Как и люди, боги переваривают пищу и удаляют естественным путем отходы пищеварения. Тексты не описывают этого подробно. Говорится, что на том свете усопший получает способность испражняться как Шу, бог воздуха, так как известно, что он делает это легко.^{335} Что касается Исиды, то ее моча обладает благотворными свойствами. Она вызывает дождь и исцеляет болезни младенца Хора.^{336} Как правило, боги едва ли испытывают недостаток в пище; тем не менее им случается страдать от голода и жажды.^{337} Причиной этого чаще всего служат болезни, лишающие их аппетита, а также странствия по негостеприимным краям. Так было с Хором, который скитался по пустыне и должен был жевать тыквенные семена, чтобы утолить жажду.^{338} Бог-младенец, сын Исиды, страдает от отсутствия матери: он лишен материнского молока, ослабевает от этого и не может плакать. Его мать поспешно возвращается, он отказывается от соски и устремляется к ее груди.^{339}

Некоторые виды пищи могут вызывать у богов отвращение, но это связано прежде всего с вещами, не имеющими отношения к их обычному рациону. Их отвращение к пище объясняется мифологическими эпизодами и непреодолимыми противоречиями между богами. Так, Сет испытывает отвращение к оку, вырванному им у Хора, и не ест его.^{340} Ра не может есть черепах, поскольку они символизируют его злейшего врага.^{341} Любому богу свойственна неспособность употреблять в пищу что-то, что категорически противоположно ему. Напротив, злые существа с удовольствием едят то, что боги находят отвратительным. Так, враждебный солнцу демон в облике змея ест мышей и грызет кости полуразложившейся кошки;^{342} другое чудовище питается только падалью. Тем не менее следует вспомнить, что для древнего египтянина все перечисленное не было особенно несъедобным или мерзким. Речные черепахи изредка употреблялись в пищу, и известно, что мыши, хотя и не были обычным блюдом, все же иногда попадали в рацион. Наконец, существует разница между живыми богами и богами загробного мира. В силу некоторой инверсии ценностей в этих двух мирах то, что хорошо или приемлемо для живых богов, оказывается неприемлемым для существ загробного мира. Для первых мед — это блаженство, чья сладость похожа на вкус самой правды, Маат;^{343} для вторых это горечь.^{344} Боги загробного мира, как и все подземные существа, испытывают отвращение к луку^{345} и не переносят растения джаис,^{346} природа которого неизвестна. По сути, вся специфически земная еда вызывает отторжение у потусторонних обитателей, которые отказываются ее есть.^{347}

Боги едят не только человеческую пищу. То, что в какой-то мере они состоят из минеральных веществ, позволяет им питаться драгоценными камнями.^{348} Но в особенности их жизнь зависит от богини Маат: они получают от нее пищу, чтобы быть способными сохранять и претворять в жизнь космический порядок, который она воплощает.^{349} Это взаимодействие, связанное с питанием богов, составляет часть мирового порядка: сказать, к примеру, что Хапи, бог разлива Нила, находится на небе и кормится от Маат, в то время как Ра находится в водах и ест рыбу, значит описать мир наоборот.^{350} Телесные истечения также питательны, и боги могут жить, вдыхая испарения тела демиурга.^{351} Более того, присутствующая в боге жизненная сила продолжает существовать в истечениях из его глаз и волосах на его подмышках.^{352} Можно сказать, что боги способны «питаться» самими собой.

Очевидно, что боги имеют пол, мужской или женский. Андрогинность отнюдь не является для них обычной чертой. В той мере, в какой бог-демиург порождает всех живых существ, независимо от их пола, он может считаться андрогином по своей природе.^{353} Но андрогинность эта влияет на его принципиальную черту: он сохраняет мужской пол как во взаимоотношениях с другими богами, так и в своих собственных различных проявлениях.^{354} Сексуальная жизнь богов во многом определяется тем фактом, что они составляют большую семью, в которой все более или менее связаны друг с другом узами родства. Эндогамия среди них принята за правило. Более того, хотя число богов и стало в конце концов большим, они все происходят из одного источника — от демиурга, «одного, ставшего многим».^{355} Когда в начале времен он пребывал в одиночестве, ему не оставалось ничего, кроме как прибегнуть к мастурбации, чтобы породить первую чету богов.^{356} Этой паре — брату и сестре — также оставалось только соединиться, чтобы породить потомство. Эта специфическая ситуация привела к тому, что брак брата и сестры стал почти что правилом и не расценивался как инцест[15]. Расстояние, отделявшее Геба, бога земли, от Нут, богини неба, и не позволявшее им соединяться обычным образом, вынуждало Геба прибегать к автофелляции.^{357}

Богам было свойственно образовывать пары, и обычно бог имел только одну супругу. По мере того как число богов росло, жесткие условия начала времен теряли свое значение, отношения между божествами становились все более разнообразными, и они начали поддаваться искушениям. Появились случаи многоженства. Кроме своей законной жены Нефтиды Сет имел еще двух подруг, Анат и Астарту. Интересно отметить, что их связь с ним была закреплена официально при возмещении части наследства Осириса, которое Сет забрал себе и должен был вернуть Хору.^{358} У последнего, помимо Хатхор, было семь наложниц. Такая ситуация не могла не порождать ревности и семейных сцен.^{359} Одна из наложниц была особенно высокомерна по отношению к Хатхор и, уверенная в своем очаровании, надеялась сохранить влияние на Хора, несмотря на гнев великой богини. Эта ссора наделала достаточно шума, пока в нее не вмешалось третье лицо, оставшееся неизвестным, которое посоветовало жене восстановить мир у своего очага.

Подчеркнем, что, при наличии у богов некоей формы многоженства, случаев многомужества у них не наблюдается. Законные отношения между ними ограничивались группой, образованной супругой и появляющимися время от времени второстепенными партнерами; все связи за ее пределами расценивались как адюльтер. Упоминания об адюльтере, как, впрочем, и об инцесте, никогда не носят ожидаемого драматического характера. Так, отношения Нефтиды с Осирисом^{360} если и вызывали у Исиды горечь или печаль, то не нарушали в точном смысле слова согласия между сестрами. После продолжавшегося некоторое время конфликта богини примирились при посредничестве Тота и по просьбе самого Осириса.^{361} Сексуальное насилие в мире богов имело место, но оно приписывалось прежде всего паршивой овце этого большого семейства — Сету. Насильственный инцест, совершенный Гебом по отношению к своей матери, считался тяжелым проступком, но крайне трудно уловить его моральные последствия для сообщества богов: этот эпизод знаменует прежде всего силовой захват этим богом царской власти.^{362} Известно также, что Хор совершал насилие по отношению к собственной матери.^{363} Однако в последнем случае Хор представляет собой воплощение итифаллического бога Мина, чей союз с матерью хорошо известен — союз, которому придается особенное творческое значение, ибо именно от него рождается солнце.^{364} Эти отношения, которые мы сегодня посчитали бы противоестественными, в тех случаях, о которых идет речь в мифологических текстах, имели значение актов творения, создававших основы мироздания: они легитимировали власть бога над миром, порождали солнце, наконец, устанавливали календарь, о чем у нас еще пойдет речь дальше. Сонник, использовавшийся египтянами в XIII веке до н. э., во всех случаях расценивает совокупление с собственной матерью или сестрой как добрый знак.^{365} Это объясняет, почему обнажение Хатхор перед собственным отцом — богом солнца — могло быть совершено ею, с тем чтобы рассеять его мрачные мысли.^{366}