Наша экскурсия проходит без приключений, однако к вечеру погода ухудшается — садятся облака, ветер отходит к востоку, превращаясь из попутного в «мордотык». Однако опасения (понятные после фармхамнской трепки) оказались напрасными и, забежав ненадолго в Ню-Олесунн, где никого из представителей науки не оказалось, мы перешли к французской экспедиционной базе. Здесь нас приветствовал знакомый по прошлому ходу гляциолог из Гренобля Анри Жоффрэ. Он и его ассистент Тони Руж составляли все народонаселение французской базы, их-то мы и поздравили с годовщиной французской революции (мысленно поблагодарив при этом своего начальника за то, что он своевременно тогда по радио напомнил нам о великом событии в истории Франции). А вечером мы оказались свидетелями и участниками празднества, достаточно многолюдного, потому что здесь собрались французы не только из полевых отрядов, но и с телеметрической станции ЕСРО (Организация Европейской космической программы) в Ню-Олесунне, и скучать никому не пришлось.
Низенький, уже в годах, француз, похожий на маленького доброго гнома, приплясывая, вздымал к потолку длинные ножи, на которых красовались... утиные головы, и во все горло распевал: «Сǎ ира, сǎ ира»... Это был электронщик с телеметрической станции по имени Моррис. Его друг Пьер Мулэ (они вместе сражались с фашистами в годы войны на подлодках Свободной Франции), широкий, совершенно лысый бретонец, сопровождал вокальное соло Морриса игрой на аккордеоне. Праздник продолжался всю «ночь», большую часть которой заняло исполнение французских и русских песен. Кроме «Интернационала» и «Марсельезы» (вот уж не думал, что эти мелодии вполне подходят для такого случая), на этой встрече прозвучало много общих песен, и Пьер великолепно подбирал незнакомые мотивы. Управляла же всем этим шумным, искрящимся весельем дама, специалист по морской геоморфологии Аник Моэн, крупный ученый в своей области. Никаких царственных жестов, никаких требовательных взглядов, но все ее пожелания выполнялись словно сами собой. Удивительно, как после многочисленных погружений под воду в легководолазном снаряжении ей удалось сохранить изящество и хрупкость (надо еще иметь в виду, что она мать четверых детей!)? Нет, что ни говорите, а есть у женщин свои секреты...
Праздник праздником, но мы и тут не теряли времени — договорились с французами о предстоящих планах и контактах, причем уже ближайшее будущее показало, что переговоры были не просто успешными, а полезными и реалистичными.
Ню-Олесунн мы покинули без связи со своими, оставив для них короткую записку. Тепло распрощались с французами и отправились навстречу очередным приключениям, причем неприятным.
Испытав нас на подходах к Фармхамне, Арктика решила не повторяться и приготовила для нас кое-что похитрее. Мы вышли при попутном ветре и при волнении с кормы. Однако спустя примерно час обнаружили равномерное волнение с левого борта от входа в Конгс-фьорд, и пока разбирались, что же происходит, ложиться на обратный курс стало уже слишком рискованно — нас грозило снести на скалы у мыса Гуиссез. Оставалось идти только в бухту Эбелтофт. Придумать такое мог только злодей с опытной фантазией — стык двух систем ветров и волнения: местной от ледника Конгсвеген (нам в корму) и обшей с океана от входа в Конгс-фьорд, в левый борт...
И мы угодили в самое пекло, а волна с океана крепчала, барашков становилось все больше, и волны все чаще скрывали от нас горизонт. А тут еще стало кончаться горючее в бачке, и пришлось заправляться на ходу, а это было непросто.
Нам ничего не оставалось, как развернуться по волне и уходить к леднику 14 июля. Разумеется, картами в той обстановке пользоваться было невозможно, все внимание уходило на управление шлюпкой и выручала хорошая проработка маршрута, позволявшая держать в памяти нужную информацию. Подходящую лагуну у левого, южного, участка фронта ледника 14 июля я отметил про себя на всякий случай, и он теперь наступил.
Определенно в нашем положении следовало рискнуть пройти перед фронтом этого знаменитого ледника. При входе в Кросс-фьорд мы получили наглядное представление о том, что происходило сейчас в море. Из бухты Эбелтофт только что вышел наш знакомый «Сигналхорн», но смотреть на него было страшновато — полубак, укутанный в пенные буруны, практически не выходил из воды.
В бухту перед ледником 14 июля мы влетели полным ходом и застопорили мотор прямо перед фронтом ледника — такое можно было сделать только со страху. Мы просто сидели и смотрели на море и на солнце, измученные и опустошенные, измотанные до предела. На сколько нас хватит при таких приключениях?.. Наши невеселые размышления прервало падение небольшой глыбы у фронта ледника, через минуту полуметровая волна выплеснулась на косу, изрядно встряхнув нашу шлюпку. Мы тут же ушли за косу, кое-как поставили палатку и словно провалились в забытье под грохот айсбергов. Но вскоре произошло нечто необыкновенное. Особо мощный грохот обвала сменился отдаленным гулом, нараставшим с каждым мгновением и напоминавшим приближение тяжелого поезда. Полусонные, наполовину высунувшись из палатке, мы увидели, как с натужным ревом вдоль косы неслась высоченная, рыжая от песка волна, вздымая пышный белопенный гребень. Но коса надежно защищала нас, и уже никакие обвалы айсбергов не смогли выгнать нас из спальных мешков.
Отоспавшись, мы покинули убежище-мышеловку, предварительно положив на карту положение фронта ледника 14 июля. У входа в Кросс-фьорд еще бесновались волны, а мы пошли вдоль берега на север от одного ледника к другому, действуя по отработанной схеме: высадка — рекогносцировка — привязка — посадка и снова высадка...
17 июля мы пришли в бухту Сигне, напоминавшую зажатую горами узкую щель. Мы не могли ждать, пока на внешней акватории Гренландского моря установится надежная погода, и решили действовать, двигаясь пешком от нашей стоянки. Правда, возможности наши оказались ограниченными, так как Второй ледник (бывают и такие топонимы) оказался разбитым трещинами, и мы не стали тратить время на поиски пути. Впереди у нас оставались возможности получить нужную информацию более простым путем. Здесь же наша добыча пополнилась еще тремя ледниками, зато крупными.
В Сигне мы набрели на руины немецкой метеостанции, действовавшей в 1942—1943 годах. О ее существовании союзники знали, но добраться до нее и разгромить мешала полярная ночь. Когда наступало светлое время, приходила немецкая подлодка и переносила станцию на новое место, где она снова начинала работать. Последнюю немецкую метеостанцию на Шпицбергене сняли в августе 1945 года. Остатки сгоревшего жилья, металлические бочки с готической вязью, какая-то драная обувь, россыпь позеленевших гильз, изломанные приборы и груды консервных банок...
В Ню-Олесунн мы благополучно вернулись 20 июля, и на нас обрушилась лавина событий. Во-первых, встретили наших. Во-вторых, 27 июля из Баренцбурга в Бельсунн отправится судно, которым мы можем воспользоваться. В-третьих, нам предстоит обеспечивать действия франко-советского отряда. А мы-то рассчитывали на отдых!
На следующий день, то есть 21 июля, мы забросили рацию и продукты к конечному пункту маршрута этого отряда, а 22-го высадили его участников у достопамятного ледника 14 июля, где на берег сошли А. Жоффрэ, Т. Руж и В. И. Михалев с санями и всем необходимым. Снимок нашей шлюпки с интернациональным экипажем спустя несколько лет я встретил в книге Ш. П. Пеги, подпись гласила: «Морские силы поддержки».
После высадки мы тут же перешли в Английскую бухту к тому лагерю, который весь поголовно спал, а мы не стали тревожить. На этот раз встретились с его обитателями — геологами из Кембриджа. К сожалению, никого из прежних знакомых. Англичане рассказали нам о таинственных посетителях (не инопланетяне ли?!), а мы в ответ показали им подошвы своих сапог.
Помогли англичанам перебазироваться в нужный им район. (На Шпицбергене старые добрые полярные традиции доброжелательного отношения к своим зарубежным коллегам, готовности прийти друг другу на помощь особенно крепки...)
