— Евгений Васильевич, гитлеровцы готовят какой-то необычный трюк, — озабоченно обращается Безверхов к военкому. — Раньше не приходилось наблюдать, чтобы фашисты на глазах у нас открыто готовились к атаке.

Бобров подтверждает эту догадку, настороженно просматривая в бинокль пространство перед собой.

Самолеты набирают высоту. Теперь у бригады много зенитных средств, и фашистские асы боятся снижаться. Вот стервятники уже над Ивановским, пытаются пробиться сквозь стену зенитного огня. Сбросив беспорядочно бомбы, уходят в сторону аэродрома.

Трещит телефон. Тулупов докладывает обстановку: «Немцы начали атаку. Они построили батальон пехоты в ротные колонны. Впереди идут две линии танков. Наступают без единого выстрела. Хотят испугать своей храбростью. Доложите комбригу — прошу дать побольше огоньку».

Безверхов продолжает наблюдать в стереотрубу.

— Хорошо идут молодчики! — говорит он, словно любуясь ими. — А спектакль они дают по старой программе. Вот так же шли густые колонны немцев в первую мировую войну под Сморгонью. Но как они редели, когда мы встречали их пулеметным огнем! Что-то от них останется теперь?

Комбриг отходит от стереотрубы и берет трубку телефона.

— Лейтенант Пономарев! Подпустите противника как можно ближе, а потом ахните всей батареей. Мин не жалейте. Мы теперь богатые, — отдает он приказание.

Томительно тянется время. Все замерли. Тихо и на НП. Люди в шинелях мышиного цвета идут во весь рост. Расстояние между ними и нашими позициями с каждой минутой сокращается. Теперь в бинокль уже видно, как в первых рядах шествуют самые рослые, легко одетые солдаты, словно знают, что жарко будет. Полы шинелей демонстративно подоткнуты под ремни.

Мы недоумеваем: что заставляет немецкое командование решаться на такие рискованные авантюры? Разве гитлеровцам не ясно, что и без того высокий боевой дух наших войск с каждым днем нарастает. Да и вооружены мы теперь куда лучше, чем некоторое время назад. Забегая вперед, скажем: хорошо и точно ответил на этот вопрос Безверхов в письме на Тихоокеанский флот спустя несколько дней:

«На днях немцы сделали безумную попытку остановить наше движение. Батальон, усиленный танками, перешел в „психическую“ атаку. Не здравый смысл — отчаяние толкнуло немцев на такой шаг. Достойно встретили гвардейцы „психов“. Залпами из всех видов оружия атака была отбита».

Напряжение нарастает. Обосновавшиеся за толстыми стенами корпусов техникума и церкви бойцы первого и второго батальонов уже слышат гул танковых моторов, скрежет гусениц. Атакующие подошли метров на триста. Моряки ждут. Им уже не впервой сходиться с фашистами грудь с грудью.

Комбриг спокоен. Он уверен в успехе, уверен в людях. Непосредственно в подразделения посланы начальник штаба бригады И. К. Рябцев, командир артдивизиона М. С. Мамаев. Наконец, Безверхов громко произносит: «Время!» Все смотревшие на него телефонисты разом прокричали в телефонные трубки условный сигнал подразделениям.

Дрогнула земля. Полковник припал к окуляру трубы. Поле, по которому наступали гитлеровцы, мгновенно покрылось темными веерами взрывов и затянулось черно-грязной пеленой. Отнес ее ветер в сторону — все увидели: идущая впереди рота фашистов сметена начисто разрывами 82-миллиметровых мин батарей лейтенантов Пономарева и Степанова. Но танки все еще ползут, движутся и задние темные четырехугольники. Тут включается противотанковая батарея лейтенанта Кириллова. А вскоре команда «К бою!» звучит и в батарее «катюш». Грянул залп. Черный дым окутал наступающие ряды. А когда он рассеялся, то видение разыгранного на поле спектакля исчезло. Ни декорации, ни «артистов» и духу не стало. Два часа длилось форменное истребление фашистского войска. Танки, оставшись без пехоты, повернули назад. Моряки перешли в контратаку. Действуя вместе с танкистами М. Е. Катукова, они отбросили фашистов в исходное положение, в деревню Тимково.

На поле боя гитлеровцы оставили до 300 трупов и несколько танков. Убитые составляли цвет фашистской армии: в основном это были солдаты 20–28-летнего возраста. Так «психи» были приведены в чувство.

В самый разгар боев на Ламе мы узнали радостную новость. Из штаба армии сообщили: «За проявленную отвагу в боях за Отечество с немецкими захватчиками, за стойкость, мужество, дисциплину и организованность, за героизм личного состава 71-я морская стрелковая бригада преобразована во 2-ю гвардейскую стрелковую бригаду».

На всем участке подразделений идет сильный бой. Многие командиры вышли из строя. Все люди, до коков и повозочных из обоза, на передовой. Бригада напрягает все силы, чтобы сломить сопротивление противника.

Полученную радостную весть военком Бобров приказал немедленно довести до каждого бойца. Было решено всем оставшимся в штабе и политотделе офицерам отправиться на передовую. Начхиму Будрейко, члену парткомиссии, — во второй батальон. Боброву — к комбату Тулупову, который, будучи раненным, оставался в строю. Начальнику политотдела батальонному комиссару Н. В. Никифорову — в третий батальон. Начальнику артиллерии Трекову — в противотанковый дивизион к капитану Остроухову. Мне — в артдивизион Мамаева.

Перед тем как всем пойти к людям, военком провел с нами короткий инструктаж. Он напомнил о том, как зародилась советская гвардия в жестоких, кровопролитных схватках с немецко-фашистскими захватчиками в самые трудные первые месяцы Великой Отечественной войны. Дал всем по газете «Красная звезда», в которой сообщалось, что часть преобразуется во 2-ю гвардейскую стрелковую бригаду. После этого мы направились в подразделения.

Конечно, долго беседовать ни время, ни обстановка не позволяли. Но самую суть, самое главное, как мне кажется, мы до сознания воинов донесли — это волнующую весть о присвоении бригаде звания гвардейской — и разъяснили, к чему обязывает оказанная нам высокая честь.

Тех минут мне не забыть. Моряки благодарили Коммунистическую партию, родное Советское правительство за высокую оценку их заслуг, клялись, что они оправдают высокое доверие Родины, будут еще яростнее громить врага. Своим девизом они взяли нерушимые законы гвардии: «Там, где гвардия обороняется, враг не пройдет! Там, где гвардия наступает, враг не устоит!»

После отражения психической атаки бригада повела наступление на Алферьево. Деревня эта расположена на восточном берегу Ламы. Сильно укрепленная противником, она являлась его прочным опорным пунктом в общей системе обороны на рубеже реки. В Алферьеве к тому же еще был расположен вражеский аэродром, откуда фашистские самолеты непрерывно наносили удары по нашим боевым порядкам, сковывая действия бригады. «Алферьево — крепкий орешек, — говорил Безверхов, — но раскусить его надо».

Понимал и противник, насколько важно для него удержать в своих руках деревню. В боях здесь было замечено, что фашисты перестали бежать при угрозе окружения, а дрались до последнего патрона. Случалось, что взятые в кольцо гитлеровцы пытались наносить неожиданные удары по краснофлотцам, увлекшимся преследованием.

Но советских солдат ничто не могло остановить. Они горели святой ненавистью к захватчикам. Дух же немецко-фашистских солдат был надломлен, поколеблена их вера в успешное окончание войны с Россией. Что это действительно так, красноречиво подтверждал приказ командира 3-й танковой группы генерала Гота, попавший в наши руки: «Да поможет нам бог в эти часы тяжелых испытаний для германской армии», — такое заключение самонадеянного генерала, ретиво рвавшегося к нашей столице, говорит о многом. Оно показывает, что после разгрома фашистских армий под Москвой он потерял веру в непобедимость немецкого вермахта и теперь уповал на господа бога.

С рассветом моряки пошли на штурм вражеского узла сопротивления в Алферьеве. Сюда подошла батарея Бородина. Она открыла мощный огонь по дзотам противника. Одна за другой умолкали его огневые точки. Но те из них, что не были подавлены, подвергли интенсивному обстрелу батарею. Появились убитые и раненые. На смену им подошли бойцы из резервов. Орудийные расчеты продолжали вести огонь. Воодушевленные героизмом артиллеристов, морские пехотинцы в решительном броске захватили несколько домов.