Три дня после той ночи любви Надя и Игорь были неразлучны, словно боялись упустить даже минуту общения друг с другом. Влюбленные забросили горные лыжи, предпочитая долгие пешие прогулки, в которых Игорь без устали рассказывал о чём-то интересном, как всегда демонстрируя незаурядную эрудицию. Они подолгу беседовали на философские темы: о жизни и смерти, о добре и зле. С упоением, блистая познаниями, делились своими пристрастиями в музыке, литературе, живописи. Порой спорили и даже слегка ссорились.

Надя была счастлива, как никогда, но именно это и пугало её. Исподволь в сознание молодой женщины закрадывались тревожные мысли: а что, если вся теперешняя идиллия не что иное, как предвестник новой разлуки с любимым? Причем разлуки не временной, а вечной, как смерть…

Их последний диалог особенно врезался Свиридову в память. Почти каждая фраза. Почти каждое слово.

– Признайся, Игорь, ты хочешь расстаться со мной, да? – прямо спросила Надя, поглаживая вьющиеся волосы любовника.

– С чего ты взяла? Неужели я дал тебе повод так думать? – удивлённо ответил вопросом на вопрос Игорь.

– Нет, нет, напротив! Просто я очень счастлива. И это меня страшит! Папа в таких случаях всегда вспоминает о «законе равновесия и симметрии». Он почему-то уверен, что именно он открыл его…

– И что же гласит сей закон?

– За каждым «очень хорошо» обязательно должно последовать «очень плохо».

– Твой старик не очень-то оригинален. У англичан, к примеру, такой закон сформулирован менее помпезно – «зибра-кроссинг». Ну, ты наверняка видела чередующиеся черные и белые полосы на пешеходных переходах…

– Конечно. Действительно, избитая сентенция. Но согласись, страшно именно то, что в жизни этот принцип железно оправдывается. Вот сейчас вокруг нас волшебной красоты Альпы, погода дивная. Ты каждую ночь со мной, мой сногсшибательный мачо, в постели с которым не отказались бы очутиться многие красавицы. Что, казалось бы, ещё бабе надо? – Надя внезапно умолкла и чувственными, влажными губами прильнула к щетинистому подбородку Игоря. – Но, любимый, меня постоянно гложет необъяснимая тревога. Что, если всем моим радостям скоро придёт конец и феерия счастья больше никогда не повторится? Понимаешь, ни-ког-да! Какое страшное слово – «никогда».

Надя страстно прильнула к возлюбленному своим пышущим страстью телом.

– Подожди, – довольно грубо остановил он ее. – Почему ты вдруг решила, будто я собираюсь бросить тебя?

– Просто во мне подспудно заговорила женская мнительность и ревность. Что я могу думать, если ты всякий раз, когда мы встречались прежде, неожиданно срывался куда-то… по делам?.. Кто бывает рядом с тобой? Что тебя влечет?

– Аналогичный вопрос я мог бы задать тебе, дорогая, – дипломатично уклонился от прямого ответа Игорь.

– В отличие от вас, мужиков, существ полигамных, женщина, что бы о нас ни говорили злые языки, на самом деле по-настоящему любит только раз в жизни… – Надя нахмурила брови.

– Не догоняю, что ты хочешь сказать…

– Мы с тобой, милый мой Игорек, давно знакомы, и мне вроде известно о тебе всё. Или почти всё. Я, конечно, имею в виду не только твои мужские достоинства. Знаю, что ты обожаешь поэзию, музыку Баха и грузинскую кухню. Знаю, что в эрудиции с тобой мало кто может сравниться. На любой вопрос у тебя всегда готов ответ.

– Ты преувеличиваешь, дорогая…

– Не перебивай, когда дама говорит!

Надя нарочито скорчила сердитую мину.

– Дипломатическая карьера у тебя вроде бы на мази. Словом, идеальный мужчина, как будто все положительные качества тебе кто-то специально прививал с детства. Как биороботу. Но ты понимаешь, это всегда подозрительно…

– Весьма интересная теория, – усмехнулся Игорь, приподняв голову с подушек и заглядывая в глаза женщине.

– Что тебя так рассмешило? – обиженно надув и без того пухлые губки, спросила Надя.

Она присела на ложе, обнажив при этом не только свои прелестные груди с торчащими лиловыми сосками, но и узкую талию, крутые бедра и соблазнительный животик…

– Да нет, ничего особенного, милая. Просто твои слова напомнили мне одну потрясающую частушку. Ты ж знаешь, я очень люблю русские частушки. В них всегда схвачена самая суть.

– Ну так спой, коль вспомнил. Ты ж у меня плюс ко всему ещё и помесь Вертинского с Карузо!

Надя бросила на него испепеляющий взгляд своих миндалевидных синих глаз.

– Ладно, слушай. Только учти, частушка непристойная!

– Пристойность – понятие, как и всё в нашем мире, условное и относительное. Давай зажигай, пока я добрая! Хотя стой, не то настроение… Лучше признайся, друг любезный, не задавался ли ты вопросом, почему судьба вдруг свела нас вновь в Париже? – неожиданно резко сменила тему разговора Надя. – Я вот всё думаю, жизнь – это цепь случайностей или закономерная неизбежность, запрограммированная кем-то свыше? Неужели в нас действительно заложена какая-то матрица?

– Что нашло на тебя с утра? Потянуло на поиски философского камня? Занятие бесконечно долгое и абсолютно бесперспективное, так что я лучше пойду приму душ, а ты продолжай размышлять над тайнами мироздания!

Легкая постельно-словесная перепалка, которую он по привычке записывал на диктофон, представилась Свиридову совершенно в ином свете, после того как Надя схватила его за руку и неожиданно спросила:

– Ой! А что у тебя под мышкой?

– Что ты там увидела? – машинально спросил Игорь.

– Какое-то необычное красное пятнышко размером с копеечную монету. Родинка? – спросила она беззаботным тоном, но на самом деле вся напряглась.

И Свиридов мгновенно почувствовал смену ее настроения, поскольку Надя со всей силы сжала его руку.

– Так это ж татуировка! Голова птицы с длинным-длинным клювом. Какой-то знак, да? Я угадала?

Вместо ответа Игорь страстно набросился на женщину с поцелуями, явно намереваясь отвлечь её внимание.

– Да погоди ты! Всё-таки что там такое? – выскользнув из объятий, снова настойчиво спросила Надя.

– Татуировка. Как говорится, ошибка молодости, – нехотя признался Игорь.

Надежда определенно задумалась. В тот момент она вспомнила, что когда-то давно уже видела точно такую же татуировку, причем в том же самом месте, что и у Игоря. Но у кого и когда? Вопрос на какое-то мгновение повис в воздухе, не давая женщине покоя, словно попавшая в глаз соринка, от которой трудно бывает избавиться.

«Ну, вспоминай! Вспоминай!» – подбадривала она себя. В конце концов, не со всем же миром она переспала. Должна вспомнить. Непременно. Ну конечно же Вадим Люсинов! Тогда что получается? Говорить или не говорить?

Наконец, видимо, решившись, Надя сразила Свиридова наповал.

– Я бы легко тебе поверила, дорогой, если бы точно такую же штучку не заметила у твоего старого приятеля Вадика Люсинова. Правда, я была тогда не столь внимательна, как с тобой, и действительно подумала о родимом пятне. Но сейчас понимаю… Скорее похоже на масонский знак. Но почему именно ибис? Это ведь ибис, не так ли?

– Молодец! В твоей школе неплохо учили зоологии. – Игорь ухмыльнулся. – Но ты поразила меня в другом. Оказывается, ты спала и с Вадимом?

– Ах, вот ты о чем… Да, спала. Ты же первым скрылся с моего горизонта. Видите ли, папенька обидел… Ах какие мы тонкие натуры… Вадика он тоже обидел, но тот не исчез из моей жизни. Даже потом на свадьбу пригласил, – с явным вызовом огорошила любовника сообщением Надя, не особо задумываясь о последствиях.

Она продолжала мучительно размышлять. И чем глубже происходило «погружение», тем все больше беспокойство овладевало ею. Надя интуитивно догадывалась, что странная татуировка – ключ к разгадке чего-то важного.

Ей очень захотелось закурить. Сорвавшись с белых простыней, она напялила на голое тело свое изысканное манто и с пачкой «Житана» выскочила на балкон. Вокруг стояла такая звенящая тишина, что Наде казалось, будто у неё заложило уши. Зимний альпийский пейзаж, озарённый розово-багряным светом восходящего солнца, был восхитителен, как никогда!