— Сдуй его на камни! — завопил Калеб Страттон.

Вдова запела тонким голосом, и ветер над морем обезумел. Он гонял буруны, обнажал подводные камни. Платок на плечах Вдовы поднялся над ее головой. Колпак слетел и закружился в воздухе, как фантастическая птица.

Судно почти лежало на боку. С него сорвало баркас, за баркасом за борт последовали бочки для воды.

Толпа на берегу затаила дыхание. Люди опирались руками о землю, не сводя глаз с судна. Над ними пела Вдова. Она вопила, как стая чаек.

Судно так близко прошло мимо оконечности мыса, что его главный парус коснулся скал Сморщенной Головы. Но оно вышло из бухты и было теперь в безопасности. Ветер сразу упал до бриза. Судно уходило прочь, и через мгновение донесся ликующий вопль его команды.

Калеб Страттон поднялся первым. Он проклинал упущенную добычу. Он подобрал камень и швырнул его вслед уходящему паруснику.

— Ушел! — вопил он. — Гуляет на свободе! Вдова опустила руки.

— Мальчишка! — вскрикнула она. — Это он, перевоплощенный Сатана.— Она медленно обернулась. — Вы все помните его, — кричала она. — Он жил среди вас. — Ее взгляд скользил по склону, по саду Мэри, по тому месту, где я затаился. Казалось, она смотрит прямо на меня.— Он здесь. Он где-то близко.

Я чуть было не вскочил, чтобы бежать назад, к пони. Мэри удержала меня. Вдова сделала знак дурного глаза и плюнула на землю между растопыренными пальцами.

— Это он, говорю я вам! — кричала она срывающимся голосом. — Он вернулся на землю в том же месте, где утонул много лет назад.

Люди что-то невнятно бормотали. Некоторые крестились кончиками пальцев. Вдова шипела, как взбешенная кошка.

— Вы видели его! Вы все видели его! Это была наша добыча. — Она протянула руку в направлении Саймона Могана. — Это твоя работа! Верни его в море! Верни его в море, из которого он вышел, или ты проклянешь день, в который его спас.

Саймон Моган стоял на песке, держа повод своего коня, когда к нему подошел, размахивая топором, Калеб Страттон.

— Я знаю, где он! — закричал Страттон.— Найди девочку и сразу найдешь мальчика.

— Если прикоснешься к девочке, ты покойник, — ответил Моган. — Тронь только волосок на голове девочки, и...

— А что с ней сделается? Да мы ее и пальцем не тронем, — уверял Калеб. — Ее надо использовать как приманку. Крысу всегда заманивают самым лакомым кусочком сыра.

Саймон Моган повернулся к нему. Они стояли лицом к лицу, того, что они говорили, теперь не было слышно. Затем Страттон отступил.

— Черт бы тебя побрал, Моган! Я знаю, как обходиться с детьми. Плеткой-семихвосткой. Это быстро выбьет из него правду.

— Я сам разберусь.

— Посмотрим. — Калеб отступил еще на шаг. — А то ведь я могу рассказать девочке кое-какие истории. Об ее отце, может быть, о том, что однажды случилось на Надгробных Камнях...

В следующий момент Калеб Страттон уже лежал на земле. Моган с кулаками наклонился над ним.

— Придержи язык, Страттон, — прорычал он. — А с этим проклятым пацаном я сам разберусь.

Вдова заверещала. Она вытянула пальцы и нацелила их на Могана. Она повернулась за ним, когда Моган вскочил на лошадь и галопом понесся по дороге.

— Ты пожалеешь! — кричала она ему вдогонку и смеялась. — Блуждающие огни побегут по пустоши! Мертвые поплывут по морям, и живые вспыхнут пламенем!

Поднимая пыль, Моган исчез тем же путем, которым и появился.

— Пошли, — сказала Мэри. — Я хочу быть дома раньше, чем он туда попадет.

— Нам надо поторопиться.

— Нет, ни к чему. — Мэри сквозь слезы посмотрела на меня. — Он через минуту сбавит ход. Его гнев проходит быстро.

Мы направились сначала к кромлеху. Это была моя идея.

— Я хочу посмотреть, принесет ли он фонарь обратно,— сказал я.

При дневном свете это сооружение выглядело как странное обиталище таинственных существ. Тяжеленная «крыша» устанавливалась без всяких тонких балансировок, употребляемых современными строителями, но она держалась уже не одно тысячелетие и продержится еще многие тысячи лет.

Мы приблизились настолько, что я без труда мог видеть бегущего человека и его искаженное ужасом лицо. Миновав подъем, мы остановились во впадине, ожидая стук копыт лошади Могана.

— Он нас увидит, — сказал я.

— Возможно, — ответила Мэри. — Мне все равно.

Такой я ее еще не видел. Я подогнал своего пони поближе к ней.

— Ты все еще веришь в проклятие?

— Не знаю. Я вообще не знаю, что теперь думать.

Она посмотрела на небо, потом вниз, в землю. Я сжал ее ладонь.

— Мэри, что случилось с твоим отцом?

— Он погиб на Надгробных Камнях. Он, моя мать, тетя и Питер. Все четверо вместе.

— В одну и ту же ночь?

— Все четверо вместе. — Ее губы едва шевелились.

— Как?

Она не успела ничего сказать. Небо к западу, над фермой, взорвалось тучей грачей. До нас донесся жуткий крик, затем шум птиц.

— Что случилось? — крикнула Мэри.

Птицы кружили над нами, когда мы спешили через кустарники изгороди, подъезжая к ферме. Громадной массой они бурлили над нами, парами и поодиночке оседая на крыши дома, конюшни и хижины Эли. Они не издавали ни звука, только следили за нами.

— Эли! — звала Мэри. — Эли!

Дверь конюшни была распахнута. Куча сена лежала глубоко внутри, из нее торчали вилы. Мы расседлали пони, и они потрусили прямо к сену. Мы остановились между постройками, вслушиваясь в жуткую тишину, чувствуя, что кто-то чужой пришел и ушел совсем недавно.

Мы заглянули в хижину. Печальное это было место. Только одна комната, пустая, как судовая кладовая. Грубый стол, шаткий стул, скамья вместо кровати. Брат владел состоянием, у Эли не было ничего. Мэри закрыла дверь.

— Не похоже на него, — сказала она. — Он теперь редко выходит за ограду.

— Может быть, он в доме, — предположил я.

Мэри покачала головой:

— Он ни за что не войдет туда. — Мы подошли к фасаду дома. — Ондаже не войдет в дверь, он даже не взойдет на крыльцо.

— Твой дядя не разрешает ему?

— Шшш! — Мэри поднесла палец ко рту. — Внутри кто-то есть.

Дверь зияла щелью, сквозь которую внутрь проникал дневной свет. Мы взобрались на крыльцо, доски заскрипели под ногами.

— Эли? — почти шепотом позвала Мэри.

Я взялся за ручку. Дверь заскрипела и полностью открылась. Пальцы стали липкими, я посмотрел на них и увидел красные свежие капли.

— Кровь, — сказал я.

Мэри ужаснулась. Вслед за мной она проникла в дом.

У нас было неприятное ощущение, что кто-то чужой только что побывал в доме. В воздухе слабо пахло табаком и жженым трутом.

Мы прошлись по дому, заглянули в кухню, кладовую и столовую. Мы заглядывали в буфеты и под столы. Мы поднялись на второй этаж, а наши руки, потные от возбуждения, со скрипом скользили по перилам.

В комнате Саймона Могана возвышалась кровать с балдахином на мощных колоннах, с драпировками из дорогих тканей. Вдоль стен стояли бюро и столы, украшенные вазами из тонкого фарфора. Тут же лежали всякие гребни и щетки. Я распахнул драпировки кровати, но никого там не обнаружил. А когда я отвернулся от кровати, мне показалось, что в окно смотрит призрак.

— Это Питер, — объяснила Мэри, подходя ко мне.

Я задержался у этой картины, изображавшей мальчика в морском костюме на фоне бушующего моря. Портрет был выполнен в натуральную величину, может быть даже увеличен, краски поблекли, отчего картина казалась неестественно бледной.

Мэри прикоснулась к моей руке:

— Я слышала, как дядя Саймон разговаривает с этим портретом. Он говорит и плачет.

— Что он говорит?

— Слов я не слышала. Только звук голоса. — Она прикоснулась к раме. — Он любил Питера больше всего на свете. То, что случилось той ночью, изменило его. Сейчас он очерствел. Он тверд, как кирпич. Как будто он соорудил стену вокруг себя.

— А что произошло?

— Я знаю только то, что рассказал дядя. Его жена и Питер вместе с моими родителями отправились зачем-то в Лондон. Я была слишком мала, не умела еще ходить. Меня оставили с Эли.