Джон Лютер, рослый, широкоплечий полицейский, размашистой походкой пересекает больничную парковку, лоснящуюся после ночного дождя. Не меняя шага, он проходит через раздвижные двери в травматологию, приближается к стойке и предъявляет бедж дежурной сестре-филиппинке:

– Мне нужен Йен Рид.

– Офицер полиции? – Она заглядывает в свой компьютер. – В восемнадцатой палате. Это там, в конце коридора.

Лютер шагает через вестибюль, лавируя между медсестрами в резиновых шлепанцах. Вокруг раздаются стоны перебравших кутил, избитых женщин, членовредителей и передознувшихся наркоманов. Лютер отбрасывает рукой тяжелую штору закутка под номером восемнадцать, и – вот он, Йен Рид, сидит без галстука на краю койки.

Рид – худощавый блондин с нервным лицом. На нем белая рубашка, покрытая причудливыми узорами из пятен засохшей крови. На шее мягкий ортопедический воротник.

– Оп-па! – выговаривает Лютер, задергивая шторку.

– Во-во… Но все не так плохо, как кажется.

На макушке у Рида пара швов, плюс на ноге разорванная связка, плюс ушиб ребер. Есть и ушиб почек: неделю-другую он будет мочиться кровью.

Лютер подтягивает к себе пластиковый стул.

– С шеей что?

– Вывих. В замок меня взяли. Из машины выволокли.

– Кто?

– Ли Кидман… Бэрри Тонга…

Ли Кидман Лютеру известен: культурист, вышибала, сборщик долгов. Слегка промышляет порнушкой. А вот второе имя незнакомо.

– Бэрри Тонга, – повторяет Рид. – Качок из Самоа. Бритая башка, весь в наколках. Грузовик ходячий… Иногда участвует в боях без правил.

Лютер понижает голос до еле слышного шепота:

– С чего это они?

– Ты знаешь Джулиана Крауча? Застройщика? В свое время заправлял ночными клубами – «Хаус оф винил», «Бетамакс», «Интерсект»…И еще студией звукозаписи в Камдене. Правда, сейчас дела у него идут плохо.

– А кому сейчас легко?

Рид объясняет, что Краучу принадлежит половина улицы ленточной застройки в Шордитче – шесть домов. На подходе у него покупатель – какой-то русский, желающий построить на этом месте спортзал, как раз к Олимпиаде. Сейчас Крауч весь в долгах как в шелках. Разводится к тому же. Покупатель ему нужен, но на продажу выставлены только пять домов из шести.

– Ну, – говорит Лютер, – и кто живет в доме номер шесть?

– Парняга один, Билл Таннер. Старый моряк.

Лютер издает стон – он знает, каким сентиментальным становится Рид, когда дело касается старых служак. Он уже хлебнул через это горя.

– И что же? – спрашивает Лютер. – Этот самый Крауч пытается его оттуда выжить?

– Ага.

– А почему этот тип просто не возьмет да не переедет куда-нибудь?

– Потому что это его дом,дружище. Таннер снимает его с семьдесят второго года. Жена его, черт подери, померла в этих стенах!

Лютер воздевает руки вверх – ладно, ладно…

Рид в общих чертах описывает картину запугивания: звонки с угрозами; неизвестные в капюшонах пихают старику в почтовый ящик собачье дерьмо, бьют оконные стекла. Наконец врываются, похабят гостиную скабрезными росписями.

– Он вызывал полицию?

– Понимаешь, этот Билл Таннер – такой человек, – говорит Рид, – с норовом, старый чертяка. С перцем. – У Рида это наивысший комплимент. – Он делает снимки этих самых капюшонов, предъявляет их в качестве улики. Напуган, понятно, не на шутку: он же пожилой человек, одинокий, а его каждую ночь так изводят. И вот появляются люди в форме, берут эти капюшоны за шкирку. О Крауче ни слова. Еще и солнышко не взошло, а их уже и след простыл. Ну а назавтра или через денек на Билла наезжают уже всерьез. Двое битюгов.

– То есть те самые, Кидман и Тонга?

Рид кивает.

Лютер скрещивает руки и смотрит вверх, на лампу дневного света, всю в крапинках иссохших мушиных трупиков.

– И что же ты сделал?

– Ну а как ты думаешь? Наведался к Краучу. Сказал, чтобы он отстал от Билла Таннера.

Лютер прикрывает глаза.

– Ой да ладно тебе, – бросает Рид. – Будто мы раньше такого не делали.

Лютер снисходительно пожимает плечами.

– Когда это произошло?

– Пару дней назад. И вот сегодня вечером являюсь домой, собираюсь припарковаться, а меня сзади поджимает этот самый «мондео». Не успел я сориентироваться, как оттуда выскакивают двое, обегают меня с обеих сторон, вытаскивают из машины и досыта угощают пинками.

Лютер кидает взгляд на хирургический воротник:

– Все это прямо у тебя? На квартире?

– На собственном моем пороге.

– И ты точно уверен в том, что это были Кидман и Тонга?

– Ну, Тонга – это Тонга. Это самый, мать его, здоровенный бычара, какого я только видывал. Ну а Кидмана я знаю потому, что… ну, в общем, это был Кидман. Мы с ним уже имели дело.

– Какого рода?

– Да так, разное бывало… Что бы ни случилось, он всегда маячит где-то поблизости.

– Ты докладывал об этом?

– Нет.

– Почему?

– У меня нет прямых доказательств их причастности. Да если б и были, что с того? Крауч нашлет на бедного старика еще одну свору отморозков. Но Билла-то ведь не сдвинешь. Кончится тем, что убьют его, как пить дать убьют. От сердца ли умрет, или удар хватит, все едино. Бедный старикан…

– Но ведь можно действовать как-то половчей, – замечает Лютер.

– Он служил своей стране как мог, – поигрывает желваками Рид. – Высаживался с десантом в Нормандии в сорок четвертом. Ему восемьдесят пять долбаных лет, он всего лишь хотел, чтобы все было по закону. И что? Родная страна взяла и кинула его.

– Ладно, будет тебе, – говорит Лютер. – Смотри, чтоб у самого волосы не повылезли. От меня-то ты чего хочешь?

– Просто заскочи к нему, убедись, что все в порядке. Молока ему там захвати, батон. Да, еще собачьи консервы. Но только, смотри, не дешевые. Спроси мясные кусочки в желе – он в своей собачонке души не чает.

– Что за народ эти старики, – вздыхает Лютер. – Согласны околевать от холода, лишь бы не кормить своих питомцев дешевкой.

Если бы мог, Рид пожал бы плечами.

Убийца идет пустынными ночными улицами – вдоль обсаженных платанами аллей, мимо домов с викторианскими террасами, бетонного здания муниципалитета, местных магазинов с темными окнами. Он минует церкви с выцветшими от времени отчаянными воззваниями на каменных фасадах: «Жизнь коротка. Проживи ее с молитвой!»

Убийца плотно сбит и мускулист. У него короткие волосы с аккуратным пробором. Одет в темную куртку и джинсы. За спиной рюкзачок для ноутбука, хотя никакого ноутбука там нет и в помине…

На забитую машинами парковку на Клейхилл-стрит, отчаянно пятясь задом, вползает малолитражка. Из-за руля выбирается молодая азиатка и, прижимая к груди сумочку, торопится к дверям своего дома. Краем глаза она замечает убийцу, но разглядеть его в темноте не может.