Дождь забарабанил в окна, и Юлий Макарович вздрогнул: ему почудились в звонком перестуке чьи-то шаги. Он тяжело поднялся с кресла и подошел к окну. Дождь падал стеной, по стеклам текли ручейки, и видно ничего не было. Юлий Макарович вспомнил, как врач, простукивая и прослушивая его, приговаривал: «Покой, полный покой… Сердце устало, надо ему помогать…» — «Вот дотяну до пенсии…» — неопределенно бормотал Юлий Макарович. Он и в самом деле чувствовал себя неважно: годы давали себя знать.

И росла, становилась очень осязаемой тревога. Она поселилась в квартире Беса, и он ее пытался прогнать, вышвырнуть под дождь, но ничего не получалось.

Ганна сообщила, что благополучно добралась до сотни Буй-Тура, просила подумать о новом комплекте документов, о новых вариантах легализации. Она не собиралась совой сидеть в лесу, напоминала, что есть задание, которое надо выполнять.

Проходили дни и недели — не было вестей от Чайки. Девушка будто растворилась в огромном мире, она вышла из-под контроля Беса, и это его волновало больше всего. Где она и что с нею?

А вчера показалось Бесу, что встретил он Лесю Чайку на центральной улице города. Был вечер, на улице людно, и вдруг мелькнула в толпе знакомая фигурка. Бес остановился, пораженный, — точно она или почудилось? Девушка шла торопливо: тот же рост, такая же походка — властная, решительная. Бес кинулся вдогонку, но толпа закрыла девушку, и он ее потерял из виду.

Он проклинал себя за то, что упустил секунды й упустил девицу: можно было бы сразу убедиться, что ошибся, и тогда было бы спокойнее и не лежал бы камень на сердце.

А если это была Чайка?

Тогда, значит, стал он пешкой в чужой игре, волочит, старый осел, упряжку, седоки в которой кто — известно.

Дождь все стучался в окна, ветер швырял его горстями, зло и сильно. Вспомнился Бесу такой же дождливый вечер, когда постучалась к нему «племянница». Она пришла уверенно, вела себя напористо, только чуть растерялась, когда заметила подозрительность Юлия Макаровича. Да, он до конца тогда не поверил паролю. Что-то насторожило его. Что?..

Бес вспоминал тот вечер минута за минутой, он будто прокручивал в памяти старую ленту.

Кадр: Входит Ганна. Среднего роста, в затрепанном ветрами плащике, озябшая: «Племянница я ваша, Юлий Макарович, Ганна».

Пометка на полях: «Появилась, когда и ждать перестал. Слишком долго была в сотне Буй-Тура… В сотне? А почему, собственно, она шла к нему через сотню? У нее было два пути: прямо к нему, Юлию Макаровичу, и — в лес, к Буй-Туру. К нему было проще, а она пошла в лес… С чего бы?»

Задать бы ей этот вопрос, но теперь жди, когда будет возможность.

Снова кадр: чемоданчик гостьи, ничего интересного: шмат сала, домашняя колбаса, желтая грудка масла.

Для маскировки удобно — подарок родственнику-горожанину.

И опять зарубка в памяти: «Неужто Буй-Туру так хорошо в лесу живется, что и сало есть, и масло сливочное, и колбасы не переводятся?»

В следующем кадре опять Злата-Ганна. Цепкий у нее взгляд, уверенные движения… По комнате ходит сторожко, как человек, привыкший к опасности. Вот Юлий Макарович потянулся к зажигалке на столе, а она резко повернулась, готовая встретить удар, если он последует…

У Юлия Макаровича вертятся в голове какие-то обрывки смутных воспоминаний, более давних по времени. В лесах Зеленого Гая в сотне Стафийчука появилась курьер с особыми полномочиями. Решительная девица, обвинившая Стафийчука в измене, в предательстве интересов Украины. Пытались они осуществить тогда операцию «Кровь и пепел», собрали все наличные силы и… угодили в западню. Среди мертвых и живых курьера Горлинки не оказалось.

До прихода в сотню Стафийчука она работала учительницей в начальной школе Зеленого Гая, и, если память не изменяет, фамилия у нее была Шевчук… Точно: Мария Григорьевна Шевчук… Среднего росточка, синеглазая красавица…

И снова перед глазами тот вечер: «Молись, — говорит Бес, — молись богу, стерва, живой отсюда но уйдешь, кто тебя сюда послал?» Потянулся к сигаретам, а вдруг — пистолет в руках у Златы-Ганны: «Проверяйте, но без этих фокусов. Не люблю…»

Знакомый почерк, сделал зарубку Юлий Макарович: так же решительно «проходила» проверки и курьер, прибывшая к куренному Рену. О ней рассказывали легенды, о той курьерше, прибывшей из-за кордона. Она прошла по всем явкам, и именно тогда погиб референт Сорока, у которого Юлий Макарович пребывал в помощниках. На этот случай был разработан запасной вариант восстановления подполья, и после провала Сороки в дело вступил Юлий Макарович.

Но самым тяжелым провалом было уничтожение штаба Рена. Установлено, что Рена предал его адъютант Чупрына. Но куда делась курьерша? Погибла ли, ушла ли за кордон? Тогда еще действовала линия связи с закордонным центром, и он, Юлий Макарович, запросил о судьбе курьера. Мудрый ответил, что курьер не возвратился…

И здесь тоже курьером была дивчина…

И кадр последний: «Спрячьте ваши пистолеты, друзья», — сказал Буй-Тур, появившийся словно из-под земли. Буй-Тур, безусловно, знал эту курьершу; он подробно рассказал, как и когда «принял» ее. Но мог же к нему прийти и ненастоящий курьер? Буй-Тур подтвердил, что к нему в сотню пришла и правильно назвала пароли именно эта девушка. Ну и что? Как это Юлий Макарович не сообразил, что все могло случиться и раньше, времени было достаточно для подмены…

Юлий Макарович прервал свой мысленный просмотр кадров-воспоминаний. Достаточно. В двух случаях — провалы, к которым как-то причастны курьеры, приметы которых совпадают. Не полностью, но много общего в почерке, в стиле действий. В третьем случае пока еще провала нет. Хотя…

Исчез Сыч — точнее, его ликвидировал Буй-Тур по приказу курьера. Неожиданно взяли Лелеку. Но о Лелеке курьер не знала ничего. Тем не менее связь прервалась. Значит, не курьер виновата в этом. И все-таки слишком много совпадений.

Не любил Юлий Макарович совпадения…

Он представил себя на месте чекиста Коломийца. Много слышал Бес об этом человеке. В кругу пособников и соратников Юлия Макаровича имя полковника называли со страхом. Первая заповедь тайной войны: знай того, с кем ведешь поединок. Бес пытался вести свой бой против Советской власти. Защищал эту власть от Беса и ему подобных чекист Коломиец. Бес с наслаждением порой вспоминал, как в 1942 году в лагерях для военнопленных переводил приказы гестаповцев: «Коммунисты, комиссары и энкаведисты — шаг вперед!» Но он не любил вспоминать, как в том же 42-м из строя вышел молоденький лейтенант:

— Ну, я чекист…

Бес обрадованно — крупный улов! — задал следующий вопрос:

— Фамилия?

— Дзержинский…

— Сын? — Бес боялся поверить удаче.

— Все мы сыновья Дзержинского… — Лейтенант говорил свысока, презрительно. У него было очень юное лицо, только пробилась черная смужечка усов, и губы были по-детски припухлые. А на голове пропитался кровью бинт, и глаза глубоко запали, казалось, провалились.

— Издеваешься? — сообразил Бес. И приказал, стараясь, чтобы приказ прозвучал властно и отрывисто, как у господ гестаповских офицеров: — Подойди ближе! — Он хотел рассмотреть его — впервые видел чекиста вот так близко, рядом с собой, и тешил себя мыслью, что может сделать с ним все, что угодно.

Лейтенант подошел к Бесу и коротким, почти молниеносным ударом сбил его с ног. Бес упал в пыль плаца, дернулся, попытался встать на четвереньки и снова упал в пыль.

— Добить бы гада… — тоскливо протянул кто-то из пленных.

— Наши добьют, придет время, — сказал лейтенант.

Он встретил смерть спокойно, с пренебрежением, которое поразило даже гестаповцев: они долго оживленно лопотали, обсуждая этот инцидент…

И теперь Бесу казалось, что Коломиец похож на того лейтенанта, только постарше возрастом, званиями и мудрее.

Когда-то, удачно уходя от облав, заметая следы, меняя фамилии и внешность, Бес как бы отвечал в сотый раз лейтенанту, срезанному автоматной очередью, но так и не ушедшему из злой памяти: «Врешь, не добьете…»