— И я тоже?

— Ну, может быть, нет. Но Томми Колвин...

— Перестань! — Мэри вскочила на ноги. — Дело не в людях, Джон. Дело в стране. В этой бесплодной пустыне.

Я выжидающе смотрел на нее.

— Люди в Пенденнисе были когда-то шахтерами. За шиллинг в день они спускались под землю, так глубоко, что море плескалось в шахте у них под ногами. Когда шел дождь или случалось наводнение, они вообще не могли работать и неделями не получали ни гроша. Некоторые выходили в море, чтобы ловить рыбу. Целые дни проводили они в открытом море, в шторм и туман, чтобы поймать ведро рыбешки. Богатый выбор: утонуть в шахте или утонуть в море! Она нервно перебирала складки юбки.

— Ты видел эту землю. Мало где можно даже картофель вырастить, об овцах нечего и говорить. Некоторые от голода ходили к Надгробным Камням, чтобы отдирать от них моллюсков. Но Моганы были богаты. У них была Галилея, они владели лучшими шахтами. Моганам никогда не приходилось так туго, как остальным.

Она перевела дух. Ее глаза были такими же круглыми, как у все еще стоявших спокойно пони.

— Время от времени, очень редко, какое-нибудь судно налетало на скалы. Тогда появлялась пища, было и вино, были огромные кучи вещей, которые просто ждали на берегу, чтобы их взяли и продали, иногда за бешеные деньги. Тогда пострадавшими оказывались Моганы.

— Потому что никто не хотел лезть в шахты?

— Не только поэтому.— Мэри сжала складки юбки в кулаках. — По закону Моганы владели правом на все, что выкидывало на берег море. Мы и сейчас владеем этим правом. Любое судно, выброшенное на берег в пределах большой дуги бухты Святого Элмо, между Сморщенной Головой и Нордграундом,— законное имущество моего дяди. Это право наследственное, им владели его отец и дед. Старожилы Пенденниса припоминают, как какой-то из Моганов бегал вокруг выброшенного на берег чайного клипера, палкой колотя людей, которые хотели поживиться легкой добычей, и вопя, что все это принадлежит ему.

Мэри посмотрела на море.

— Но редко погибали моряки на Надгробных Камнях. Крушения происходили там, — она высвободила одну руку и указала на восток,— или там, или там. Люди внимательно следили за морем. Когда шторм гнал судно к берегу, вся деревня — женщины, дети и мужчины — следовала за ним вдоль побережья. Целыми днями они бродили вдоль берега, туда и обратно, повторяя движения судна. Они молились, Джон, они становились на колени и молились, чтобы несчастные погибли здесь, прежде чем их отнесет к соседней деревне, прежде чем они встретят другую такую же толпу, оснащенную — или вооруженную? — топорами и баграми.

Она уставилась на серые воды Ла-Манша. Ее голос потускнел, она передернула плечами.

— Закон гласит, что все, что выброшено на берег после кораблекрушения, может быть подобрано. Но чтобы крушение считалось полным, вся команда должна погибнуть, не должен выжить ни один человек, ни даже животное. Если хоть одно живое существо, пусть даже собака, живым попадет на берег, крушение не является полным. «Корабль не погиб», — говорят они. Так закон выпустил дьявола на побережье.

— И они убивали людей, которые добирались до берега, — сказал я.

— Да, доходило до этого. — Она снова сидела рядом со мной. — Но было и хуже. Намного хуже.

Мэри сидела на траве лицом к морю. Голос ее настолько стал глуше, так изменились интонации, что казалось, она говорит из какого-то другого места... и из другого времени.

— Лишь однажды я видела, как они используют ложные огни. Ужасный шторм бушевал в ту ночь. Ветер валил с ног. И гнал к берегу судно.

— Когда это было? — поинтересовался я.

— Семь лет назад. Я еще была совсем маленькой. — Она закрыла глаза. — Мы лежали рядком на утесах и наблюдали за парусником. Волны перекатывались через его палубу, было слышно, как гулко срывались паруса: бум! бум! — один за другим. И тут Калеб Страттон сказал: «Покажите им свет». Я помню, как он стоял, когда все остальные лежали, прижавшись к земле. Он стоял прямо на ветру, под дождем, большая черная борода его выглядела маской на лице. «Мы уже так делали,— сказал он.— Покажите им свет, и они направятся прямо к вам». Дядя Саймон и слышать об этом не хотел, я помню, как он кричал. Но Калеб умеет влиять на людей, вокруг него всегда была какая-то группа. Обрубок — у него тогда еще были ноги — сбегал за фонарем. Они привязали фонарь к пони, которого повели по утесам. Я помню, как огонь ярко сиял в ночи, как они смеялись. Эти бедные моряки могли подумать, что видят мачтовый огонь парусника, направляющегося в гавань. И они послушно, как ягнята, пошли за огнем. Прямо на Надгробные Камни.

— Ты видела крушение?

— Нет. Женщин и детей они отослали по домам.

— А твой дядя?

— Он остался на утесах. — Мэри откинулась назад и прикрыла глаза ладонью. — Штормило всю ночь. Дядя Саймон пришел домой под утро, весь в крови и в синяках, пропитанный соленой морской водой. Он пытался их остановить, погасить огонь, и они напали на него.

— Это он тебе сказал?

— И я ему верю. Он налил большой стакан бренди. Стакан трясся в его руке. Он рассказал, как это произошло, как рухнули мачты, паруса и все, все... Люди на утесе, Калеб и другие, смеялись и танцевали, как дети. И дядя — он мне так рассказал — последовал за ними на пляж, взяв топор. И в темноте...— Она замолчала. Было слышно, как она тихо дышит.

— Что?

Мэри растопырила пальцы и посмотрела на меня сквозь них.

— В эту ночь Обрубок лишился ног.

День внезапно показался мне очень холодным. Я мог представить себе эту сцену. Обрубок падает, корчась и крича, после того как взвился и вонзился в него топор. Но так же точно я мог представить и летящий по ветру конец стального троса, захлестывающий обе его ноги и срезающий их, как бритвой, и Саймона Могана, размахивающего фонарем, а не топором.

— Много народу утонуло в ту ночь. И дядя Саймон сделал так, что они больше не используют фонарей.

— Но они используют фонари.

— О нет. Это невозможно.

— Я сам видел это, — с расстановкой произнес я.— Я сам видел их с судна.

— Это невозможно, Джон. Ты, наверное, видел звезды, а может быть...

— Я перед собой видел пони на утесе. С привязанными к ним фонарями.

— Ты уверен? Может быть, это были ящики. Может быть...

— Это были фонари, — отчетливо, чуть ли не по складам произнес я.

— О Боже.— Она закрыла глаза.— Дядя Саймон очень рассердится.

— Дядя? Рассердится? — Я засмеялся. — Он это сделал. Он погубил «Остров», как губил других до нас.

— Нет! — твердо сказала Мэри.

— Оглядись в своем доме. Все эти вещи...— Я вспомнил свою спальню. На стене висел квадрант, который моряки применяли, чтобы определиться по звездам. В доме Саймона Могана он использовался в качестве вешалки для носков.

— Ты судишь его слишком строго. Он не злой, он хороший человек. Действительно хороший. Он берет только то, что дозволено действующим законом. Долю от крушений, которые происходят по воле Господа.

— Это Господь, стало быть, гробит корабли?

— Но если не Он, то кто же?

— Люди погубили «Небесный Остров»!

— Но мой дядя спас тебе жизнь! Это правда! Это правда! Если он устроил это крушение, зачем бы ему тогда тебе помогать?

Я не находил ответа. Я был сбит с толку, но подозрения мои не рассеялись.

— Где он был, когда это случилось?

— У пастора Твида. Его как раз пригласил к себе пастор. — Она села и выпрямилась.— И если это тебя не убедит, то, наверное, ничто не убедит.

В этот момент я ей верил. Как могло быть иначе? Он ее дядя, и она казалась горячо любящей его племянницей... Конечно, я поверил ей.

— Пошли дальше, — сказала Мэри. — Нам еще далеко.

— Куда?

— До Надгробных Камней.

Мы поскакали на юг и вышли на дорогу в Кофейную бухту. Но когда дорога отвернула от берега, мы продолжали держаться утесов и скоро достигли места назначения.