И вот наконец был сооружен змей — всем змеям змей! Два дня подряд в дровяном сарайчике втайне строгали лучину, отмеряли, прикидывали, а потом склеивали. А склеили, сами удивились — до того величественный получился воздушный корабль, что одному его и не поднять, пожалуй.

В погожий ветреный денек ребята с нашего двора, собрав в доме все нитки, шпагат, все клубки шерсти, торжественно прошествовали в поле со своим невиданным летательным аппаратом. Запустить его было не так легко: большой воздушный змей не сразу оторвался от земли.

Но зато как плавно стремил он свой полет в воздухе, как спокойно приближался к белым облакам, и сколько было ликования на зеленом поле!

Змей был похож на большой шкаф. И нужно было пристально следить, чтобы трос, сплетенный из ниток, не оборвался.

В одиночку было просто невозможно удержать змей. И когда порывы ветра усилились, трос закрепили на специальном якоре — рогатине, воткнутой в землю.

Змей то спускался низко-низко, то плавно парил в высоте, — и тогда кепки и тюбетейки падали с голов наших авиаторов, не выпускавших свой корабль из поля зрения. Натянутый трос гудел, как струна. Хвост змея реял на ветру, как флаг. Трещотка, ловко пристроенная на борту корабля, сухо потрескивала, приводя в трепет пролетавших неподалеку галок и ворон.

В немом восторге следила за полетом змея наша команда. И у каждого были свои мысли. И все они были одинаковыми.

— Эх, кабы мне взлететь так высоко! — не выдержал и воскликнул Гришка-Лисапед.

— Так в чем дело: хоть сейчас! — отозвался Янка. — Привяжем тебя покрепче и лети себе хоть на луну…

— Ну-у! — то ли испугался, то ли удивился Гришка. — Если б с парашютом, то попробовал бы, а так — не буду.

— А мы тебя с парашютом отправим!

И начался тут такой серьезный разговор насчет полета Гришки-Лисапеда на воздушном змее, что сам Гришка-Лисапед предпочел удалиться в сторонку, догадавшись, какая опасность поджидает его.

— Эй ты! Что — трусишь? — крикнул ему конопатый Женька из квартиры № 17.

— Так уж и «трусишь»! — храбрился Гришка. — Дайте мне взаправдашний парашют, тогда увидите… Хоть сердце у меня слабое. Мама говорит — от крику, я в детстве кричал сильно… Да и ростом, сами говорите, не вышел я покамест…

— Ага! Струсил!

Всем было ясно, что затея с Гришкой-Лисапедом не получится. И сам он никакой охоты подниматься в воздух не проявлял. Раздумали мальчишки. Оно правда, что Гришка-Лисапед хороший бегун, но ведь это по земле. Под облаками не разбегаешься! Змей оторвется, что тогда от Гришки-Лисапеда останется, и подумать жутко.

И тут возникла одна заманчивая идея. Подал ее не кто иной, как сам Гришка-Лисапед, которому не хотелось оставаться заподозренным в трусости. И он предложил вместо себя кандидатуру для полета в воздушном пространстве.

— Коту Ваське можно слетать. Ни отца у него, ни мамки. Никто ругаться не станет, если что и случится. И опыт у него есть: летал Васька с парашютом. И удачно все обошлось…

Последний довод убедил всех. И Янку тоже. Ведь и правда: кот Васька вполне выдержал испытание, спрыгнув с парашютом с шестого этажа нашего дома.

Через полчаса кот был выкраден и доставлен в поле. Опыт подсказывал Ваське, что ничего хорошего эта компания ему не сулит. И сидя в тесной ловушке-клетке, которой Гришка ловит своих мышей, кот жалобно мяукал. А клетку крепко-накрепко привязали к тросу, проверили, выдержит ли трос, и вскоре Васька уже раскачивался между небом и землей, косясь на яркое солнце, которое надвигалось на него все ближе и ближе. Глянул кот вниз — закружилась у него голова: едва разглядишь с такой высоты наших славных авиаторов.

Под Васькой летали разные юркие птахи. Солидно прохлопали крыльями вороны. Черная стая даже сделала круг, разглядывая кота в клетке и оглушительно каркая при этом, — то ли подсмеиваясь злорадно, то ли угрожая Ваське. Настырная ворона с нахальными глазенками даже хотела было крылом ударить по клетке. Кот высунул лапку, да вспомнил, что не на крыше он теперь, а высоко в небе, и стало ему до слез обидно. Замяукал Васька на все лады — была тут и досада, и жалоба, и злость. Да все попусту. Никто Ваську не слышал.

А воздушный змей поднимался выше. Облака налетали, и казалось Ваське, что клетка сама собой держится в воздухе. Прилег он на дно и закрыл глаза, чтобы ничего этого не видеть, — лежит, дохнуть как следует боится.

И произошла тут непредвиденная катастрофа. То ли мальчишки натянули трос неосторожно, то ли ветер рванул сильный, но только в руках у ребят остался обрывок сплетенных ниток и шпагата, а змей рванулся ввысь, потом закружился на одном месте, раскачиваясь из стороны в сторону вместе с мяукающей под облаками клеткой. Змей явно готовился идти на приземление. И это из-под самых облаков! Вместе со славным воздухоплавателем Васькой… с любимцем бабушки Арины…

Остолбенели мальчишки с нашего двора. Уставились в землю, чтобы не видеть Васькиной гибели.

Новый порыв ветра подхватил воздушный змей и понес все дальше и дальше. И если ему суждено было упасть, то теперь он мог свалиться прямо в Днепр.

— Разобьется Васька, — вздохнул Гришка-Лисапед. — А не разобьется, так утонет…

И никто не отозвался на голос Гришки-Лисапеда, все провожали тоскливым взором трагический полет воздушного корабля.

По солнечной глади днепровских вод издалека плыл пароход. Его самого было почти не видно, только лохматый черный дым тянулся вдоль по реке. И вот там, вдалеке, вдруг промелькнул белой точкой воздушный змей и исчез в пароходном дыму — так далеко отнесло летательный аппарат.

Поникли веселые головы у мальчишек, побрела наша команда домой. А впереди всех помчался, как велосипед, Гришка. Словно одержимый, несется и орет:

— Кот Васька пропал! Нет кота Васьки, больше!

Во дворе окружили все Гришку-Лисапеда, давай расспрашивать, что случилось с любимцем бабушки Арины. А Гришке приятно, что это он в центре внимания всего двора, самым первым обо всем рассказывает.

— Полетел бабушкин кот в синее небо, поднялся он под самые облака, а парашюта у него не было, и упал он на землю, и разбился вдребезги. Только и отыщутся разве что пушистый хвост да белые лапки…

Услышала бабушка Арина про пушистый хвост да про белые Васькины лапки, зовет к себе Гришку-Лисапеда:

— А ну, голубчик, подойди ко мне поближе да расскажи подробней про хвост и про лапки…

Глянул на нее Гришка-Лисапед, сообразил, что не сдобровать ему, пустился наутек.

А бабушка Арина все поняла, как только дошло до ее слуха слово «парашют». И едва Янка переступил порог дома, как началось! Не говорила бабка, а рыдала слезами горькими, крупными, по горошине каждая. Падают слезы на бабкин клеенчатый передник, и щелчки по всему дому слышны.

— Какая несчастная судьба выпала Ваське! Красавец, умница, ласковый — и на тебе: загоняют его в небо, а оттуда он падает и разбивается… Васенька, соколик ясный!..

— Если б он соколиком был, то полетел бы — и все! — не выдержал Янка и вставил свое словцо в бабкину речь. И добавил масла в огонь, и взъелась бабушка Арина пуще прежнего, вспыхнула, загорелась вся. Откуда у нее те слова брались!

— Он еще огрызается! Он еще насмешки строит! Загубил кота, палач ты этакий, и не чешешься! Ладно, дай срок — ответишь ты за все свои злодеяния…

Молчит Янка, думает, как бы ускользнуть ему с глаз бабкиных, — да не только бабкиных, соседки собрались, сочувствие свое выражают, успокаивают бабушку Арину.

Но больше парашютную команду на все лады честят:

— До чего дошло: простыню не вывесишь! Отвернешься — и нет простыни, на парашюты изрезана!.. А юбка тети Моти! А парусиновые брюки дворника!.. Ну и летчики у нас объявились!..

А бабушке Арине про кота не забыть никак, слезы смахивает да свое приговаривает:

— Я его лелеяла-растила… От такусенького слепого несмышленыша до вот такого пышного красавца-кота! И умница Вася: сметану поставь на столе — ус не замочит! Послушный, не чета этим сорванцам!.. Поверите ли, вот стакан сметаны на подоконнике весь день стоял, так ведь даже не притронулся…