«Зачем всё это ему понадобилось? Чего не хватало? Как он, известный учёный, авторитетный государственный деятель, мог решиться на такое – стать вором, контрабандистом и торговцем смертью? – в полупьяном угаре терзалась она. – Хотя, конечно, в мемуарах отец объясняет, что главной причиной была, оказывается, я… А что в результате?! Сотворил из меня дочь международного преступника и вечную невесту. Такого счастья врагу не пожелаешь! Кому, например, теперь нужны мои научные регалии и общественное признание?! Как мне теперь жить с таким отягощающим, словно камень, знанием?! И для чего вообще он подсунул мне свои признательные откровения? Лучше было бы ничего не знать. Пусть бы я только догадывалась, откуда берутся миллионы на банковских счетах. Для чего отцу понадобилось «будить спящую собаку»? На что он, собственно, рассчитывал? У него действительно возникла потребность облегчить душу, и ему просто не перед кем исповедаться? А я как-никак для него единственное родное, близкое существо. И вот теперь стало совершенно очевидным: мой любимый папулька – настоящий «айсберг», одна часть на поверхности, а семь частей скрыты под водой… Господи, как всё кошмарно и сложно! Может, плюнуть на всё, забыть и завтра же вернуться в Швейцарию? Но жизнь не игра в покер, сама с собой не поблефуешь…»

Надежда не заметила, как провалилась в глубокий сон.

Наутро, проснувшись около восьми, Надя не могла поднять головы: черепушка раскалывалась от боли, а тело по-прежнему трясло от озноба. Похмелье? Или от вчерашнего ужасного открытия? Так или иначе – тяжело.

– Что ж, другого выхода нет, – произнесла она вслух, – вновь придётся принять контрастный душ да пару таблеток аспирина.

Направляясь в ванную, Надя боковым зрением заметила под дверью белый конвертик.

«Послание от папы!» – догадавшись, хмыкнула она и недовольно поморщилась.

Тем не менее подняла конверт, распечатала. Письмецо действительно было от отца. К нему прилагалась какая-то вырезка из журнала.

Надя бегло прочитала:

«Дорогая, безмерно любимая, ненаглядная моя доченька! Признаюсь, я не ожидал от тебя другой реакции на мои откровения. Тем не менее с нетерпением жду, когда ты бросишь мне перчатку и вызовешь на дуэль, хотя и очень рискую. Ты, судя по гороскопу, противник весьма и весьма опасный (см. журнальную вырезку)! Ну а если без шуток, то мне, доченька моя, просто жизненно необходимо пояснить тебе моё несвоевременное, а посему бессмысленное покаяние. Я ведь не старый маразматик, хотя и отлично знаю, что жить мне осталось недолго. Так что не отказывай безумно любящему тебя отцу! Кстати, ты нарушила наш уговор и вынесла за пределы «запретной зоны» мой блокнот с записями. Верни его обязательно. Целую, любящий тебя папулька».

Далее следовала приписка:

Все мы рабы добра и зла

И вечно мечемся меж ними,

Зря ищем мы пристанища

Под сенью златой середины…

«Господи! Этот уголовник продолжает ещё стихи писать! Какое фарисейство! Плакать ему надо да сухари сушить! А ведь стишки, чёрт возьми, с подтекстом, намёком. И, как говорится, в тему!» – пролетели возмущенные мысли Нади. Она сложила письмо и принялась читать журнальную вырезку из гороскопа, некоторые слова в которой были специально отмечены красным фломастером:

«В характере Надежды необъяснимым образом сочетается почти мужская твердость, расчетливость, меркантильность, способность к безошибочному анализу, целеустремленность, холодная скрытность – и повышенная эмоциональность, страстность, великодушие, щедрость, способность все принимать близко к сердцу, постоянная готовность к слезам и склонность к авантюрам. Надежда – человек настроения. От этого сочетания несочетаемого ее поведение непредсказуемо, при том, что более надежного и ответственного человека найти невозможно. Надежда опережает соперников в любом деле, за какое бы ни взялась. Надежда совершенно не может сказать «нет» тому, кого она действительно любит…»

Далее следовала приписка, сделанная рукой отца:

«Ей-богу, доченька, более точную обрисовку твоего характера трудно даже представить! Разве нет? Жду тебя после завтрака наверху».

Академик вообще никогда ничего не делал просто так. Вот и сейчас он явно на что-то намекал, надеясь, что дочь поймёт его намек. Он наверняка к чему-то её готовил. По всей видимости, главный разговор с отцом был ещё впереди.

Надю вдруг стало распирать любопытство. Что же всё-таки задумал «папулька»?

Наскоро позавтракав в одиночестве и прихватив с собой кожаный блокнот, она решительно направилась в апартаменты отца.

– Ты всё-таки пришла, девочка моя… Очень хорошо, – раскачиваясь в кресле-качалке, с доброй улыбкой приветствовал появление дочери Змий.

– Пришла, и что с того? Что это меняет? Ты же монстр, бессовестный торговец смертью!

– Я не собираюсь оправдываться перед тобой, потому что ты такая же преступница, как и я. Или ты, может, считаешь, что пользоваться деньгами, добытыми преступным путём, – не преступление? Теперь ты уже в курсе всех моих дел, и я могу говорить с тобой откровенно. Выбор за тобой!

– Отец, неужели ты не понимаешь, что ты делал и делаешь? – Надя впервые в жизни назвала его сухим и строгим словом «отец».

– С волками жить – по-волчьи выть, – как бы отмахнулся Олег Евгеньевич.

– То есть?

– Видишь ли, девочка моя, когда человек попадает в порочный круг власти и денег, вырваться из него практически невозможно. Разве что только ценою собственной жизни. Все, кто в нем, словно облучены одной заразой, от которой не избавиться. Поэтому и живут, наплевав на все и вся, позволяют себе все, будто все им дозволено. И никак не вымрут, жируют. Вот и я заразился. Или меня заразили. Ах, да какая теперь разница… Как ты могла понять из рукописи, я, сам не зная – то ли по доброй воле, то ли по роковой случайности, попал в этот порочный круг, о чем теперь очень сожалею. Но если ты однажды продал душу дьяволу, то возврата уже нет, ты должен до конца служить ему, иначе теряется весь смысл твоих изначальных потерь.

– Не нагоняй тумана, папулька, и так тошно!

– Ничего я не нагоняю! Бог свидетель, сколько раз я пытался покончить с «Альбегой инк», но ничего не вышло. Не позволили! – Адов сделал выразительный жест в ту сторону, где находилась Москва. – Вот и сейчас хочу выйти из игры. Но есть в стране силы, которые мешают мне сделать это. Ты, наверное, обратила внимание, что в моих записях я упоминаю некоего Куратора…

– Да, конечно. И кто же он? – отозвалась Надя.

– Ты можешь поверить, что, хотя я его когда-то знал, сейчас это не имеет значения. Куратор для меня – все те, кто на вершине власти. И кто отдает свои гнусные команды. Спросишь почему? Да потому, что они там все заражены, каждый по-своему, каждый со своей модификацией вируса. По сути, Куратор – именно та неведомая никому теневая сила, которая реально управляет страной. Президент ничто по сравнению с ней. Приведи мне хотя бы один пример из истории цивилизованных государств, где бы, как в царской России, официально существовала должность тайного советника? Тайного! Ты понимаешь, доченька, в чём вся загвоздка? Тайного!

– Ты что, папулька, так сильно боишься кремлёвского Куратора? – спросила Надя.

– Ещё как боюсь! – простодушно ответил Змий. – Я уверен, что эта сволочь мечтает прибрать к рукам мой бизнес, плоды моих долголетних трудов и усилий. Но пока ему не удаётся, поскольку все нити «Альбеги» я держу в своих руках. Но не дай бог, Куратор возьмется за дело всерьез! Тогда пиши пропало – ради собственных меркантильных интересов он способен уничтожить весь мир. Вот что будет поистине страшно! Вот почему, доченька, я и затеял с тобой… мерзкое выяснение отношений, глупую игру в правду. Мне нужно, чтобы именно ты, доченька, унаследовала «Альбегу инк».

– Ты с ума сошёл! Я призвана лечить людей, а не убивать их радиоактивной заразой! Не желаю даже слышать ничего подобного! – искренне возмутилась Надя.