Иногда впереди появлялись отмели, с которых, завидев надвигающееся на них деревянное чудовище, обдававшее их диковинным ароматом потного мяса, соскальзывали в воду драконы. Драконы устремлялись к судну, а животные, выходившие к реке на водопой, пугались и убегали прочь. По вечерам они останавливались в городках и деревнях, а иной раз даже у одинокого постоялого двора, прилепившегося к берегу и поджидавшего проезжих. По утрам и вечерам путешественников кормили хлебом, иногда сыром, почти всегда тушеными или вареными овощами, поили пальмовым молоком. Спали в больших залах или в комнатах на несколько человек. Маара и Данн держались вместе. Города, как и в Гойделе, отличались друг от друга, отличались и их обитатели, вовсе и не стремясь к одинаковости, и эта неповторимость внушала интерес. По вечерам Маара и Данн часто бродили по улицам, вглядываясь в глаза встречных, иногда покупая фрукты, сласти, чтобы лучше сохранить впечатление новизны, удовлетворить интерес открывателя. Данн, случалось, настолько пристально всматривался в лица незнакомых людей, что те проявляли беспокойство и отвечали возмущенным взглядом: «Что, что тебе надо?..»
— Кого ты ожидаешь увидеть, Данн? Скажи мне, прошу тебя.
Но брат не отвечал. Иногда казалось, что он и вопроса не слышал, погруженный в свои мысли. Порой, пытаясь поддерживать контакт с ним, Маара заговаривала о чем-то, комментировала увиденное, говорила по полчаса кряду, не замечая никакой его реакции. Однако проходило какое-то время и по замечаниям Данна она понимала, что он ее слышал, запомнил и обдумал ее слова. Эти вечерние прогулки по прибрежным городам и городкам доставляли удовольствие ей, но не ему. Какое тут удовольствие, если все время он настороже, все время напряженно ожидает чего-то… И все же Маара услышала от брата однажды:
— Мне нравится гулять с тобой, Маара. Я жду этих прогулок целыми днями.
День за днем, день за днем… Иногда Данн, подсев к Мааре, показывал пальцами на палубе расстояние, пройденное этим судном, пройденное по воде, расстояние до Хелопса, до скальной деревни. Когда он чертил на досках контуры Ифрика, подходили другие пассажиры, показывали, откуда вышли они, но больше, чем Маара с Данном, не прошел никто. Иные сразу понимали, о чем речь, узнавали карту, другие вообще ничего не могли взять в толк, даже после попыток Данна объяснить им, о чем идет речь.
Чаще всего Данн находился в передней части лодки, охранял солнечную машину. Охранников было шестеро, они все время менялись. На ночь Хан оставляла у машины двоих, сама сходила на берег с пассажирами, ела и спала иногда на берегу, но чаще оставалась с охраной, то и дело проверяя ее. Конечно, дежурил ночью и Данн, и Мааре это очень не нравилось, она боялась за брата. Хан использовала Данна все активнее. Эта сухая старуха, похожая на обезьяну-переростка, всегда замечала, когда кто-то из ее стражи начинал клевать носом или надолго отворачивался от охраняемой драгоценности. Данн в этом отношении оказался безупречен. Он, казалось, мог постоянно бодрствовать и бдительно следить за машиной, за окружением. Стоя на носу, он видел все судно и заметил бы любого, кто попытался бы прокрасться к машине — и к нему. Многие интересовались таинственным приспособлением, просили Хан показать его. Иногда она соглашалась, и народ с благоговением вглядывался в большую квадратную пластину неизвестного металла, способную заставить большую лодку двигаться по воде день за днем. По поверхности пластины сновали какие-то тени, она играла радужными оттенками, как будто пробегали по ней волны, но, всматриваясь, люди удивлялись сходству этого металла с тем, из которого делались обычные кастрюли и ведра на еще недавно работавших фабриках и в еще сохранившихся мастерских.
Река вскоре совсем обмельчала, Хан самолично взялась за управление судном. Ранее она доверяла это одному из охранников, которому достаточно было удерживать лодку на курсе, ни о чем не беспокоясь и никуда не сворачивая. Теперь же она сама встала у руля, иногда резко сворачивала, выписывая по реке зигзаги, а у каждого борта поставила по двое охранников, всматривавшихся в воду, предупреждавших о мелях, отталкивавших лодку от песчаных островков. К счастью, подводных камней на реке не водилось, лишь песок, переносимый течением с места на место. День за днем, день за днем… Как будто вся жизнь прошла на этой реке, в этой большой-большой лодке — так казалось Мааре. И прибрежные гостиницы казались одинаковыми. Ни изменчивость очертаний отмелей не вносила оживления в приевшуюся монотонность, ни мечущиеся под поверхностью воды рыбины, ни драконы, как будто переселявшиеся с ними вверх по реке. Завидев лодку, драконы соскальзывали с отмелей, устремлялись за ней, затем, как будто устав, вползали на другую отмель намного выше по течению, уступая место следующим. Но затем монотонность нарушилась самым неприятным образом. Изменение все почувствовали носами. В привычные запахи реки, к которым примешивались запахи песчаной пустыни, замешалась какая-то тошнотворная гниль, сначала едва заметная, появлявшаяся и исчезавшая, затем усилившаяся. Люди прижимали платки и тряпки к носам, некоторых выворачивало наизнанку, они не отходили от борта. Вечером Хан долго совещалась с хозяином очередного постоялого двора, озирая пассажиров, поглощавших простой, скромный ужин… или решавших, стоит ли вообще к нему прикасаться. Ибо вонь здесь стояла невообразимая, несмотря на закупоренные окна и двери.
Хан обратилась к пассажирам и рассказала, что на этой территории свирепствовала война, еще и по сей день не завершенная. К реке спасались бегством люди, множество людей по обоим берегам, у которых не осталось ничего, кроме одежды и воды в реке. Никакой пищи. Люди массами умирали. Если продолжать путь, следует приготовиться к нападению этих отчаявшихся обреченных. Можно, конечно, вернуться. Но возвращаться, как правильно предположила Хан, никто не хотел. Следовательно, предстоял трудный день. Хан решила организовать оборону судна, в первую очередь защиту солнечной машины. Она предложила всем сообща купить большой мешок хлеба, чтобы сбросить его голодающим. Каждый должен был внести по нескольку мелких монет. Каждому следовало запастись заостренной палкой. Перед отплытием у двери харчевни постоялого двора установят чан с душистым травяным отваром, чтобы вымочить в нем тряпки, обвязаться, прикрыться от зловония.
На следующее утро толпа уже достаточно познакомившихся друг с другом людей направилась к причалу, вооруженная ножами и заостренными палками, шестами. Вокруг солнечной ловушки Хан поставила десятерых самых сильных мужчин во главе с Данном. Остальные выстроились вдоль бортов, женщины сосредоточились на корме. Сама она заняла позицию на носу. Вонь усиливалась, ощущалась сквозь повязки. Несколько часов судно продвигалось подальше от отмелей. В реке появились трупы, драконы не успевали их пожирать. Излучина, поворот в следующее колено реки — и вот они, толпы голодающих, отчаянными глазами глядящих на лодку. На обоих берегах толпы людей завопили и кинулись в воду, зашлепали по отмелям. Драконы оживились, бросились на свежатинку. Несколько человек исчезли под водой, окрасившейся свежей кровью. Остальные продвигались вперед: сотни вопящих, молящих, выкрикивающих проклятья людей. Пошли в ход палки, шесты, весла… людей отталкивали, били, кололи, сбрасывали с бортов; они тонули, пропадали под ногами соплеменников…. Мужчины, женщины, подростки, девочки, мальчики… Хан размахнулась, швырнула в толпу мешок — и драка закипела вокруг хлеба. Его вырывали из мешка, вырывали друг у друга, жевали тут же, запихивали в рот, выпучив глаза. Опасность миновала, но надолго ли? Впереди очередной поворот…
И снова драка, снова сбрасывают людей с бортов, отпихивают от солнечной машины, снова исчезают тела в пастях драконов и кровавится вода. Здесь толпа больше, эти как-то обосновались на берегах, уже воздвигли какие-то навесы, шалаши — целый лагерь. И вонь сильнее. Эти дольше на берегах, им уже случалось нападать на лодки, и атакуют они слаженнее. Закипела настоящая битва, Маара и Данн оказались в ее гуще: Данн на носу, Маара на корме. Но вот снова поворот — и оглушительный шум сменился тишью, толпа отстала, снова они продвигаются по мирной реке. Даже драконов не видно, они все пируют ниже по течению. Исчезла и вонь, ибо ветер дует встречный. Выдохшиеся путешественники падают на палубу, на свои скамьи, сдирают с лиц тряпки, дышат полной грудью, приходят в себя.
