Барри говорил, что среди обитателей окружной тюрьмы есть хорошие и плохие люди, арестованные за бродяжничество или мелкое хулиганство, и здесь же уголовники и рецидивисты. «Вам лучше на время потерять ощущение реальности, — сказал он. — Так вы хоть в какой-то степени себя обезопасите». В окружную тюрьму попадают подследственные, некоторые из них сидят месяцами, порой даже годами, из-за того, что не могут внести залог. Чаще всего людей сажают за наркотики — за хранение и продажу. Встречаются проститутки, которые обычно крутятся на стоянках грузовиков или в дешевых мотелях, это завсегдатаи тюрьмы.

— Ничего никому не рассказывайте, Рита, — говорил он. — Думайте, что вы крутая. Но поверьте, по сравнению с девочками из «округа» вы сущий ангел. Что бы ни произошло — молчите. Тюрьма не шутка. Там могут здорово обидеть.

Сначала я не поднимала глаз, но потом убедилась, что на нас с миссис Тайлер никто не обращает внимания. Несколько женщин мрачно уставились в тарелки с едой, но большинство было занято разговорами. Они говорили, говорили и говорили. Рассказывали о своих родственниках или знакомых, пытаясь передать их голоса. Выразительно жестикулировали, кивали головами. Я никогда не думала, что всего пятьдесят женщин могут наделать столько шуму.

Многие старались приукрасить свою внешность: тени, тушь, румяна, лак на ногтях, лак на волосах, подведенные губы. Мне это казалось странным, хотя удивляться было нечему. Возраст этих женщин выдают не только руки, но и обилие косметики на лице.

Опять звонок. Мы строимся и всем стадом идем в комнату отдыха. Большой телевизор в углу, вокруг в беспорядке металлические стулья, некоторые перевернуты. Три платных телефона, к каждому тянется вереница женщин, похожих друг на друга, как близнецы. На стене рядом с телефонами масляной краской небрежно написаны правила. Виднелись подтеки от кисточки. «Дожидайтесь своей очереди. Разговор оплачивается на другом конце. Продолжительность разговора не более трех минут». Многие превышали отпущенное время и вешали трубку только тогда, когда надзирательница хватала их за руку и говорила: «Пошли».

Наконец подошла моя очередь. Я набрала номер. Четыре, пять, шесть гудков… В тот самый момент, когда телефонистка предложила перезвонить попозже, Алекс снял трубку. При звуках его голоса у меня задрожали колени.

— Рита? — спросил он.

Он беспокоился за меня, он рад моему звонку!

Мне хотелось не торопясь рассказать, что со мной все в порядке, что тюрьма не такая уж и страшная штука. Но нежность, с которой он произнес мое имя, отозвалась болью в сердце. И я начала с главного.

— Где ты был прошлой ночью, Алекс?

— Что?

— Я хочу знать, где ты был прошлой ночью?

— Уехал.

— Уехал куда?

Просто уехал. Рита, с тобой все в порядке? Как ты там?

— Ты был с Ли, да, Алекс?

— О чем ты говоришь? Мы с Джерри поехали выпить пива.

— Лжешь. Я знаю, что ты лжешь. — Молчание в трубке. Было слышно, как работает посудомоечная машина. По радио — оно в углу на кухне — транслировался бейсбольный матч.

— Я не спала, Алекс, когда ты приехал в тот день поздно. Слышала, как ты звонил. Кому ты звонил?

— Не время сейчас об этом, Рита. Можешь понять?

— Нет, не понимаю. Почему ты не хочешь ответить?

Опять тишина. Надзирательница щелкнула пальцами, направляясь ко мне. Мои три минуты вряд ли истекли, но я, конечно, не буду с ней спорить.

— Послушай, Рита, — сказал Алекс, — будь там осторожнее. Береги себя. Ладно?

Я ходила вдоль стены, скрестив на груди руки. Теряю Алекса? Или уже потеряла его? Сердце мое налилось тяжестью. Алекс человек крайностей, он и твой, и не твой. Он может быть жестоким. При мысли, что мне суждено остаться одной, я сжалась. Трудно было представить себя в маленькой квартирке, где придется коротать долгие дни. Смогу ли я быть спокойной, если все раздражает вокруг?

Миссис Тайлер сидела у темной стены, там же, где я ее оставила. Она старалась изобразить доброжелательное равнодушие. Точно так же и я сделала бы, если бы она оставила меня в этой толпе. Всем своим видом она как бы говорила, что поглощена только собой, и окружающие ее не волнуют. Как только я подошла, она похлопала рукой по свободному стулу рядом.

Я села и тяжело вздохнула. Что в эту минуту делает Алекс? Наверное, после нашего разговора он вышел во двор и стоит, засунув руки в карманы. Смотрит в направлении тюрьмы. Надеется, что у меня хватит здравого смысла вести себя здесь как надо. Когда же он поймет, что из-за жалости ко мне становится нерешительным, то подумает, что, черт возьми, сама во всем виновата.

— Ну, что, дома все в порядке, Рита? — спросила миссис Тайлер.

Я хотела ответить вроде того, что все в порядке. Но когда повернулась к ней, то увидела — это была не просто вежливость. Ее глаза светились добром и любопытством. «Черт возьми, — сказала я себе, — она намного старше меня, давно замужем. Может что-нибудь посоветует».

— Кажется, у мужа роман с его бывшей женой.

Миссис Тайлер не изменилась в лице. Она передвинула свой стул поближе к моему и ждала, что я расскажу дальше.

Я поймала себя на мысли, что еще никогда не рассказывала людям все, как есть. Теперь мне захотелось рассказать правду.

Это давняя история, миссис Тайлер. Даже не знаю, с чего начать. Многие месяцы я не в себе. Со мной что-то неладное, и я не знаю, что это такое. Раздражаюсь, даже бываю жутко злая; а на кого или на что, сказать не могу. Боюсь, может, я помешалась. Может, это клинический случай, вроде депрессии. Или нарушение обмена, и мне нужно регулярно принимать литиум или, как его там, либриум. Может, это у меня постманиакальный синдром, черт его знает.

Несколько недель до ареста были особенно тяжелыми. Жить со мной стало невыносимо. Алекс может подтвердить. Я взрывалась по всякому пустяку. Если он оставлял белье на полу в ванной или прикрывал глаза во время разговора со мной, я вопила, кричала, уходила из дома. Я просто сама все портила. Часа через два начинала чувствовать вину; и мне хотелось повиниться, взять Алекса за руку, придвинуться поближе к нему на диване.

Как узнать, когда начинается нервный срыв? Было ощущение, что во мне живут два человека: жена и мегера. Но ни одна из них не была мной.

— Что с тобой случилось, Ри? — спрашивал Алекс. — Что происходит?

Мне нечего было ответить.

Хуже всего было по ночам. Я рано засыпала, а потом в два или три часа ночи просыпалась. Спускалась вниз и пробовала читать. Выходила подышать, прогуливалась, надевая поверх пижамы одежду Алекса. Он ее везде разбрасывал.

Однажды ночью ходила взад-вперед по улице, в пижамных штанах и рубашке Алекса, от них пахло потом и одеколоном. Никогда за последние месяцы я не ощущала близость Алекса так остро, как теперь, в этой рубашке. Мне захотелось, чтобы он оказался рядом.

Остановился полицейский и спросил, все ли со мной в порядке. Я знала, что в такой одежде выгляжу нелепо и ответила, что ищу свою кошку. «Она исчезла два дня назад, — сказала я ему, — и дети по ней скучают». Он поинтересовался, как она выглядит. Я ответила, что она «тэбби», хотя не представляла, что это значит, знала только: есть такая порода кошек.

— Садись, — сказал он. — Мы включим фары.

Мы с ним исколесили вдоль и поперек несколько улиц. Фары высвечивали небольшие пространства, зато ярко. Полицейский заглядывал даже в мусорные баки рядом с частными домами. Мне было стыдно за ложь. Зато так здорово было сидеть на переднем сиденье полицейской машины. Вы сидели когда-нибудь? В полицейской машине? Они правда отличные. Оказывается, что они оснащены лучше обычных. Там есть автоматическое оружие и портативный радар, внезапно в полной тишине раздается голос диспетчера. Кошка, которую мы искали, не существовала. Ну и что? Зато мы осмотрели абсолютно все.

Минут через двадцать, или около того, полицейский сказал, чтобы я не волновалась, потому что кошки всегда возвращаются.