— У него большой дом. Да, наверное, не все они и придут! Кое-кто из тех, кому я звонил, похоже, и понятия не имели, о чём базар. Наверное, у них завтра будут дела поинтереснее.

— Я слушал прогноз погоды, — объявил Рэй. — Синоптики говорят, что пятьдесят процентов за то, что пойдёт дождь, — иными словами, совершенно не представляют, какая погода нас ждёт. Ты хочешь, чтобы я совершил гражданский подвиг? Но даже если на минуту выглянет солнце, почему я должен их всех гнать неведомо куда? Я о такой улице вообще никогда не слышал… Девоншир-клоуз. Что это на фиг значит?

— Рэй, Девоншир-клоуз упирается в Плуменс-Буш, если тебе от этого легче, — сказал я. — В принципе её и улицей-то не назовёшь, это тупик, откуда нет выезда, один въезд, но, видимо, строительной компании сложнее продать дом в «тупике», вот и напрягли фантазию.

— По-моему, это настоящая ловушка для тараканов. Как же машины выедут оттуда? Даже не представляю, хорошо это или плохо.

— Ох, не знаю, Рэй. Я уже давно перестал понимать, хорошо то, что я задумал, или плохо.

— Ты имеешь в виду, что кролик может не выскочить из шляпы?

— Я даже не уверен, есть ли у меня шляпа…

Рэй нахмурился, должно быть, решал, как поступить, если мой трюк со шляпой не удастся.

Однако через несколько минут он снова заулыбался:

— Не волнуйся так, Малыш, ты выкрутишься. Ты же всегда выкручиваешься, правда, Берни? Ну а если у тебя ничего не получится, тоже не беда, кое-кого из твоего списка я могу арестовать просто так, на основании общих подозрений.

Остаток четверга я посвятил тому, чтобы закончить высылать приглашения по списку, и даже нанёс личный визит некоторым гостям. Я пересёкся с Кэролайн в «Вечном кайфе», обговорил подробности завтрашней встречи, а затем отправился прямиком домой — спать. К восьми вечера я уже лежал в постели и уснул, как только моя голова коснулась подушки. В результате — проспал больше суток и проснулся за несколько минут до восьми часов утра.

Первым делом я принял душ и побрился. Затем разбил яйца в миску, взбил венчиком, добавил тёртого сыра, чесночной соли, карри и приготовил себе чудесный омлет — гораздо лучше того, каким меня угощают в закусочной. Кофе тоже получился отменный — его я варю профессионально.

Споласкивая чашку, я поймал себя на том, что насвистываю какой-то мотивчик, и с улыбкой отметил, что это песенка «Надень весёлое лицо». Глядя на себя в зеркало, я последовал собственному совету и расплылся в улыбке. Ещё немного, и мог бы претендовать на роль деревенского дурачка.

Я себя прекрасно чувствовал, отдохнул и вообще как-то посвежел и воспрянул духом. Казалось, мне всё по плечу и ничто не сможет меня остановить.

Конечно, это было до того, как я вышел из дома.

Разумеется, там был звонок, но я из принципа воспользовался дверным молотком в виде львиной головы и несколько раз постучал им. В доме раздались шаги, и дверь отворилась. Стоявший на пороге мужчина явно пел другие песни за завтраком, так как его лицо меньше всего было похоже на круглолицый смайлик. Он так злобно смотрел на меня, что я даже немного испугался — а вдруг у него в кармане заряженный револьвер?

— Мистер Ротенберг! — словно выплёвывая слова, произнёс он.

Что ж, не он первый путает мою фамилию, и не он последний, полагаю. Странно, но я в жизни своей не встречал никого по фамилии Роденбарр, не считая, конечно, родственников. Полагаю, что какой-нибудь замученный клерк на Эллис-Айленд выдал эту фамилию моему предку-иммигранту, но один бог знает, откуда он её взял. С тех пор все нещадно перевирают её, как вслух, так и на бумаге. А что в ней сложного? Роденбарр, «Роден-в-баре», подумаешь! И незачем превращать её в какую-то скороговорку.

— Роденбарр, — сказал я разборчиво, — так меня зовут. А вы, я полагаю, доктор Мейпс.

Я-то как раз произнёс его фамилию правильно, но веселее от этого он не стал. Впрочем, несмотря на свой кислый вид, выглядел он замечательно. Я знал, что доктор примерно одного возраста с Марти, однако он казался лет на десять-пятнадцать моложе. Лицо гладкое, ни мешков под глазами, ни дряблых складок на шее, лишь несколько вполне приличных морщинок, придающих мужчине необходимую ему солидность.

И волосы — тёмные, без признаков седины, ещё не начавшие редеть. Однако годы всё же проявлялись — если не в лице, так в устало опущенных плечах и в печёночных пятнах на тыльных сторонах рук. Может быть, он и отпил пару глотков из фонтана молодости и даже побрызгал себе на лицо, но искупаться в нём явно не сумел.

Он провёл меня в гостиную, где ждала его жена. Она выставила на стол тарелку с бутербродами (корки у хлеба были тщательно срезаны), термос с кофе и пару чашек из тонкого костяного фарфора. Она пригласила меня садиться и сразу же откланялась, пробормотав, что опаздывает на еженедельную партию в бридж.

Я решил, что миссис Мейпс, как и её супруг, выглядит значительно моложе своего возраста, и тут же задумался, почему я так решил — ведь мне было неизвестно, сколько ей лет! Поразмыслив немного, я понял, что её лицо, гладкое и подтянутое, контрастирует с телом. Коренастая, расплывшаяся фигура и старушечья походка выдавали истинный возраст миссис Мейпс. Впрочем, если смотреть только на её лицо…

И тут до меня дошло, где собака зарыта. Мейпс — пластический хирург! Понятно теперь, почему у жены такое гладкое личико — ещё бы, ему и карты в руки! Сам себя он оперировать, конечно, не мог, значит, ему помогли коллеги по цеху. Ведь пластический хирург рекламирует своё ремесло собственной внешностью — люди не пойдут под нож к человеку с гусиной кожей на шее и оплывшим до колен лицом, как не пойдут и к дантисту с кривыми зубами и запахом изо рта.

Да, немного ботокса на лоб, тут подшить, там подтянуть, и глядишь, десяток лет с лица долой! Так что лицо Мейпса служило ему прекрасной рекламой.

Я с возросшим интересом присмотрелся к волосам. Господи Исусе, не иначе как старый козёл носит парик! Хороший парик, конечно, первоклассный, но всё равно — парик! Почему-то с этой минуты я почувствовал себя гораздо более уверенно. Ничто не даёт тебе такого чувства морального превосходства перед противником, как знание того, что тот носит на голове чужие волосы.

Мы молча стояли около стола, пока миссис Мейпс не выкатила машину из гаража и не умчалась вдаль на всех парах. Затем Мейпс жестом указал мне на стол.

— Моя жена считает, что надо проявлять вежливость в любых ситуациях, — сказал он. — Даже в таких, как эта. Если вы голодны — прошу, угощайтесь!

— Благодарю покорно, — ответил я. — Это очень мило с вашей стороны, но у меня есть идея получше. Почему бы нам вообще не убрать со стола угощение? На всех тут явно не хватит, так что лучше, как мне кажется, не выставлять его напоказ.

— На всех? На каких ещё «всех»?

— Разве я не сказал вам? — удивлённо спросил я. — А, видимо, забыл. Я пригласил кое-кого к вам сегодня. Давайте-ка посмотрим, сколько у нас сидячих мест. Так, диван, кушетка, стулья. Хорошо, но мало, надо принести ещё стульев. Помогите мне перетащить сюда те шесть стульев с высокими спинками из столовой.

— Вы о чём это, а? Я никого не хочу видеть.

— Знаю, — сказал я, — вы и меня не хотели видеть. Однако мне их уже не остановить, даже если бы я этого очень сильно пожелал. Да ладно, док, хватит киснуть. Не стойте здесь с таким юношеским лицом — лучше помогите со стульями.

Я приехал на метро и поэтому не опоздал, а явился вовремя, к часу дня. Мы работали не покладая рук и едва успели заставить комнату стульями, как начали прибывать первые гости. Они приезжали по одному, по двое, а то и по трое, и мне пришлось взять на себя роль хозяина вместо моего «коллеги», который всё ещё не мог смириться с мыслью, что, по крайней мере, сегодня все решения за него принимаю я. Я встречал гостей у двери и провожал до стульев, где они рассаживались в принуждённом молчании. Большинство продолжало молчать, но изредка в тишине вдруг раздавался чей-то голос, вопрошающий, какого чёрта его сюда притащили. Я повторял, что вскоре всем всё станет ясно.