Кончились подарки, но не кончились гости. Они ждали уже очередями возвращения Музайаны и Вамека-бен-Хасана с прогулки по владениям прадеда или же с ущелья, где Обид-кори провожал их отца, передавая его горным киргизам, до сих пор помнящим тот исход. Тогда Музайана стала раздавать гостям просто советские деньги — те самые две сумки купюр, увезённых со станции Г илас. Люди радовались, что и в Америке такие же деньги, что и у нас, и всё интересовались, а что там можно купить на вот эти три рубля? А если прибавить ещё рубль Абдусамата и пятёрку Рузван-биби, которая и вовсе не была родственницей, но заговорила рвоту Музайаны то ли ото смены климата, то ли от обилия гостей?…
В ответ Музайана показывала мужчинам туфли Бен-Хасана, а женщинам свой халат, и те хором спрашивали, а нельзя ли обменять эти самые три, один и пять рублей на пусть поношенные, но со скитальческих, родных, святых плеч и ног вещи? Вскоре ни на королевском потомке, ни на потомице Пророка не осталось ничего заокеанского — Вамек-бен-Хасан купил здесь в «Сельпо» киргизскую войлочную шапку и разноштанные брюки джалал-абадского местпрома, Музайана была одета чуть лучше, потому как покупала вдовье рукоделие на базаре, и когда они рассчитались с последней трёшкой для леденцового петушка по новорождённому из этого древнего рода, которого, кстати, в честь Музайаны и Вамека назвали Музмеком, начались толки-кривотолки…
— Жоним, анави кеган кизди курдийзми? Дадасиям тузук, энасиям-а! Дадаси бир кун дадамга етти тано ер берганта! Кизиям дурус, менга, шу денг, бир йумолча апкепти, нукул биздан кетмай Хачча-момикка тиктиргандай денг!
— Менгаям анови янидаги борку, анови алини балидан ажратмайдиган-чи! Бир сум берувди денг, уларди бир суми экан-та, яна йигирма тиййин куштим-та, бир каса каттик олиб ичтим. Ичларимми ювиб-ювиб олдим-та!
(-Душенька, вы видели эту девушку? И отец у ней приличный, и мать! Отец её когда-то выделил моему отцу семь танобов земли. И дочь его хороша, вот привезла мне платочек, ну так похож на рукоделие Хаччи-момик из нашего села!
— И мне этот, который рядом с ней, ну тот самый, которому что Иван, что болван — дал рубль, ну их самый рубль, так вот, я добавила к нему ещё двадцать копеек и купила банку катыка. Прочистила себе нутро!)
К чести своего племени хочу сказать, что эти пересуды возникли не сами по себе на пустом месте. Это была строго продуманная и чётко рассчитанная акция, осуществлённая Османом Бесфамильным, о котором все, казалось, давно уже забыли. А он тем временем не дремал. Он яростно и неустанно работал на тайном фронте. Тридцать семь негласных встреч с чабанами, почтальонами, банковскими служащими и даже с одноруким киоскёром дядей Серёжей, у которого не было никаких секретов кроме припрятанного номера еженедельника «Футбол», так вот, негласные встречи, организация законспирированной агентурной сети, о коей никто никогда бы не узнал, если бы каждый день у старой мельницы, где дрались моокатские петухи, Шымырбай-бозаши, напившись своей бозы, не рассказывал, кто из моокатцев подписал сегодня согласие на «внегласное», как говорил он сквозь плач и сопли, сотрудничество с чужим шпионом.
Так вот, эти пересуды начал сам Осман Бесфамильный, поскольку ему и вовсе ничего не досталось по долгу его службы. Ведь и конфискация, о которой днём и ночью думал неусыпный Осман, уже ничего, кроме местпромовских носок и сельповского халата, не дала бы. Итак, подарки кончились и начались толки. Но Осман просчитался в одном. Музайана была кровью из того же племени, а королевский потомок — что им королевский потомок! — он молчал, ничего не понимая, как молчал бы, если всё понял…
Музайана ответила на окончание подарков и денег теми же толками-сплетнями. Поначалу она рассказывала всё прибывающим гостям о тяготах жизни в Америке, о безработице, бесправии трудящихся, о гнусной эксплуатации труда капиталом, чтобы хоть как-то объяснить отсутствие подарков, и именно тогда турецкий курд Мустафа Джемалович, пользуясь дальним своячеством учителя физкультуры Хаита Кучкан-оглы, сводил к ней все свои подопечные классы, проведя их разом по курсу обществоведения и истории КПСС по части буржуазной критики. Потом, когда школьники перестали появляться, но являлись одна за другой женщины из дальних кишлаков и аилов — внучка последнего провожатого её отца, жена конюха, отец которого подковывал её отцу лошадь, тётя носильщика и племянница разбойника, которые стащили тюк богатств, свояченица отпрыска казия, что всё это отыскал, Музайана за концом разговоров, стала показывать этим богомолкам, как сношаются в Соединённых Штатах Америки. Нет, нет, правда, смотрите, сколько у вас детей? Двенадцать? Четырнадцать! А знаете почему? Потому что у вас нет презервативов. Чего? Пре-зер-ва-тивов! Это вот такая штучка! Нет, это не первомайский шарик. Эта вещь надевается на член. Что такое член? Это то, что вам делает детей! Нет, это не муж, это член мужа, как это по-узбекски? В общем, по-английски это называется… — женщины при этом накидывали на себя паранджу, но продолжали слушать. А ещё подсматривали! А некоторые из них даже доносили увиденное до Османа Бесфамильного.
— Вот так она делает, вот так! — неумело показывали они по очереди движения безбожной американки. — А ещё вот так, вот так!
И только чувство братского патриотизма к этим простым труженницам сдерживало Османа от постыдных поступков в номере колхозной гостиницы.
— Вот так вот! Вот так делает, а!
— Ладно, — успокаивал их чекист. — Недолго ещё верёвочке виться!
— Да-да! Извивается вот так! Вот так! — и забыв паранджу, эти жёны конюхов и пастухов спешили к себе домой, чтобы скорей наткнуться на своего бестолкового неуча мужа!
Шёл последний месяц визы…
Королевский потомок от полной ненужности уже запил, найдя себе в сочашники Шымырбая-бозаши, который учил благородного араба советскому языку. Музайана истощила свои фантазии и фантазмы и уже просто и тупо сидела как идол, гости же шли и шли, целуя кто ей ноги, кто подол платья, а бездетные женщины и вовсе водили её руками по своим грудям, лобызая её бесчувственные ладони.
Мало-помалу все кто ехали паломничать к Сулейман-горе, стали по дороге непременно заезжать к этой святой девушке, от безмолвия которой излечилось будто бы 15 плешивых, 7 Паркинсонов, 6 алкоголиков, 4 экзематиков и даже один с геммороем. Она теперь просто и тупо глядела на входящих, пока перед глазами вместо лица входящего не появлялось светлое пятно, солнечный зайчик, за которым уже не было нужды разбираться, кто пришёл и зачем.
Именно на это время её священного ступора приходится попытка главврача эски-моокатской райбольницы Кутманбая Аримбаева осуществить транснациональный брак с целью перекачки своих эски-моокатских денег в банки Уолл-стрита, поскольку именно он — Кутманбай Аримбаев, а не управляющий банком, и тем более не начальник БХСС, был самым богатым человеком Эски-Мооката. «Скорая помощь» работала у него как такси, хирурги подрабатывали мясниками, терапевты — ветеринарами, а морг — был единственным в то время промышленным холодильником, которым пользовались в аренду и молокозавод, и МТС, и райсельхозпродукт.
У Кутманбая было всё, и даже в отличие ото всех восточных сказок — сын и дочь: двойняшки Дерсу-бай и Узала-ай. Их-то он и решил распределить между Музайаной и Вамеком. Но вот незадача: ни Музайана, ни тем более Вамек не говорили по-русски, и с другой стороны Ни Дерсу-бай, ни Узала-ай не понимали ни по-узбекски, ни по-английски. Надо было выбирать язык семейного общения. И тогда Кутманбай решил: быть тому языку киргизским. Для двух великовозрастно-русскоязычных детей главврача срочно был нанят учитель киргизского языка — тот самый Шымырбай-бозаши, который спивался от ненужности никому, он же взялся теперь обучать благородного араба за пиалкой бозы не общесоветскому, а специально-киргизскому языку.
Труднее было с Музайаной, у которой всё продолжался онтологический ступор, но и здесь деньги Кутманбая Аримбаева сделали своё дело. Вертолётом, по всем горным джяйляу были разбросаны тысячи листовок, как в день выборов Кутманбая депутатом советов трудящихся и колхозников. Но листовки были не об его преданности делу партии и народа, о необыкновенной целительнице, дающей мужчинам и скоту сказочное плодородие, как легендарный киргизский народно-эпический герой Майке, и киргизы потянулись отарами с джайляу в Эски-Моокат, заполняя дом Нурмат-хона своей горно-беспримесной речью.
