на создание пошло. Спрятать – так неправильно, опечалится отец пропаже. Про оскорбившую его девушку он уже и думать забыл.

Однако прозвище, походя брошенное красавицей, не улетело в лес, чтобы там быть схвачено благородными мышами и братьями их – кротами, растащено по норам и разорвано на кусочки. Оно осталось витать в воздухе поблизости от берега реки Седокса, и каждая сопливая девчонка с хохотом ловила его, завидев несчастного Илейку.

Отец же обнаружил выпрямленные подковы, озадачился немного, но не опечалился. Наоборот, взяв их однажды на базар в Олонец, показал местному кузнецу. Тот, обладавший железной хваткой, повторить трюк не решился.

Зато решился одетый в железные латы немецкий рыцарь Стефан.

Стефан был из династии потомственных герцогов, то есть проблемы с выбором профессии не стояло, одна дорога – тоже в герцога идти, продолжать, так сказать дело отцов и дедов. Поэтому с самого раннего детства он и не заморачивался в поисках своего призвания.

Надо было только дождаться совершеннолетия, иначе говоря, шестнадцати лет, потом преломить колени перед знакомым рыцарем, получить несколько ударов позаимствованным мечом плашмя по спине и вновь подняться на ноги, но уже в другом статусе: «рыцарь Стефан». Что ни говори, есть свои плюсы в упрощенной процедуре для герцогов и графьев.

Но он пошел другим путем, благородным и опасным, решив добыть право именоваться «сир» самостоятельно, да, к тому же, на несколько недель раньше своего совершеннолетия.

Родовое гнездо у них не было захудалым, но все-таки несколько обветшалым. Замок, а точнее усадьба, обнесенная частоколом, в свое время была создана из дерева без всяких предварительных обработок, как то: замачивание в болоте на десяток лет, подстилка из бересты, мох между бревнами и слой голубой глины по углам. Поставивший усадьбу предок был слегка изранен в своем боевом походе, поэтому согласился на постройку временного жилища, которое позднее само по себе сделалось постоянным.

Предки Стефана были готы, но сила обстоятельств погнала их однажды организованно сняться с обжитых мест, помахать рукой уходящему под воду острову Готланд и отправиться на юг. Восстанавливать былое господство в регионе заброшенном и диком. О том, что в незапамятные времена готы не были здесь чужаками, говорили выложенные из камня, дикого или даже обработанного, форты и часовни. Точнее стиль построек, прозванный готическим.

Кто-то дошел до Рима, кто-то остановился у Геркулесовых столбов, а предок Стефана осел на хунгарской земле, помнящей еще Аттилу. Народ вокруг был доброжелательным, но буйным до берсеркерской отваги в бою с врагами. Все, как и положено. Родственные души. Готы принесли обычай назначать короля, который прижился вместе с королем, да так и остался.

Король Андраш (младший) был другом семьи Стефана. Собственно говоря, он и должен был быть тем самым знакомым рыцарем, который бы и добавил еще одного благородного сира в рыцарское братство. Но Стефан решил добыть себе звание, как и положено по романам и преданиям того времени.

Король Артур – вот кто был кумиром молодого хунгара готского происхождения. Подвиги легендарного воина – вот что было объектом подражания. И Стефан присоединился к очередному крестовому походу, оставив родных и близких, имея в заплечном мешке краюху хлеба, голову сыра и флягу вина. Хотелось, конечно, выдвинуться за славой, вооруженным семейным мечом, но рука не поднялась позаимствовать даже на время родовую реликвию.

Вообще с оружием здесь было нехорошо. Даже, можно было сказать, плохо. Слэйвины, образующие окрест свои государства не славились склонностью к созиданию. Поэтому они до сих пор воевали преимущественно копьями и палицами, не утруждая себя производством мечей. Из плохого металла не сделать полуторного «скандала», разве что у скандинавов закупить. Но мечи слэйвинам не продавались, или они отнимали их, или воровали себе. Поэтому такого благородного оружия было раз-два – и обчелся.

Да и сам крестовый поход был не номерной: четвертый, спровоцированный бесчестными венецианскими и генуэзскими барыгами, давно закончился, пятый – еще не начался. Крестовый поход за номером четыре с половиной. Ибо основными участниками его были дети, не старше Стефана, а зачастую даже младше. Все, как один бежали без родительского благословения, чтобы валить басурман силой своего воображения.

Конечно, сам по себе это полукрестовый поход не образовался. Нашлись достаточно взрослые дядьки и тетки, шептавшие детям знатных родителей, да и прочим разным другим подросткам, о славе и доблести. Главное условие – принести с собою что-нибудь ценное, чтобы оплатить морской вояж. А иначе как же добраться до вожделенного страдающего Иерусалима?

Впрочем, если ничего стоящего не было, ничего страшного – нужно крепкое здоровье, можно отработать перед посадкой на суда. А в доказательство святости помыслов – благословение святых отцов.

Не все сбежавшие дети добрались до Италии, некоторых перехватили на полдороге родители, кто-то, за день стосковавшись и оголодав, вернулся сам, кто-то сгинул, выловленный цыганскими каннибалами.