Точно так же, как и во время коронации священного сокола Эдфу, последующие действия сильно походят на магическую практику.^{1049} Первый знак — эмблема, означающая «должность (царя)», должна была быть начертана рукой владыки «камедью, смоченной слюной».^{1050} Точно такую же эмблему делали из жеваного хлебного мякиша. Ее не имел права есть ни один человек, кроме фараона: именно ее поглощение обеспечивало ему его властные качества.^{1051} Готовили также лепешку из различных растительных и минеральных ингредиентов, окуная ее в ил с «затопленной части полей».^{1052} Состав лепешки напоминал ритуальные изображения Осириса. То, что ее нужно было окунуть в ил от нового наводнения, возможно, соответствовало символическому погребению, за которым должно было последовать возрождение.^{1053} Кроме того, изготавливали семь изображений богов Дома жизни в их животной форме. Они были глиняными, «с пламенем в устах».^{1054} По ритуалу следовало добавить: «Пусть будут им даны божественные приношения; поступать так, как если бы были представлены семь приношений!»^{1055} Следует довольно темный пассаж, из которого как будто следует, что царь проводил ночь в этой часовне. Он ложился после того, как в руки ему влагали деревянный скипетр, а под голову клали царскую регалию, именуемую «наследие быка». Она состояла из четырех печатей, также деревянных: на двух из них было имя бога земли Геба, а на двух других — изображения Нейт и Маат; с их помощью проштамповывали изготовленные ранее лепешки. Речь шла о передаче власти от умершего фараона его наследнику и о подтверждении законности прав наследника. Тот факт, что царь проводил ночь в этом месте (неясно, во сне или бодрствуя), напоминает о практиках инкубации в храме с целью получения оракула божества.^{1056} Может быть, печати предшественника, которые лежали под головой фараона, оказывали свое действие именно во время сна, передавая таившуюся в них силу. В то же время допустимо, что царь проводил ночь в этой часовне в бдении. В последний день старого года он имитировал символическую смерть, чтобы возродиться в первый день года нового обновленным и переродившимся.^{1057}

В обряде принимали участие две живые птицы неизвестного вида; возможно, это были воробьи. Их следовало посадить возле лепешки, приготовление которой мы только что описали, причем фараон клал на нее руку. Эти пташки были вестницами Хора: они должны были служить посредниками между богом и участниками церемонии. Одну из них отпускали, и она должна была объявить о счастливом завершении обряда. Законный наследник бога Хора преодолел все испытания этих трудных дней и остался на своем троне. Птице говорили, чтó именно она должна передать: «Ты скажешь Хору, что фараон здесь, он упрочил свое положение».^{1058} Отметим, что это «упрочение» выражается посредством терминов, в точности совпадающих с теми, что использовались при основании храма. Вторая птица остается рядом с царем и играет как бы роль оракула. Ее щебетание, рассматриваемое как речь, позволяет понять, высказывается ли бог через ее посредство за царя или против, подтверждая, достоин он или нет исполнять свои функции.^{1059}

Посредством этих обрядов царская власть обновлялась, и можно было приступить к символическому истреблению врага, которого олицетворяли два пучка, состоявшие каждый из семи растений. Сначала царь должен был их понюхать и срезать вершину каждого стебля. Затем он одевался в платье из красного льна, передняя сторона которого была украшена защитными амулетами. Ему вручали жезл власти над чужеземными странами, с помощью которого он должен был поражать врагов, и обували в белые сандалии. Другие амулеты прикрепляли непосредственно к коже на правой руке царя. Для полного предотвращения опасностей грядущего года жрецы из Дома жизни пели гимн. Тогда фараон выходил из павильона, где он проводил ночь, чтобы отправиться в храм и принести там жертвы богам-предкам. Мы уже видели, что этот ритуал был кульминационным моментом многих праздников.

Последняя церемония опять проходила в часовне Дома жизни, которая, как мы помним, была местом изготовления земляного изображения Осириса-Ра.^{1060} Здесь царю передавали девять живых птиц различных видов. Чтобы обеспечить удачное завершение последующего обряда, царю приносили необходимые амулеты: на шею ему надевали изображения золотого сокола, фаянсового коршуна и бирюзовой кошки.^{1061} В первую очередь приносили «живого сокола, который будет почитаем царем по каждому случаю этого года».^{1062} Повернув его голову, сокольничий снимал слезу с левого глаза птицы. Затем амулет в виде золотого сокола на шее царя смазывали этой слезой, которая передавала ему свои защитные силы. После сокола приносили грифа. Голову птицы умащали, затем, как и в предыдущем случае, ее поворачивали назад и делали так, чтобы гриф распростер свои крылья над царем. Это последнее должно было сохранить его в грядущем году от ярости любых сил.^{1063} Также получал помазание коршун, и его крылья тоже расправлялись над головой фараона. Тогда фараон возглашал: «Когда птица полетит к небу, она уничтожит все нечестивые угрозы, отмеченные смертью, (которая проявляется) вблизи бога».^{1064} Точно так же поступали и с нильским гусем. Затем появлялась птица месит,^{1065} имя которой напоминает слово «рождение». Она объединяла уже упомянутых птиц с теми, которые следовали далее. Текст позволяет предположить, что ее кормили; затем ее подносили царю так, чтобы ее крылья коснулись его затылка.^{1066} При этом контакте царь символически возрождался, уподобляясь гелиопольским богам.^{1067} Птицам из второй группы также поворачивали голову и совершали помазание, но их крылья не разворачивали над фараоном. Здесь мы снова находим воробья из Дома жизни в уже упоминавшейся роли.^{1068} Затем наступала очередь ласточки. Нам показывают, как она прилетает к Ра, который даже прерывает трапезу, чтобы выслушать ее сообщение. Птица рассказывает ему, что она сама — новорожденная и тем самым изображает царя, который только что возродился. Журавль отправляется по тому же пути, что и ласточка: он просит у бога-солнца сберечь фараона от опасностей первоначального хаоса.^{1069} Запись о последней птице не содержит никакой информации. Этот любопытный обряд кончается призывом ко всем птицам: их просят сделать так, чтобы фараон «остался в добром здравии, будучи в безопасности в этот день».^{1070}

Своеобразная природа этих обрядов, их длительность позволяют задаться вопросом: действительно ли царь лично принимал участие во всех этих церемониях и позволял ли он проделывать с собой все эти ритуальные манипуляции? Некоторые из них должны были быть довольно неприятны. Кроме того, можно думать, что обряд, состоявший в том, что крылья грифа или любой другой хищной птицы расправляли над головой царя, был далеко не безопасен. Несмотря на утверждения этого текста, трудно поверить в то, что этот обряд исполнялся с участием реальных птиц, если только их заранее каким-то образом не обезвреживали.