Главная культовая статуя, воплощавшая в себе все прочие и придававшая божеству его облик, доступный людям, должна была стоять в часовне-наосе — самом глубоком месте храма. Один из текстов так описывает ее изолированное расположение: «Она более недоступна, чем то, что является на небе, более скрыта, чем то, что происходит в ином мире, более чтима, нежели обитатели Изначального Океана».^{772} Хотя по природе своей бог должен быть вездесущим, кажется, что в то время, когда не совершаются обряды, он охотно затворяется у себя. Врата наоса закрыты — не для того, чтобы запереть самого бога, но чтобы защитить это священное пространство. С другой стороны, весь утренний храмовый церемониал нацелен на то, чтобы призвать бога и закрепить его присутствие при помощи богослужения, в котором другие боги или, скорее, другие грани главного божества сами будут действующими лицами некоторых обрядов.

Перед рассветом, в последний час ночи и в первый час дня храмовые служители вовлечены в бурную деятельность. Множество приготовлений совершается на кухне, на скотобойне, в пекарне и пивоварне. Приношения кладут на блюдо отнюдь не как попало — случайности здесь не место. В приношении богу фактически содержится определенное сообщение — предложение, которое должно удовлетворить того, кто его получает, и повлечь за собой ответное благодеяние. Фрукты и овощи, куски мяса, птица, хлебы и пироги, кувшины с пивом, молоком и вином должны были удовлетворить не только статую бога в наосе, но и все его остальные воплощения в их многочисленных часовнях, а также его свиту. Одновременно совершались обряды вокруг колодцев, вырытых внутри храмовой ограды, — омовение или обрызгивание водой играло огромную роль в богослужениях. Всё, что приближается к богу, должно было быть очищено водой, исходящей от Нуна,^{773} натром, а также ароматическими курениями. После завершения очищения кортеж носильщиков жертвоприношений входит в храм. На вратах, через которые они проходят, был начертан приветственный текст: «Эти прекрасные врата Великого Трона приносят на жертвенный стол Повелителя Богов все добрые вещи, которые приходят от богини злаков. Хлебы тысячами, кушанья сотнями тысяч выходят из мастерской, когда открывают Лицо (божества)».^{774} «Это врата, через которые проходят в храм, принося с собой всё, что составляет божественную пищу… В руках носильщиков овощи, (а также) все полевые цветы… Жрец перед тобой читает книгу (ритуала)».^{775}

Поставив на место освященные приношения, готовые к употреблению, служители переходили к обряду открытия дверей наоса, в то время как певцы уже призывали бога пробудиться: «Пробудись… в мире! Пусть твое пробуждение будет мирным!»^{776} Затем царь входил под сень храма.^{777} В его темной глубине — гранитный наос, за двустворчатыми вратами которого находится священная статуя. Царь с помощью служителя зажигал светильник и разбивал печать, охранявшую изоляцию бога, отодвигал засов^{778} и уверял божество^{779} в том, что предстает перед ним чистым и его не преследуют враги.^{780} Лицо бога открывается^{781} в тот момент, когда солнце показывается над горизонтом. Таким образом, бог пробуждается в унисон с движением Вселенной. «Открытие лика (бога). Почитание лика: поднимись над землей, так же как ты выходишь из Нуна! Пусть твои лучи осветят мир! Пусть живут боги, которые оживляют его красоту: (они) как (твои) сыновья на Востоке».^{782} Завершенный фараоном ритуальный акт позволяет совершиться явлению божества во плоти. Следуют акты созерцания бога и поклонения ему; цель этого ритуального «свидания» с божеством выражена вполне ясно: «Он (фараон) входит, чтобы украсить алтарь Хора, чтобы обеспечить стол крылатого божественного диска, чтобы наполнить его жилище, чтобы обогатить его храм, чтобы увеличить свое ежедневное служение, чтобы предложить хлеб, чтобы увеличить его питание, чтобы принести приношение его ка (двойнику), чтобы украсить его статую, чтобы почтить его изображение, чтобы восславить Его Величество».^{783} Кушанья, поданные богу в его святилище, изымались из груды приношений, лежавшей в алтарном зале. Хлебы, которые клали сначала на блюдо, а затем на круглый столик на ножке[22], оставались около наоса вплоть до следующей утренней службы. Фактически их не потребляли в том смысле, в котором мы это понимаем, — бог в своем наосе насыщался, не оставляя никаких видимых следов своего аппетита. Воскурения и возлияния завершали ритуальное «пиршество».

В то же время бога можно было почитать и вне его часовни, где он пребывал подобно царю в его дворце в сопровождении супруги и сына, — в различных аспектах, вместе со всеми богами его божественного двора, у которых также были часовни или алтари вокруг храма. Он проводил вместе с ними эту ежедневную службу, содержание которой, конечно, варьировалось в зависимости от цели приношения. Например, в Карнакском храме итифаллическому Амону-Ра нередко приносили жертву из овощей и цветов. Подношение вина предназначалось в особенности грозному аспекту некоторых богинь, таких как Хатхор или богиня-урей. В Эдфу (но также и в других местах) жертва молоком предназначалась богу-ребенку, а приношение систра или ожерелья менат было уместно для любых богинь. Онурис-Шу получал символ вечности в ходе обряда «поднятия неба»: в нем он воспроизводил ту самую функцию, которую первоначально предназначил ему демиург.^{784} Конечно, характер некоторых приношений мог зависеть от местной продукции соответствующего нома: так обстояло дело с приношениями папируса в Баламуне — городе, расположенном в болотах Дельты. Жертвы, сходные с заупокойными, предназначались царским предкам. Например, в Карнаке Рамсес II почитал таким образом статую своего отца Сети I.^{785} Однако жертвы с разнообразным «меню» — с кусками говядины, мясом газели, птицей, дичью, овощами и пирогами^{786} — были, как мы увидим дальше, предназначены для праздничных дней.

Непосредственно после трапезы богу предстояло сменить одеяние. С него снимали вчерашние одежды и приступали к многочисленным очищениям с помощью воды и благовоний, обходя статую. Затем бога вновь облачали, используя четыре различные ткани поочередно — белую, зеленую, красную и синюю. Некоторые версии ритуала уточняют, что белая ткань давала богу спасение от врагов, синяя должна была скрывать его лицо, зеленая дарила здоровье его телу, а красная защищала его.^{787} Наконец царь, взяв на мизинец немного мази, слегка прикасался ко лбу божества. Помазанная благоуханным маслом, возродившаяся статуя была готова воплощать присутствие бога на земле вдали от посторонних взглядов — врата наоса снова закрывали и запечатывали. Тогда царь выходил из святилища, пятясь и стирая метлой следы собственных шагов.^{788}