Беспалов выслушал профессора, не перебивая, и сказал:

– Я обеспечу вашим детям лечение за границей, профессор, можете не сомневаться.

Конфузясь, Спасович тем не менее продолжил:

– Милый друг Афанасий Игнатьевич, если я правильно понимаю, со взрывчатки, разработанной мной, вы имеете большую прибыль. Даже очень большую. О вас говорят, что вы – миллионер... И мне хотелось бы знать, имею ли я право на какую-либо часть доходов от ее продажи. Нет, вы не подумайте, я не о себе пекусь, не о своем комфорте, а о детях!

Беспалов выложил перед профессором бумаги и, ткнув в них, заявил:

– Профессор, вот тут ведь ваша подпись?

– Да, да, припоминаю, я что-то подписывал, – кивнул Спасович, пытаясь вникнуть в казуистические формулировки.

– Согласно оному договору было образовано акционерное общество, в котором держателем ста процентов акций являюсь я, – сказал Беспалов. – И вы дали на это согласие. Разве забыли? Если даже и запамятовали, то у меня имеется еще один документ. Вот он!

Павел Алексеевич, чувствуя себя крайне неловко, прямо-таки разбойником с большой дороги, все же заметил:

– Но, милый друг, вы ведь сами предложили мне передать вам все права, потому как не желали отягощать меня ведением бухгалтерии...

– Решение приняли вы самостоятельно, профессор, – парировал Беспалов. – И вот еще один контракт. В соответствии с ним все изобретения, совершаемые вами, являются собственностью упомянутого акционерного общества...

– Владельцем которого являетесь снова вы, милый друг! – удрученно произнес профессор. – Но как же так получается: я, изобретатель, остаюсь с носом, а вся прибыль идет вам? О, не подумайте, что я алчен, однако меня, надо признаться, фраппировала подобная ваша... – Спасович запнулся, подыскивая эвфемизм к слову «беззастенчивость».

– Профессор, давайте закончим бессмысленный разговор, – хлопнул рукой по столу, по стопке некогда подписанных ученым бумаг Беспалов. – Итак, по договору вы работаете на меня, и все изобретения, совершаемые вами вплоть до вашей смерти, принадлежат мне. Я обеспечиваю вас финансово, как указано в договоре, «надлежащим образом», вы поставляете мне идеи. Прибыль за сбыт идей на рынке идет мне. Желаю всего наилучшего!

Беспалов откланялся, и профессор Спасович понял, что попался в ловушку: «милый друг» и «русский меценат» оказался подлым стяжателем, заботящимся исключительно об одном – о своих собственных барышах. Однако «глава акционерного общества» отправил-таки Лидию Гавриловну и двух младшеньких детишек ученого за границу на лечение, а взамен потребовал от профессора в течение двух месяцев завершить разработку нового способа легирования стали.

Из Швейцарии Лидия Гавриловна вернулась окрыленная: на курорте она познакомилась с родной сестрой французского банкира, которая свела госпожу Спасович со своим братом, сразу же выразившим желание взять под опеку профессора.

– Подумать только, он предлагает нам переехать в Париж! – заявила Лидия Гавриловна. – У тебя будет своя лаборатория, обставленная по последнему слову техники, а не этот курятник, который оплатил Беспалов. Патенты будут идти на твое имя, и ты будешь получать твердый процент за сбыт своих изобретений по всему миру строго в соответствии с количеством проданных образцов! А значит, Паша, ты наконец получишь то, что тебе и так причитается! Нужно только одно – уйти от Беспалова!

О том, что он не намерен более работать на «милого мецената», профессор сообщил Афанасию Игнатьевичу спустя три недели. Реакция Беспалова была более чем странная:

– Профессор, вы никуда не можете уйти, потому что согласно договору я-то могу вас уволить, а вы покинуть меня – нет.

– Но это же рабство какое-то, как в Древнем Египте! – возмутился Спасович. – А ведь мы живем в конце девятнадцатого века.

– Можете подать на меня в суд, – оскалил желтоватые крепкие зубы Беспалов, – но, во-первых, процесс будет длиться много лет, а во-вторых, даю вам гарантию: решение все равно будет принято в мою пользу.

– Вы... Вы гнусный, мерзкий субъект... – произнес, отшатываясь, Павел Алексеевич.

– И ваш хозяин, профессор, – ухмыльнулся Беспалов. – Так что забудьте о Париже и принимайтесь за работу! Мне нужны результаты. Вы ведь хотите, чтобы ваши детишки ездили за границу на лечение? Так-то. Работайте!

Павел Алексеевич был из разряда таких людей, которые могут долгое время терпеть оскорбления, но в определенный момент, когда чаша их терпения переполняется, становятся неуправляемыми. Так и произошло с ним после знаменательного разговора с Беспаловым – профессор в тот же день телеграфировал в Париж, что принимает предложение господина банкира. А следующим утром отослал Беспалову чрезвычайно сухое, написанное официальным слогом письмо, извещавшее, что он более не намерен работать с ним.

Затем профессор и его семья стали готовиться к отъезду во Францию: Лидия Гавриловна предвкушала жизнь в Париже, а Павел Алексеевич не сомневался, что одержал викторию над беспардонным Беспаловым.

Однако он ошибся – через день в особняк к Спасовичу заявилась делегация из нескольких адвокатов, сопровождаемых полицейскими. Павлу Алексеевичу предъявили постановление суда, согласно которому все его имущество переходило в собственность Афанасия Игнатьевича Беспалова – оказывается, тот тайком скупил долговые расписки профессора и являлся хозяином положения.

Профессор был ошарашен. Более того – напуган. Адвокаты объяснили ему, что если он вместе с семьей покинет пределы Российской империи, то его будут преследовать в судебном порядке как злостного неплательщика и беглого должника. Единственный для него выход из сложившейся ситуации – по-прежнему батрачить на Беспалова. Адвокаты пригрозили грандиозным скандалом и шумным судебным процессом, если Павел Алексеевич все же надумает покинуть Россию.

Поездка во Францию была отменена – семья профессора Спасовича осталась в Москве. Потянулись унылые, серые, однообразные дни, полные тягот и лишений: профессор поднимался ни свет ни заря и отправлялся в лабораторию, чтобы трудиться над новыми формулами и химическими опытами. Он оповестил французского банкира о том, что по семейным обстоятельствам не может принять его предложение, а в действительности Павел Алексеевич просто не мог допустить, чтобы его жена и дети оказались замешаны в судебное разбирательство и возможный скандал.

Подобная тяжелая ситуация плохо отразилась на здоровье не только самого профессора, но и его младших отпрысков. Гаврюше и Олечке требовалось солнце и теплый климат, и Павел Алексеевич, перешагнув через свою гордость, униженно просил Беспалова оплатить поездку жены и детишек за границу. Но на этот раз Афанасий Игнатьевич ответил грубым отказом:

– Профессор, вы намеревались предать меня и теперь хотите, чтобы я относился к вам как к другу? Не бывать такому! Вы, между прочим, выбились из графика. Вот заканчивайте побыстрее ваши исследования искусственного каучука, и тогда, может быть, ваши отпрыски поедут в Италию.

Беспалов практически шантажировал профессора, понимая, что ради благополучия детей тот пойдет на что угодно. Но так было угодно судьбе, что опыты в лаборатории закончились трагедией – в результате невнимательности одного из помощников профессора не были соблюдены меры безопасности и произошел взрыв, в результате которого пострадал только один человек – сам Павел Алексеевич. Он был ранен в голову и потерял возможность видеть. Причем врачи только разводили руками: ему повезло, что он вообще остался в живых. Вернуть ученому зрение доктора были решительно не в состоянии.

Для Беспалова произошедшее являлось подлинной катастрофой: он потерял своего лучшего ученого (к тому времени на миллионера работал уже целый штат химиков), а исследования завершены не были. Капиталиста нимало не заботило то, что профессор искалечен, а его семья находится в бедственном положении. Посетив Спасовича в больнице, Беспалов застал профессора в подавленном состоянии духа.